Начало, стр. 3

За плечом Епископа появился Калвин Басс, зональный руководитель воздушным движением и непосредственный начальник Мендеса. Басс вернулся с перерыва раньше чем следовало, – собственно, он дожевывал последний кусок.

– Что у тебя с Реджис семь-пять-три? – осведомился Басс.

– Семь-пять-три сел. – Джимми Епископ бросил наметанный взгляд на тарелку, чтобы убедиться в собственной правоте. – Направляется к шлюзу. – Он сверился с расписанием, чтобы уточнить, к какому шлюзу определили 753-й. – А что?

– Судя по данным наземного радара, на «Фокстроте» застрял какой-то самолет.

– На рулежной дорожке?

Джимми вновь глянул на тарелку, убедился, что все его «светлячки» в порядке, и включил канал связи с 753-м:

– Реджис семь-пять-три, это вышка, прием.

Тишина. Он попробовал еще раз:

– Реджис семь-пять-три, это вышка, как слышите? Прием.

За спиной Басса материализовался его помощник, ведающий движением в зоне аэропорта.

– Проблемы со связью? – предположил он.

– Скорее, серьезная механическая неисправность, – покачал головой Калвин Басс. – Мне сказали, что самолет стоит темный.

– Темный? – переспросил Джимми Епископ.

Он искренне обрадовался тому чудесному обстоятельству, что механика по-крупному поднагадила им все же после посадки, а не до. И он мысленно пообещал себе сделать остановку по пути домой и поставить в завтрашних «цифрах» [6] на 753.

Калвин подключил свой наушник к головному телефону Джимми:

– Реджис семь-пять-три, это вышка, пожалуйста, ответьте. Реджис семь-пять-три, это вышка, прием.

Подождал, вслушиваясь.

Ничего.

Джимми Епископ окинул взглядом светлячков на тарелке. Никаких потенциально опасных сближений, все его самолеты в порядке.

– Лучше дайте команду, чтобы все садились в обход «Фокстрота».

Калвин отключил свой наушник и отступил на шаг. В глазах его появилось рассеянное выражение – он смотрел не на пульт Джимми, а в окно кабины, примерно в том направлении, где располагалась обеспокоившая их рулежная дорожка. На лице Басса читались недоумение и тревога.

– Нужно очистить «Фокстрот». – Он повернулся к помощнику. – Отправь кого-нибудь, чтоб осмотрел там все.

Джимми Епископ схватился за живот, сожалея, что не может залезть внутрь и как-нибудь помассировать источник боли, ворочавшейся в желудке. В сущности, его профессия была сродни акушерству. Он помогал пилотам благополучно извлекать самолеты, полные душ, из чрева воздушного пространства и опускать их на землю. Теперь же Джимми ощущал колики страха, похожие на те, что овладевают врачом, впервые принявшим мертворожденного ребенка.

Летное поле у третьего терминала

Лоренса Руис выехала из здания терминала за рулем багажного трапа – по сути, это был просто гидравлический подъемник на колесах. Когда 753-го не оказалось за углом, Ло проехала чуть дальше, чтобы посмотреть, в чем дело: у нее приближался перерыв. На Ло были шумозащитные наушники, светоотражающий жилет, куртка с капюшоном, украшенная логотипом «Нью-Йорк метс» [7], и большие защитные очки – от песчинок, носящихся над летным полем, можно было остервенеть. Рядом с ней на сиденье лежали оранжевые рулежные жезлы.

«Что за чертовщина?!» – мысленно воскликнула Ло.

Она сдернула очки, словно надеясь изменить картину. Но увидела все то же: здоровенный «Боинг-777», одна из новинок флота авиакомпании «Реджис», стоял на «Фокстроте» без света. В полной тьме. Не горели даже навигационные огни на крыльях. Небо этой ночью было совершенно пустым. Глаз луны кто-то выбил, а звезды замалевал черным – вверху царила темень. Ло видела лишь гладкую округлую поверхность фюзеляжа и крылья, поблескивающие в отраженном свете посадочных огней других самолетов. Один из них – рейс «Люфтганза 1567» – лишь чудом не задел 753-й выпущенным шасси.

– Боже святейший! – вырвалось у Ло.

Она позвонила бригадиру.

