Жребий викинга, стр. 34

— Вы хотите сжечь свой Девственный замок?! — удивленно спросил он, останавливаясь рядом с принцессой-вдовой. В то же время он увидел, как дверь приоткрылась и чья-то женская, скорее всего, Весталии, фигура исчезла в ее проеме.

— Хочу, естественно, — спокойно ответила Сигрид, воинственно упираясь руками в бедра.

— А женихи, которые там пировали, они что, успеют спастись?

— Не для того я пожертвовала своим замком, чтобы хоть один из этих надоедливых самцов спасся, — проворчала она. — Засовы там прочные.

— Значит, огонь этого костра неминуемо перекинется на дворец?!

— Успокойся, не перекинется. Я сказало, что мне хотелось бы сжечь этот набитый женихами замок, как в свое время сожгла его моя предшественница, Сигрид Гордая. Но из этого не следует, что я действительно его сожгу.

— Не дает покоя слава Сигрид-Убийцы?

— Да, не дает, однако тебя это уже не касается, — холодно ответила принцесса и, присев у охваченного кровавым багрянцем окна, принялась ласкать юношу губами.

Она проделывала это с такой же страстью, с какой еще недавно припадала к «детородной тайне», посвящая его в мужчины, первая дама «вдовьего двора» Весталия и с какой этой ночью зажигала его в постели всякий раз, когда он некстати остывал, сама принцесса. Судьба Девственного замка, как и судьба некстати объявившихся женихов, ее больше не интересовала [49].

Когда сутки спустя суда норвежского короля Олафа отходили от причалов шведской столицы, принц Гаральд, который все еще приходил в себя после «жаркой» ночи с Сигрид, надеялся, что принцесса придет его провожать или хотя бы каким-то образом свяжется с ним. Однако на пристани появилась лишь первая дама «вдовьего двора» Весталия. Провожать она, конечно же, прибыла Гуннара Воителя, но, заметив принца, тут же подошла к нему.

— Мысленно принцесса тоже находится здесь, — сказала она, потупив свой непривычно грустный взор, — вот только прибыть сюда не могла. Узнав о том, что ночью она приказала жечь костры рядом с Девственным замком, где разместились женихи, король Улаф Шётконунг на всякий случай приказал взять ее под охрану и никуда из отведенного ей дворцового флигеля не выпускать.

— Ее могут судить?

— За что? За то, что жгла костры? Даже Сигрид-Убийцу, которая сожгла своих женихов, и то не судили. Хотя весь шведский двор опасался тогда, что столь жестокая, неслыханная расправа королевы-вдовы над женихами может вызвать волну негодования сразу в нескольких государствах. Причем самым неприятным было то, что среди погибших оказался брат киевского князя Ярослава, к которому вы сейчас отправляетесь. — Весталия явно не одобряла ни поступка Сигрид-Убийцы, ни агрессивности своей повелительницы. И даже не пыталась скрывать этого. Она не понимала, как вообще можно относиться подобным образом к мужчинам, которых и так постоянно не хватает, да к тому же к мужчинам, которые хотели взять гордую польку в жены.

— Возможно, мне не следует идти в Гардарику?

— Почему? — удивилась Весталия.

— Может, стоит остаться, чтобы вместе с другими норвежцами, которые не идут в поход с Олафом, попытаться успокоить принцессу Сигрид, а если понадобится, то и защитить ее и от женихов, и от короля?

— Вряд ли стоит рисковать головой из-за женщины, которая не способна оценить ваш подвиг, — остепенила его первая дама «вдовьего двора». А потом вдруг встревоженно поинтересовалась: — А что, в постели Сигрид и в самом деле предстает какой-то необычной?

— Совершенно необычной, — мечтательно заверил ее Гаральд, поскольку никаких тайн от Весталии у него теперь не существовало.

— Впрочем, откуда вам это знать, юноше, у которого принцесса Сигрид оказалась первой?

— Ну, так уж случилось, — стыдливо пожал плечами Гаральд.

— Или первой все-таки следует считать меня? А, принц норвежский?!

