Жребий викинга, стр. 67

— Значит, как имперский карлик? — с понимающей улыбкой переспросил Гаральд, пытаясь таким образом напомнить повелительнице, что речь идет не столько об императоре, сколько о владетельном муже.

Стоявшее в специально отведенной для него заводи, под прикрытием крепостной стены, судно «Повелитель морей» вряд ли годилось для каких-либо длительных морских переходов. Да и создатели его на это, очевидно, не рассчитывали. Конечно, время от времени это нагромождение корабельной помпезности все-таки выползало из своей стоянки, чтобы пройти несколько миль по бухте Золотой Рог или Босфору. Но лишь для того, чтобы члены его команды не забывали, что они все же моряки, а не дворцовая прислуга.

А «Повелитель морей» и в самом деле напоминал дворец на воде. Собственно, он и был таковым, поскольку таковым задумывался: огромный, с несколькими надпалубными, в два яруса, надстройками, причем выстроенными так, что обе мачты буквально пронизывали их своими основаниями, а также с несколькими уютными внутренними каютами. К тому же крытый трап почти напрямую соединял судно с прибрежным Морским домиком императора — таким двухэтажным дворцом в миниатюре.

Достаточно было василевсу выйти из скромных апартаментов этого домика и сделать два десятка шагов по крытому трапу-переходу, как он оказывался на борту «Повелителя морей», на котором чувствовал себя и простым мореходом, и капитаном судна, а значит, и в самом деле — повелителем морей.

«Когда уж ты коронован на императора огромной морской империи, — заметил про себя Гаральд, — можно мечтать о чем угодно, в том числе и о том, чтобы стать обычным, “маленьким” моряком. Интересно, о чем станешь мечтать ты, когда и на твою голову тоже свалится корона?»

Император Михаил встретил Гаральда, стоя на юте, у покрытого изысканной арабской резьбой деревянного фальш-борта. Увидев перед собой нормально сложенного тридцатилетнего мужчину среднего роста, с благородными чертами лица, норманн с удивлением вспомнил, что именно этого человека Зоя в сердцах назвала «имперским карликом». По тому, с какой брезгливостью повелительница произнесла это, Гаральду почудился старый, тщедушный человечек с ссужающейся кверху плешивой головой и вечно оскаленными гнилыми зубами. Именно такого карлика он когда-то видел в Норвегии. На самом же деле… Впрочем, это были всего лишь внешние, видимые признаки, в то время как в определение «имперский карлик» императрица могла вкладывать какой-то свой, особый, только ей понятный смысл.

— Я видел вашу военную добычу, переданную империи, — без всякого вступления произнес василевс. — Содержимое этих повозок с тканями, пряностями, оружием и драгоценностями способно поразить кого угодно. Вынужден признать, что давно уже ни один из полководцев не одаривал империю таким количеством военной добычи. Мой полководец Зеноний, — кивнул император в сторону появившегося на причале рослого воина в парадной кирасе и в украшенном высоким гребнем шлеме, — даже осмелился заподозрить, что вы добываете ее, нападая не на пиратов, а на самих купцов.

Гаральд вновь медленно перевел взгляд на полководца, облаченного так, словно он собирался принимать победный парад своих войск, и, красноречиво вскинув брови, саркастически ухмыльнулся.

— Мне, конечно, не хотелось бы доверяться таким предположениям, — взглядом палача впился император в лицо юного норманна.

— Мы пришли сюда не как вольные, ищущие добычи викинги, а как военные наемники, как легионеры. Каждый из нас помнит об этом, а значит, ведет себя, как подобает легионеру.

— Хочется верить, хочется верить. Надеюсь, себя и своих воинов вы тоже не обделили, при такой-то щедрости?

— Не обделил, — непринужденно подтвердил наследный принц.

— По праву добычи вы, наверное, могли бы оставить себе и более значительную часть.

— Я привык делиться с теми, кто позволяет охотиться в его лесах или водах.

— Одно похвальное свойство характера уже обнаружилось, — бесстрастно констатировал правитель.

— Свою долю я намерен тут же переправить в Русь, — воспользовался моментом Гаральд.

