Грезы Февра (сборник), стр. 102
– Ага, – проговорил Джулиан. – Снова, Джошуа? Значит, снова. Но этот раз будет последним. Даже Билли узнал свое подлинное место. Настало время и для тебя узнать свое, дорогой Джошуа.
Вместо левого глаза у него был запекшийся сгусток крови. В правом разверзлась ужасная черная бездна.
Джошуа Йорк стоял, не шевелясь.
– Ты не сможешь побороть его, – сказал Эбнер Марш, – проклятого зверя. Нет, Джошуа.
Но Джошуа Йорк не слышал. Ружье выпало из-под сломанной руки Эбнера Марша. Нагнувшись, капитан подхватил его, положил на стол перед собой и здоровой рукой начал заряжать. Для одной руки задача не из легких. Толстые пальцы были неповоротливыми и непослушными. Патроны все время выскакивали. Наконец он справился с этой задачей, закрыл ствол и поднял оружие здоровой рукой.
К нему медленно, как «Грезы Февра» в ту ночь, когда его преследовала «Эли Рейнольдз», повернулся Джошуа Йорк. Он сделал шаг в сторону Эбнера Марша.
– Джошуа, нет, – сказал Марш. – Не подходи. – Джошуа неотвратимо приближался к нему. Тело его дрожало. – Уйди с дороги, – повторил Марш. – Дай мне выстрелить.
Но Джошуа, похоже, не слышал. На его лице застыл странный помертвелый взгляд. Лицо скорее походило на морду зверя. Им овладел зверь. Его сильные белые руки были высоко подняты.
– Черт, – сказал Марш. – Черт, Джошуа. Я должен это сделать. Я все понял. Это единственный способ.
Джошуа Йорк схватил Эбнера Марша за горло, его широко распахнутые серые глаза светились демоническим огнем. Марш сунул ствол ружья в подмышечную впадину Йорка и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Запахло дымом и кровью. Йорк завертелся на месте и тяжело упал, воя от боли. Марш попятился прочь.
Деймон Джулиан сардонически усмехнулся и, метнувшись в сторону Марша, как гремучая змея, вырвал у него из руки дымящееся ружье.
– Ну вот, капитан Марш, теперь нас осталось только двое, – заметил он. – Только двое, дорогой капитан.
Он все еще улыбался, когда Джошуа издал не то вой, не то крик и сзади набросился на Джулиана. Джулиан от изумления вскрикнул. Они сцепились и, яростно кружа, начали бороться. Потом, ударившись о стойку бара, распались. Первым на ноги вскочил Деймон Джулиан, вслед за ним поднялся Джошуа Йорк. Плечо его представляло собой кровавое месиво, рука безвольно висела вдоль тела. Но в прищуренных серых глазах сквозь марево боли и крови Эбнер Марш увидел ярость рассвирепевшего зверя. Йорк страдал от боли, и боль была способна пробудить жажду, думал он, ликуя.
Джошуа медленно наступал. Джулиан так же медленно, с улыбкой пятился.
– Не я, Джошуа, – сказал он. – Ранил тебя капитан. Капитан.
Джошуа остановился и бросил взгляд на Марша. Маршу показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он увидел, куда направила Джошуа его жажда и кто хозяин положения – он сам или зверь.
Наконец он еле заметно улыбнулся Деймону Джулиану, и безмолвный поединок возобновился.
У Марша от радости ноги сделались как ватные. Он немного постоял, собираясь с силами, а потом наклонился за ружьем. Подобрал его и снова взгромоздил на стол. Переломил ствол, медленно и тяжело принялся, заряжать его. К тому моменту, когда Марш поднял ружье и прижал здоровой рукой к туловищу, Деймон Джулиан стоял на коленях. Он поднес пальцы к окровавленной глазнице и, вырвав слепой глаз, в сложенной ладони протянул кровавое подношение Джошуа Йорку. Тот нагнулся над предложенной данью.
Эбнер Марш проворно двинулся вперед и, приставив двустволку к виску Джулиана, к прекрасным черным кудрям, нажал сразу на оба спусковых крючка.
Джошуа стоял ошеломленный, словно его внезапно вывели из какого-то странного забытья. Марш застонал и бросил ружье.
– Ты не хотел этого, – сказал он Джошуа. – Стой спокойно, я принесу то, что тебе нужно.
Тяжело ступая, капитан обошел бар и нашел там темные винные бутылки без наклеек. Взяв одну из них, сдул со стекла пыль. В этот момент он обернулся и увидел открытые двери и выглядывающие из-за них бледные лица. Они безмолвно смотрели на капитана. Выстрелы, подумал Марш. Их встревожили выстрелы.
