Жребий викинга, стр. 23

Но вместо того чтобы немедленно воспользоваться спасительным жестом жреца, который освобождал его от ритуальной казни, и тут же демонстративно отречься от убийственной «воли жребия», Бьярн совершенно неожиданно для всех, возможно и для самого себя, проявил характер. Он молча ступил на жертвенный камень, именуемый еще и Ладьей Одина, и стал рядом с Торлейфом, лицом к лицу.

— Уж не собрался ли ты превратиться в жертвенного палача, Бьярн? — язвительно поинтересовался тот.

— Если бы действительно было решено отправить «гонцом к Одину» тебя, охотно взялся бы за ярмо. Забыл, что уже в третий раз подряд назвал меня среди достойных жребия викинга?

— Разве ты этого не достоин? — желчно оскалился Торлейф.

— Уходил бы ты отсюда, жрец! Ты так дрожишь от страха оказаться в шкуре «гонца к Одину», что я даже чувствую, как под тобой содрогается жертвенный камень.

— Даже камень жертвенный содрогается от страха жреца, кхир-гар-га! — тут же подхватил Ржущий Конь.

— Вот видишь… — многозначительно молвил жрец. — А ты еще удивляешься, что уже в который раз попадаешь в четверку жеребьевщиков.

Несколько мгновений они воинственно восставали друг против друга. И хотя каждому было ясно, что силы их неравные, никто не сомневался, что схватка получилась бы яростной.

— Разве не было бы осквернением жертвенной плахи, — окончательно овладел собой Бьярн, обращаясь уже не к Торлейфу, а к воинам, — если бы «гонцом к Одину» стал жрец, который ни разу в жизни не окровавил свой меч в бою? А прозвище Божий Меч получил только за то, что нацеливал всех нас на истребление воинов своего же племени?

— Это было бы осквернением, — тут же отозвался так и не узнанный ни королевой, ни Гуннаром Воителем голос из толпы. Только на сей раз обладатель его таиться не стал, наоборот, пробился поближе к жрецу, чтобы тот признал в нем своего должника Рьона Черного Лося. Уж он-то, ровесник и друг детства жреца, прекрасно знал, каким трусом всю свою жизнь оставался Торлейф. И понимал, что тому сейчас не до гордости, лишь бы только убраться подальше от ритуального ярма.

— Да он и меча держать толком не умеет! — тут же понял смысл его уловки другой должник жреца — Остан Тощий, опиравшийся на такое же тощее копье.

— И не сумеет! — с хохотом повелись на его хитрость викинги.

— Убирайся вон, Торлейф! Разве не видишь: жребий пал на достойнейшего из воинов короля Олафа!

— Нет, вы видели такое: жрец — в «гонцы к Одину»?!

— Это жрец-то должен предстать перед богами в облике достойнейшего из воинов?! Да валькирии нас засмеют!

— …К тому же предстать со своим давно заржавевшим мечом? — вразнобой, но лавиноподобно зарокотали глотками приободренные воины. Они вдруг поняли, насколько это было бы оскорбительным для них, если бы вдруг воин, избранный жребием, струсил и отказался от гибели, уступив свое место на смертной Ладье Одина явно стареющему, от рождения хилому и трусливому Торлейфу.

— Убирайся оттуда, жрец! — в два голоса закричали Черный Лось и Остан Тощий, прекрасно понимая, что этот крик звучит сейчас для Торлейфа трубным гласом архангелов.

— Ни один бог — ни наш, ни христианский — не примет от нас такой немощной жертвы! — поддержал их Вефф Лучник, явно не догадываясь об истинных причинах «негодования» этой пары.

— Бог не примет этой жертвы, кхир-гар-га! — увенчал беззаботный Льот своим ржанием выкрики воинов. Но даже ему в эти минуты Торлейф был признателен. Что, однако, не помешало ему тут же причислить Ржущего Коня к лику достойных жребия викинга, которых он назовет во время первой же кровавой жеребьевки.

Ко всеобщему удивлению, жрец не высказал ни удивления, ни обиды. Он лишь исподлобья осмотрел хохочущих воинов; оборотясь в сторону Вещего Камня, благодарно поклонился ему за спасение и под общий хохот и злые шутки сошел с жертвенника. Затем, под такие же едкие выкрики и насмешки, снова прошел сквозь стену воинов, упорно пробиваясь к тропе, ведущей к поселку. Но уже оттуда Торлейф произнес то, что неминуемо должен был произнести в эти ответственные минуты всякий жрец:

— Прими же «гонца к Одину» под ярмо свое, жертвоприноситель!

