Наследница огня, стр. 81

Селена послушно взялась за иглу. И вновь Рован поморщился, когда игла прочертила борозду под его кожей.

– Как ты думаешь, брат стал бы тебе помогать? Или увидел бы в тебе смертельного врага, которого надо уничтожить? У него под командованием армия, способная изменить ход любой войны.

При слове «война» у Селены внутри все похолодело.

– Не знаю, кому он на самом деле служит и как отнесся бы ко мне. Лучше об этом не знать. Никогда.

У них с Эдионом были одинаковые глаза, однако в родственном отношении она и он друг другу не ровня. Помнится, слуги и придворные любили поговорить о пользе союза Галатиниев и Ашериров. Сейчас эта мысль оставалась для Селены такой же смехотворной, как и десять лет назад.

– А у тебя есть двоюродные братья и сестры? – спросила она Рована.

– Предостаточно. Род Моры всегда был самым многочисленным, отчего каждая моя встреча с родней вызывает желание поскорее убраться из Доранеллы.

Селена улыбнулась.

– Ты бы с ними поладила, – добавил Рован. – Особенно с сестрами. Они тоже обожают совать нос в мои дела.

Селена сжала ему руку. Смертный взвыл бы от боли. Рован лишь усмехнулся.

– Надо же, какой ты разговорчивый, принц. Мне никогда еще не задавали столько вопросов.

Сказанное не совсем соответствовало действительности, однако не было таким уж преувеличением. Просто никто не задавал ей таких вопросов. А она никогда на них не отвечала.

Рован выразительно посмотрел на свое запястье и оскалил зубы. Больше для виду.

– Поторапливайся, принцесса. Я все-таки рассчитываю немного поспать.

Левой рукой Селена сделала весьма непристойный жест. Рован перехватил ее руку:

– Королевы так себя не ведут.

– Наверное. Но я не королева.

– Ты поклялась подруге освободить ее родину и спасти континент. – Рован не выпускал ее руку. – А до твоей родины тебе, получается, нет дела? Почему ты боишься заявить о своем прирожденном праве? Что тебя пугает? Адарланский король? Или тебе страшно увидеть жалкие остатки некогда блистательного двора?

Их лица были совсем близко. Селена различала коричневые крапинки в зеленых глазах Рована.

– Назови мне хотя бы одну убедительную причину своего нежелания занять террасенский трон. Всего одну, и больше я никогда не заговорю об этом.

Чувствовалось, Рован спрашивает не из праздного любопытства. Даже его дыхание подсказывало ей, что он действительно хочет это знать.

– Если я освобожу Эйлуэ и уничтожу адарланского короля, будучи Селеной, потом я могу отправиться куда угодно. А корона… моя корона – это тоже кандалы.

Для принцессы и наследницы она рассуждала на редкость эгоистично. Но она не лукавила. Помнится, Нехемия однажды призналась в схожем желании. Больше всего эйлуэйской принцессе хотелось стать обыкновенной девушкой и не ощущать на голове тяжесть короны. Знала ли Нехемия, как глубоко ее слова отозвались в душе Селены?

Судя по глазам Рована, фэец собирался ее отчитать. Но он лишь спросил:

– Как понимать твои слова: «Это тоже кандалы»?

Он разжал пальцы и, казалось, только сейчас заметил две тонкие полосы шрамов на запястье Селены. Он поджал губы. Селена выдернула руку:

– Ничего особенного. Память об Аробинне, моем хозяине. Он учил меня высвобождаться из цепей.

Это было полуправдой. Аробинн действительно учил ее высвобождаться из цепей. Но из кандалов, надетых на нее в Эндовьере, высвободиться было невозможно. Все ее ухищрения были бессильны, пока кандалы с нее не снял Шаол.

Селене не хотелось открывать Ровану эту страницу своей жизни. Со злостью и ненавистью можно справиться, но с жалостью… И говорить о Шаоле она тоже не могла. Ей было бы не объяснить Ровану, как Шаол помог ей воспрянуть, а потом снова разбил ей сердце. Тогда придется рассказывать и про Эндовьер, и про то, что однажды (когда – она не знала) она вернется туда и освободит всех. Всех рабов до единого, даже если ей собственноручно пришлось бы снимать с них кандалы.

Селена продолжила восстанавливать узор татуировки. Лицо Рована оставалось напряженным, словно он учуял ее полуправду.

– А почему ты не сбежала от Аробинна?

– У меня было две мечты. Первая – скрыться от мира и от моих врагов, но…

Трудно говорить о таком, глядя в проницательные фэйские глаза!