Открыть пробку одной рукой оказалось довольно сложно. Наконец, пустив в ход зубы, Марш справился с задачей. Ему навстречу плыл, словно во сне, Джошуа Йорк. По его глазам было видно, что внутренняя борьба в нем еще продолжается. Марш протянул ему бутылку, но Джошуа схватил его за руку. Марш застыл как вкопанный. Долгое время он не знал, что предпочтет Джошуа – то ли взять бутылку, то ли вскрыть на его запястье вены.
– Нам всем приходится когда-нибудь делать выбор, Джошуа, будь он неладен, – тихо проговорил Марш.
Сильные пальцы Джошуа по-прежнему крепко сжимали его руку. Казалось, что Джошуа Йорк смотрел на него целую вечность. Потом он вырвал бутылку из руки Марша и, запрокинув голову, приложил горлышко к губам. Темная жидкость медленно потекла вниз, облив подбородок.
Марш вытащил вторую бутылку с отвратительным зельем и отбил горлышко о край мраморной стойки. Подняв бутылку, он провозгласил:
– За «Грезы Февра»!
Они выпили вместе.
Эпилог
Старое, поросшее травой кладбище наполняют звуки реки. Расположено оно высоко на обрывистом берегу, где внизу изо дня в день, как и тысячи лет назад, катит свои воды Миссисипи. Можно сесть на крутом обрыве и, свесив вниз ноги, смотреть на реку, упиваясь покоем и красотой. Река отсюда кажется многоликой. Иногда поверхность ее бывает золотистой, покрытой рябью от пляшущих у самой воды мошек в тех местах, где воды омывают притопленные ветви. На закате она становится бронзовой, а потом краснеет. Краснота разливается по воде и наводит на мысль о Моисее, о другой реке и другой эпохе. В ясную ночь вода струится темная и чистая, как черный шелк. Под ее мерцающей поверхностью блистают звезды и светлая луна – она подрагивает и танцует и кажется больше и прекраснее той, что сияет в небе.
При смене времен года река тоже меняется. С приходом весеннего половодья она делается коричневой и грязной и подбирается к высоким отметкам уровня, обозначенным на деревьях и речных берегах. Осенью в синих объятиях лениво проплывают листья всех цветов и оттенков. Зимой река замерзает, и падающий снег прячет ее под собой, превращая в немыслимую белую дорогу, по которой никто не ездит, такую белую, что глазам больно смотреть. Но и подо льдом воды продолжают свое вечное движение; ледяные и бурные, они не знают покоя. Наконец река встряхивается, зимний лед с оглушительным грохотом лопается, и по нему бегут ужасные, расширяющиеся трещины.
С кладбища можно видеть все настроения реки. Отсюда река выглядит точно так же, как выглядела она тысячу лет назад. Даже сейчас, со стороны Айовы, она такая же, с ее деревьями и высокими скалистыми берегами. Сама река смирная, пустынная и спокойная. Тысячу лет назад можно было бы смотреть часами и ничего не увидеть, разве что одинокого индейца на каноэ, сооруженном из бересты. Сегодня можно просидеть почти столько же и увидеть только длинную вереницу груженых барж, которую толкает один-единственный маленький буксир, заправляемый дизельным топливом.
Между прошлым и настоящим был период, когда река бурлила и жила кипучей жизнью, когда повсюду над ней клубился дым и пар, раздавались гудки и вылетали искры. Но время пароходов давно минуло. На реке установились тишина и покой. Покойникам на кладбище это вряд ли понравилось бы. Половина из похороненных в жизни были речниками.
На кладбище тоже царит покой. Большинство захоронений произведено давным-давно, и уже умерли даже внуки тех, кто здесь покоится. Посетители бывают здесь редко, а те немногие, кто приходит, навещают одну невзрачную могилу.
На некоторых могилах воздвигнуты величественные монументы. Один из них – статуя человека в форме рулевого. Он изображен с фрагментом штурвала и смотрит вдаль. На некоторых могильных плитах имеются колоритные описания жизни и смерти на реке, сообщения о том, что тот или иной погиб в результате взрыва парового котла, или на войне, или утонул. Но не к ним приходят посетители. Могила, которую они навещают, относительно проста. Камень ее перенес вот уже больше сотни лет непогоды и погожих дней, однако он по-прежнему крепок. Вырезанные на нем слова с легкостью читаются еще и сегодня: имя, даты и две стихотворные строчки.