– Мы уже едем, – ответил он. – «Воронье гнездо» [8] хочет, чтобы ты подкатила к самолету и посмотрела, что там к чему.

– Я? – удивилась Ло.

Лоренса нахмурилась. Вот к чему приводит излишнее любопытство. Однако она двинулась от терминала дальше по служебной дорожке, а затем, свернув, стала пересекать разметку, нанесенную на перрон. Руис немного нервничала – так далеко от здания она никогда не отъезжала. Федеральное авиационное управление установило строгие правила, определяющие дальность передвижений багажных трапов и транспортеров по летному полю, поэтому Ло зорко смотрела по сторонам, чтобы не попасть под какой-нибудь рулящий самолет.

Миновав цепочку синих огней, обозначавших границу очередной рулежной дорожки, Лоренса вывернула на «Фокстрот». Самолет высился перед ней черной громадой. От носа до хвоста – кромешная темень. Не горели сигнальные огни, не вспыхивали проблесковые маяки, не светились окна кабины пилотов. Обычно, даже стоя на земле перед кабиной, находящейся на десятиметровой высоте, можно было запрокинуть голову и сквозь лобовые стекла, похожие на раскосые глаза над характерным носом «боинга», увидеть часть верхнего пульта, отметить красноватое, словно в фотолаборатории, сияние ламп подсветки приборов. Но сейчас никакие лампы в кабине не горели.

Ло остановилась метрах в десяти от кончика длинного левого крыла. Если проработать на летном поле достаточно долго – а Ло проработала восемь лет, что будет побольше, чем оба ее замужества, вместе взятые, – обязательно наберешься кое-каких знаний. Закрылки и элероны, своего рода спойлеры на задней части крыла, вытянулись вверх на манер Полы Абдул [9] – именно в это положение переводят их пилоты после касания. Турбореактивные двигатели были тихи и неподвижны, хотя обычно даже после выключения движков требуется какое-то время, чтобы они перестали перемалывать воздух, втягивая вместе с ним пыль и насекомых, как гигантские ненасытные пылесосы. Получалось, что большая птичка прилетела в полном порядке, совершила посадку по всем правилам и спокойно прикатила сюда, прежде чем… прежде чем погас свет!

И вот что тревожило больше всего: если экипаж получил разрешение на посадку и благополучно совершил ее, то что-то неладное случилось в последние две, максимум три минуты. Но что могло произойти так быстро?

Ло приблизилась к фюзеляжу, осторожно огибая крыло сзади. Если двигатели ни с того ни с сего заработают, не хотелось бы, чтобы ее всосало и изрубило в лапшу, словно какую-нибудь залетную канадскую казарку. Далее она поехала к хвосту вдоль грузового отсека, наиболее знакомой ей части самолета. Ло остановилась под люком заднего выхода. Поставила трап на ручной тормоз, рукояткой привела в действие подъемник. В наивысшем положении он имел уклон в тридцать градусов. Не так чтобы много, но все-таки. Ло вылезла из кабины. Протянув руку, она захватила свои жезлы и стала подниматься по трапу к мертвому самолету.

«Мертвому»?

Почему она так подумала? Ведь эта штука никогда и не была живой…

Однако на мгновение перед внутренним взором Лоренсы промелькнул образ огромного гниющего кита, выбросившегося на берег. Именно так выглядел для нее этот самолет: разлагающимся трупом, издохшим левиафаном.

Когда Ло поднялась на вершину трапа, ветер неожиданно стих. Тут важно отметить одну климатическую особенность летного поля аэропорта имени Джона Кеннеди: ветер здесь не стихает никогда. То есть совсем никогда. Над летным полем всегда ветрено: постоянно взлетают и садятся самолеты, плюс близость солончаков, плюс чертов Атлантический океан сразу за проливом Рокауэй. И еще – внезапно стало тихо. Так тихо, что Ло для пущей убедительности стянула с головы шумозащитные наушники и оставила их болтаться на груди. Она подумала, что слышит, как внутри самолета кто-то барабанит кулаками по стенке, но потом до нее дошло, что тишину нарушают только гулкие удары ее собственного сердца. Лоренса включила фонарь и направила его на лоснящийся от влаги бок самолета.