– Больше всего я хотела спрятаться от самой себя. Я убедила себя, что должна исчезнуть, потому что… Моей второй мечтой… даже тогда… было расправляться с людьми так, как расправились со мной. Оказалось, это у меня очень хорошо получается.

Рован молчал. Ждал продолжения.

– Если бы Аробинн меня выгнал, я бы или погибла, или прибилась к мятежникам. А если бы я выросла среди них, меня вполне могли схватить и казнить, как многих других. Или же я превратилась бы в клубок ненависти и с ранних лет убивала бы адарланских солдат везде, где попадались бы.

Рован удивленно поднял брови. Селена щелкнула языком:

– А ты думал, я все это выложу тебе еще в Варэсе или по пути в крепость? Уверена: у тебя таких историй гораздо больше, так что не удивляйся. Может, ты не выдержишь и мы с тобой опять будем колошматить друг друга до полусмерти?

Его глаза вспыхнули, как у хищника.

– Нет, принцесса. Драки окончены. Можешь говорить мне все, что угодно и когда угодно, но кататься с тобой по земле я больше не буду.

Селена снова взялась за иглу:

– Представляю, как твои друзья тебя обожают.

Рован по-кошачьи улыбнулся и взял ее за подбородок. Он не хотел сделать ей больно. Просто развернул лицом к себе:

– Во-первых, мы с тобою не друзья. Я по-прежнему тебя обучаю, и это значит, что ты по-прежнему находишься под моим началом.

Он чуть сильнее сжал ей подбородок:

– Во-вторых, кем бы мы ни были, у каждого из нас своя жизнь. Я об этом помню. Ты заслуживаешь того, чтобы я не лез в твою жизнь, но тогда и ты не лезь в мою.

Их лица находились так близко, что на какое-то мгновение дыхание обоих смешалось.

– По рукам, – сказала Селена.

Глава 40

– Назови мне свое самое большое желание, – прошептал Дорин, утыкаясь лицом в волосы Сорши.

Их пальцы были переплетены. Принц наслаждался мягкостью ее смуглой кожи. Его пальцы были бледными и мозолистыми. Какие у нее красивые руки. Словно две горлицы.

Голова Сорши лежала у него на груди.

– У меня нет самого большого желания.

– Ах ты, обманщица. – Он поцеловал ей волосы. – Никто не умеет так скверно обманывать, как ты.

Сорша повернулась к окну спальни Дорина. Сумеречный утренний свет красиво оттенял ее темные волосы. С того вечера, когда Сорша дала волю чувствам и поцеловала его, прошло уже две недели. Каждую ночь, едва замок засыпал, целительница пробиралась сюда. Они делили ложе принца, но все происходило не так, как ему хотелось бы. Больше всего Дорина злила необходимость встречаться тайком и прятать свои чувства.

Но узнай кто об их сближении, Соршу выгнали бы из замка. А учитывая то, кто такой Дорин, одно знакомство между ними могло навлечь на нее серьезные беды. Его мать, дойди до нее слухи, быстро нашла бы способ тихо спровадить девушку подальше от Рафтхола.

– И все-таки скажи мне. – Дорин наклонился к ней, намереваясь получить новый поцелуй. – Скажи, и я исполню твое самое большое желание.

Принц всегда был щедр к своим возлюбленным. Он делал им подарки, но не от чистого сердца, а чтобы не жаловались потом, когда он потеряет к ним интерес. Однако с Соршей все было по-другому. Дорин искренне хотел ее одарить. Он начал с нарядов и украшений. Сорша вежливо, но твердо отказывалась. Тогда он стал дарить ей редкие лекарственные травы, книги и инструменты, полезные для ее ремесла. Сорша пыталась не брать и эти подарки, но… не смогла. Все ее возражения принц гасил поцелуями.

– А если бы я попросила луну с неба?

– Тогда я бы стал молиться Денне.

Сорша улыбнулась, но улыбка самого Дорина померкла. Денна, богиня охоты. Это сразу всколыхнуло в нем мысли, которые он всячески старался загнать поглубже. Мысли о Селене… или Аэлине… кем бы она ни была. Принц старался не думать о Шаоле и вранье капитана. Об Эдионе, чьи действия тянули на государственную измену. Чем бы они там ни занимались, что бы ни затевали, – Дорин не хотел об этом знать. Особенно сейчас, когда рядом была Сорша. А ведь не так давно он был готов пообещать Селене, что бросит к ее ногам весь мир. Что за глупец! С таким же успехом он мог бы влюбиться в лесной пожар. Получалось, он просто убеждал себя, что любит Селену.