29

Под вечер в Любеч прибыли гонцы князя Ярослава, которых здесь давно ждали. Это были сотник Ясень и его отрок-щитоносец Радомир Волхвич.

Посадник Янь уже знал все, что они должны были сообщить ему и княгине Ингигерде, поскольку старший привратник успел поведать ему суть этих прискорбных известий. Но все же приказал прислать гонцов в княжеский дворец, предварительно дать им возможность немного привести себя в порядок — как-никак они должны были предстать перед великой княгиней, которая терпеть не могла небрежности и неопрятности ни в быту, ни в одежде; а главное, накормить их.

Принимали гонцов в гриднице, где уже собрались до трех десятков бояр, сотников, купцов и священников, которые, выслушав донесение Ясеня, сразу же должны были держать совет. Прежде всего следовало решить: нужно ли посылать на помощь великому князю запасной любечский полк, без которого оставшийся гарнизон вряд ли продержится хотя бы сутки, или, наоборот, собрать по окрестным селениям еще один отряд ополчения, загнав в него всех, кто только способен держать в руках оружие, и вместе с обозом завести его в крепость?

— Говори, что должен говорить, — потребовал Янь, как только Ясень предстал перед рассевшимися за пиршеским столом лучшими людьми города. Щитоносец в это время скромно держался позади него, у самой двери.

— А говорить я должен вот что: не смог великий князь Ярослав одолеть войско брата своего Мстислава, князя тмутараканского и черниговского, — мрачно доложил гонец.

Все ждали, что он продолжит свой рассказ, однако Ясень совершенно некстати умолк.

— И что же произошло с его войском? — нарушил молчание боярин, которого все в городе звали Шаруганом. Это был грузный муж, в жилах которого ромейская кровь соединялась с кровью черных клобуков [50] и который вел свой род от ханского рода Кзагов.

— Мало его осталось, очень мало. Сеча была лютая. Лучшие полки полегли. Остатки войска князя Ярослава…

— Я спрашиваю о войске Мстислава, — неожиданно прервал Шаруган, — о том войске, которого великий князь не сумел одолеть.

— Оно победило, — пожал плечами Ясень, удивляясь этому вопросу. — Так уж случилось, что оно одолело войско князя Ярослава.

— Причем не впервые… то есть я хотел сказать, что одолело оно не только войско великого князя, — напомнил ему Шаруган, вызвав на себя подозрительный взгляд посадника, давно подозревавшего, что этот черный клобук готов переметнуться на сторону князя Мстислава.

— И что будет дальше? Воины князя Ярослава уже отходят к Любечу? — вмешалась княгиня Ингигерда.

— Какая-то часть — да, отходит вместе с ним к Любечу, но незначительная. Остальные либо погибли, либо побежали в сторону Киева. Но главное, что сам великий князь жив и даже не ранен, — заверил он шведку, хотя та и не пыталась уточнять.

— Значит, наш запасной полк уже не должен идти на помощь князю Ярославу… — не спросил, а скорее подытожил его сообщение посадник Янь. — Что велел передать князь?

— По поводу запасного полка — ничего.

— И по поводу своей княгини — тоже ничего? — вновь подал свой вкрадчивый голос Шаруган.

— Не говорил он о княжне, — покачал головой Ясень. С самого начала он был очень недоволен тем, что княгиня оказалась среди собравшихся здесь знатных мужей города.

— Даже о ней не подумал, — не пытался скрыть своего иронического отношения к киевскому князю Шаруган.

— В такие дни княжна сама способна позаботиться о себе, — спокойно осадила его Ингигерда, напоминая, что они имеют дело с норманнкой. — Конунг же обязан думать о воинстве и войне.

— Так что все-таки повелел князь? — нетерпеливо спросил посадник.

— Чтобы Любеч готовился к обороне. Как только Мстислав немного отдохнет после битвы, он неминуемо пойдет на ваш город.

— Это понятно. Теперь будем готовиться днем и ночью.

— Вы тут говорили о запасном полке. Не я волен приказывать вам, но считаю, что он все же должен выйти навстречу воинам великого князя, чтобы помочь им оторваться от преследования.