Смертный приговор этот он провозгласил едва слышно, зато, как всегда, вовремя подвернулся под руку ему Рьон Черный Лось. Он-то и донес до воинов смысл сказанного Торлейфом своим мощным хриплым басом:

— Прими же гонца под ярмо свое, палач! Ибо так велено жрецом!

— Что ж, ты сам избрал свою судьбу, Бьярн, — мрачно проворчал Гуннар, сожалея о том, что все попытки спасти его оказались напрасными. Причем по его же, Бьярна, вине.

И тут же приказал воинам из охраны королевы поскорее увести Астризесс за скалу. То, что сейчас будет происходить на этом прибрежном плато, уже не для ее женских глаз и не для ее королевского слуха.

Бьярн видел, как жрец трусливо уходит все дальше и дальше от королевской дружины. Однако теперь он не завидовал ему, он его презрительно жалел.

«Нет, на этих физически сильных, но убогих духом людей злобы я таить не стану», — мысленно молвил жрец, снисходительно прощая свое унижение и «гонцу к Одину», и всем прочим.

Насмешки и оскорбления, считал жрец, — вполне приемлемая плата за жизнь. Разве не повелось испокон веков так, что гордецы неминуемо погибают на жертвенниках своей одинокой гордыни, в то время как хитрецы умудренно почивают на лаврах своей вселенской хитрости? Правда, конец у всех один — смерть, однако идут к нему разными по длине и тяжести дорогами. И в этом суть, в этом ответственность земного выбора каждого из смертных.

И жрецу незачем было видеть, как под крики и всеобщее возбуждение этих морских бродяг, радующихся тому, что на сей раз жребий викинга их помиловал, Бьярн Кровавая Секира стал на колени.

— Жрец пытался стать «гонцом к Одину»! — смеясь, повертел он головой, которой через несколько мгновений должен был лишиться.

— Только этого нам не хватало перед далеким походом, — поддержал его ритуальный палач Рагнар Лютый, берясь за тяжелое ярмо.

— Прими гонца, Один! — крикнул он, поднимая свое страшное орудие.

— Прими гонца! — сотнями возбужденных глоток отозвался отряд конунга Олафа. И палач, как и Гуннар Воитель, отчетливо слышал, что обреченный кричал вместе со всеми. Разве что громче и отчаяннее всех прочих.

Но для них важно было, чтобы нечто подобное он все-таки прокричал, ибо так требовал обычай.

— Прими самого достойного из нас! — провозгласил палач. И сотня воинов, потрясая мечами, поддержала его:

— Достойнейшего из достойных!

— И пусть гонец принесет нам удачу! — вновь ритуально прокричал палач. — Один!

— Он принесет нам удачу! О-дин! О-дин!!

Жертвенный палач дело свое знал. Одним ударом размозжив череп «гонца к Одину», он кинжалом раскроил его так, чтобы освободить пульсирующую вену и, зачерпнув крови, первым плеснул ею себе в лицо.

— Один! — прокричал он, вознося окровавленные руки к небу.

— О-дин! — вторили ему воины, отталкивая друг друга и пытаясь первыми пробиться к теплой крови жертвы. Крови убиенного ими во имя того, чтобы спасти от убиения каждого из них.

— Гонец к Одину послан, конунг! — обратился палач к Гуннару Воителю, давая понять, что ритуал жертвоприношения завершен.

Услышав это, Гуннар тут же взошел по вырубленным ступеням на Вещий Камень и, держа в одной руке меч, в другой кинжал, провозгласил:

— Славный воин Бьярн Кровавая Секира уже в Валгалле! За мечи, викинги! Тор дарует нам спокойное море, а Один — победу!

21

Глядя вслед уезжавшему норманну, князь Ярослав лишь бессильно проскрипел зубами. Своим советом варяг явно оскорбил его. Причем, сделав это, даже не извинился.

Понятно, что князь хотел осадить Эймунда какими-то очень резкими, но в то же время значимыми словами. Вот только слова эти предательски не являлись ему. Словно уже не только удача, но и бренные слова отвернулись от него.

Запнувшись на каком-то полуслове, князь решительно покачал склоненной головой, будто приходил в себя после удара по темени, но в ту же минуту его внимание привлекла группа всадников, показавшихся на невысоком плато посреди долины. Эймунд тоже заметил эту кавалькаду и, немного поколебавшись, рысью погнал коня назад, к командному холму князя. Как и Ярослав, он прекрасно понимал, что сейчас не время для долгих обид и что в такие решающие минуты они обязаны находиться вместе, чтобы сообща и очень быстро принимать решения.