Край забытых богов (СИ), стр. 72

— Выкинул. В Бездну. Они не слишком-то красиво расстались. Она отказывалась понять его, он ее… Да не важно, в общем. Знаешь, Лар, я подумал, все же съезжу я к Анхену. Заберу кольцо, не для него оно делалось. И Ясю в эту историю приплетать совсем не стоит. Да и о тебе будет повод упомянуть.

— Но ты же не скажешь?.. — тут же вновь заволновалась я. Вот не успел он усыпить все мои тревоги своими внутрисемейными разборками… Или?.. Или он прав, и я больше боюсь, что меня не найдут? Никто и никогда, потому, что меня просто не будут искать? Что меня забудут. Все. Даже Анхен.

— Нет, маленькая, я не скажу, — улыбнулся мне Лоу. — Или сказать?

— Нет!

— Тихо, нет так нет, — он притянул мою голову себе на плечо, чуть вздохнул, и начал задумчиво. — А ты никогда не думала, что ты все время бежишь?

— Что? — теперь уж я не поняла.

— Ты находишь, что мир вокруг тебя не идеален, и убегаешь прочь, пытаясь найти новый. Смотри, была когда-то Страна Людей. Она тебе не подошла, ты не сумела принять ее — и тебя выталкивает в мир вампиров. Потом попытка сбежать к дикарям. В смерть. Теперь вот в сны. И даже в снах ты бежишь…

— А от твоих друзей… разве сбежала я? По-моему, меня оттуда просто выкинули, причем в буквальном смысле.

— Что до буквального смысла, то да, мой друг был крайне невежлив. Только он бы сорвался, если б тронул тебя хоть пальцем. А говорить он не мог тогда, без вариантов. Открытая кровь в маленькой тесной машинке, да к тому же — та самая, чей аромат неделями сводил всех с ума… Своей невежливостью он спас тебя от себя же. Но вот если по сути, Лар, — он вздыхает, явно готовясь сказать не слишком приятное. — Ведь это ты возвела стену между собой и ими. Ты не смогла подарить им — не то, что капельки крови, даже надежды на поцелуй. Даже понимая, что для всех для нас это важно, плотская близость — это не просто часть наших традиций, это часть нашей сути.

— Но я же пыталась! — даже слезы на глазах выступили. — Я пыталась, но что же мне делать, если я не люблю всех и каждого, не хочу?

— Но ведь Анхена ты любила. И хотела. Но даже ради этого не смогла принять то, что тебя не устраивает. Ну не бывает идеальных миров. Идеальных мест. Идеальных людей. Идеальных вампиров. Ну посмотри сама: у тебя был Анхен. Он не идеален, но… У тебя была любовь, была жизнь. А теперь? Сны и воспоминания? У тебя, у него… Может, стоило попытаться принять его таким, какой он есть? Разве жизнь с любимым хуже, чем прозябание в мире снов? Я не гоню тебя, Лара, я не заставляю к нему возвращаться. Но подумай сама: на этой стороне Бездны есть только вампиры. И любому из них — лю-бо-му — твои плоть и кровь всегда будут жизненно необходимы. Воздержание рядом с таким источником попросту нереально. Но раз для тебя любовь важнее секса, почему ты готова пробовать с кем угодно, но не с тем, кого действительно любишь? Почему готова терпеть даже поцелуи Лиринисэна, но не вспышки дурного характера Анхена? Быть терпимей к тому, кто тебе безразличен — проще, да, я не спорю. Но, быть может, важнее — быть терпимей к тому, кого ты действительно любишь?

Он не ждал ответа. Улетел, даже не отдохнув. А я все сидела и думала. Анхен. Когда-то давно мне достаточно было сказать ему всего одно доброе слово… и, как знать, может я все еще жила бы в Светлогорске… Но я не нашла для него… Для него у меня их отчего-то всегда не находилось. Добрых слов. Так боялась потерять свою свободу. Право сказать «нет» на его «да». Ну вот, я свободна. В призрачной степи среди бессмертных ковылей. И в чем смысл моей жизни? Да и живу ли я? Или все-таки умерла — так, как и хотела? Вот только почему-то осталась на этом свете, дабы взглянуть на результат…

Взгляд упал на картину, висящую на стене. Мою картину. Далекую, конечно, от совершенства, но Лоу распорядился повесить. И раму для нее красивую подобрал. А на картине был двор в Светлогорске, и Варька, ставшая мной. Или я, ставшая Варькой. Потоки крови переливались, дробя реальность чередою лиц — ее лицо, мое… А те, кто вокруг, просто живут, не замечая этих метаморфоз, вроде смотрят на нас, да ничего необычного не замечают. Родители, знакомые… Так я до них сегодня и не добралась…

И… нет, не доберусь уже. Дорога к ним идет через Анхена, а вновь видеть его сейчас… Пусть уж Лоу разберется сначала, что там с кольцом, с его мыслями обо мне… или не обо мне… И вот зачем Лоу вновь разбередил мне душу рассуждениями о том, что я могла бы… Нет так нет, все, поздно уже, не сложилось. Не сбылось, все, точка.