— Вы можете сделать это с ближайшим морским караваном, который уходит к берегам Руси или хотя бы Крыма. Если вы попросите об этом императрицу, — и опять Имперский Карлик проницательно, слишком проницательно, приглядывался к выражению лица норманна, — она велит своим слугам выяснить, когда уходит ближайший из них.

— Пусть этот караван уйдет под охраной моих викингов.

— Они нужны мне в империи, в Греческом море. Впрочем, вы можете усилить охрану каравана несколькими своими воинами. Я ведь уже сказал вам: поговорите с императрицей.

— Именно так я и поступлю, ваше величество.

— Или вы уже успели поговорить с ней? — словно бы не расслышал его слов Имперский Карлик.

Только теперь Гаральд обратил внимание на то, что глаза императора не имеют цвета. Они были какими-то белесыми, как морская пена, и какими-то совершенно безжизненными, как у выброшенной на берег рыбы.

— Только что я встретил ее в бухте Золотой Рог, — неохотно признал конунг, решив, что лучше будет, если Имперский Карлик узнает об этом из его уст, а не со слов своих соглядатаев.

«А ведь он уже не просто догадывается, он знает, что между императрицей и мной что-то было, — понял Гаральд. — Странно, что до сих пор не пытается изобличить меня и даже не впадает в гнев».

— И какими известиями она вас порадовала?

— Это я радовал ее величество подарками, добытыми в бою.

— И как императрица восприняла их?

— Она была счастлива. Но при этом сухо заметила, что со всеми просьбами, которые касаются переправы моих трофеев и дальнейшей службы в Греческом море, следует обращаться к вам, к императору. Поскольку «у нас все решает василевс».

— Она не настолько лицемерна, чтобы произнести то, что было произнесено вами: «Все решает только василевс», — проворчал император. — А все остальное она говорит лишь в тех случаях, когда не желает помочь просителю. Почему так? Осталась недовольна ценностью подарка или количеством переданных ей пленников?

— Я не передавал ей ни одного пленника.

Рыбьи глаза Имперского Карлика на какое-то мгновение осветились хоть каким-то проблеском жизни. Очевидно, Михаилу интересно было взглянуть на командира норманнов, который в отношениях с императрицей умудрился так оплошать.

— Скольких пленников вы сумели доставить сюда?

— Если не ошибаюсь, пятьдесят восемь. Словом, около шестидесяти.

— И среди них не оказалось достаточно рослых и молодых?

— Раненых и больных я приказал казнить. Все остальные относительно молоды. Есть и рослые.

— Поначалу повелительница превращает их в своих узников, затем в телохранителей, а в конечном итоге — в рабов-евнухов.

— Их судьба меня мало интересует, а вот что касается и такого рода подарка…

Неподалеку от Зенония появилась девушка в короткой серебристой куртке и в предельно короткой юбочке, которые делали ее похожей на юного эллинского воина; и только черные волнистые волосы, прикрытые оранжевой вуалью, убеждали норманна, что перед ним все же девушка. Рядом с грозного вида полководцем она казалась почти миниатюрным созданием, но именно перед ней грозный воитель нижайше склонил голову.

— Сегодня же вечером, как только уйдете от меня, распорядитесь относительно пленников, — голос императора стал твердым и повелительным. А главное, он настиг принца именно в ту минуту, когда он старался рассмотреть лицо девушки, хотя и понимал, что это невозможно.

И потом, при чем здесь лицо? Конунгу не нужно было долго биться в догадках, чтобы сообразить, что ему и в самом деле представилась честь лицезреть первую невесту империи, племянницу василевса Марию, о существовании которой предупреждала последняя «македонка» империи. Но если это действительно Мария, то в таком случае лицо — последнее, чем должен интересоваться всякий потенциальный жених.

Как только Гаральд пришел к этой догадке, он тут же отвел взгляд и в сторону Марии старался больше не смотреть. Впрочем, это было не так-то просто: Зоя сама породила в нем интерес к этой особе. Так стоит ли теперь упрекать его в столь невинной слабости, как юношеское любопытство? Совершенно невинное, если учесть его возраст.