Отправилась спать, для моей размеренной жизни сегодня было слишком много впечатлений. И во сне мне тоже никакой Анхен был не нужен, и вообще ничего, устала, хватит. Только сон. И птичка, трепыхнувшись в моей душе, послушно сложила крылья, позволив мне просто спать. Крепко и без сновидений.

Вот только проснулась я от того, что в комнате кто-то был. Не Лоу, совсем не Лоу. И взгляд — тяжелый, пристальный — прожигал насквозь. Открыла глаза и даже закричать не смогла от ужаса. Надо мной стоял Анхен.

Глава 10. Сердце

И это не было сном, нет, это вовсе не было сном. Ни в одном сне я его не ощущала настолько сильно. И взгляд его, направленный четко на меня, не позволял ошибиться — прекрасно он меня видит.

Я потрясенно молчала, он тоже молчал, пауза затягивалась.

— Ну и где он? — наконец интересуется Анхен. Спокойно так. Нейтрально. Слишком нейтрально.

— Кто? — голос осип, мозг безнадежно сковало льдом.

— Хозяин этого дома, — подчеркнуто любезно пояснил мне авэнэ. — Обычно, если его нигде нет и связаться с ним невозможно, я всегда находил его именно в этом дивном месте.

— Но… он же к тебе полетел, — запуталась я.

— Не встречал, — светская беседа продолжалась. — И зачем же он полетел ко мне, если не секрет?

— Хотел кое-что у тебя забрать, — светлых мыслей в голову не приходило, вернее — их вообще не приходило, поэтому слова рождались сами, без помощи разума.

— Да? Было бы странно, если вернуть. И что же?

— Кольцо. С вампирским камнем. Он делал его для меня и…

— Забавно, что он вспомнил о нем именно сегодня. А впрочем, с коэра станется, — Анхен сунул руку в карман, извлекая на свет то самое колечко. Сделал шаг вперед, аккуратно положил кольцо на тумбочку. — Как думаешь, если я вернул ему то, что принадлежит ему, имею ли я право забрать свое? — и все та же чуть отстраненная светская любезность в холодном голосе.

— Ты оставлял у него свои вещи? — нет, я все поняла, но я не вещь. Меня в карман не надо!

— Нет, не оставлял, — убийственная невозмутимость. — Тем интереснее было обнаружить.

Молчу, нервно комкая в руках одеяло.

— Ничего не хочешь сказать?

Сглатываю.

— А мне… можно вернуть мою вещь?

Чуть склоненная вбок голова, недоуменно вздернутая бровь.

Слегка дрожащим пальцем указываю куда-то в район второй пуговицы его застегнутой наглухо рубахи. Не черной, единственное, что отмечает сознание. Мир вокруг словно выцветший.

Вот теперь удивляется не картинно. И в глазах впервые мелькает что-то живое.

Присаживается на кровать. Я невольно вздрагиваю, пытаясь отодвинуться, и тут же замираю, опасаясь разозлить его этим.

— Ну возьми, если твое.

Не совсем уверена, что он меня понял. Но если дают…

Осторожно сажусь в своей постели, неуверенно тяну к нему руки. Он ждет. Расстегиваю верхнюю пуговицу. Она поддается с трудом, рубаха явно новая, а руки у меня дрожат. Он ждет, странно замерев. Пуговица, наконец, расстегивается, перехожу ко второй. Эта расстегивается мгновенно, словно сама проскальзывает в петельку.

А птичка там, под рубашкой. Абсолютно такая же, как в моих снах, на знакомом шнурке. Моя. Пальцы сами смыкаются на костяной фигурке. Он судорожно вздыхает, прикрыв глаза. И остается неподвижным. Выпустив птичку, тянусь руками дальше, ему за шею, нащупываю узелок. Шнурок короткий, через голову не снять, только развязывать, а узел затянут, и помогать он мне явно не намерен. Но ведь и не мешает. Просто ждет, словно застыв, и так и не открывая больше глаз, будто не доверяя им, прислушиваясь лишь к ощущениям. Узел не поддается, но я дергаю и дергаю, растягиваю, жалея, что слишком коротко обрезала ногти, никак не подцепить. И даже не сразу понимаю, что он уже обнимает меня — так бережно, едва касаясь, словно боясь, что я растаю, что перед ним лишь призрак, мираж, что под тонкой тканью ночнушки лишь пустота.