Неизвестный Харламов, стр. 8

Отец. Нас нигде не приняли. В 11 месяцев он пошел. А летом все ж таки уложили его в больницу.

Сестра. Однажды родители пришли его навестить. Заходят в палату, видят картину – ребенок в кювезе лежит. Врачи уже говорили: «Надежды мало».

Отец. После того случая, когда он в ванной упал, парализовало у Валерика правую руку и левую ногу. «Детский паралич» – диагноз врачи поставили. И объяснили, что это все – последствия многочисленных ангин. Врачи предупредили: «Следите, чтобы не простужался. Аккуратней с мороженым. Ноги в тепле держать. Горло шарфом укрывать. Чтоб не на ветру был».

Мало того, прошло какое-то время – и порок сердца обнаружили у него. Только в этом возрасте. В 13 лет.

Врачи все приходили, приходили, пока мама через Красный Крест не добилась, чтобы его положили в 7-ю, кажется, больницу.

Это в апреле было. В шестьдесят первом. 12 апреля. Когда Гагарин полетел. Маму нашу направили от завода его встречать. Ну, она, конечно, рванула к Валерику. А из больницы его потом на «скорой» перевезли в санаторий в Красную Пахру.

Катание на лодке у Тимирязевской академии

Это они катаются на лодке у Тимирязевской академии. Там большой пруд и красивый парк. Нам-то близко было, от Соломенной сторожки пройти минут пятнадцать или проехать на трамвае, на 27-м, пару остановок. Валерик здесь школьник уже, лет 12–13 ему определенно. А что жена не побоялась сына на весла посадить, так он к тому времени умел плавать, а она бултыхалась почти на месте, ну, по-собачьи что-то могла изобразить. Сестра. Строго-настрого запретили активное движение. Прыгать? Бегать? Какое там! Только шахматы и шашки. И чтобы тишина была дома полнейшая. Что в коммуналке с пятью семьями не очень просто обеспечить. Любой активный нагрузочный спорт исключили категорически. Только пинг-понг в санатории разрешили. И то сказали, чтобы недолго играл. Потом еще под Звенигородом в заводском пионерлагере брат побыл, ходил там как неприкаянный. Порок сердца у мальчика. Что тут поделаешь?

Отец. Его выписали из санатория для сердечников в августе, а в сентябре, как обычно, запись в секцию хоккея в ЦСКА проходит. Набор после просмотра. И он тихо-тихо пошел туда записываться.

Сестра. И слова даже отцу, считайте, тренеру его сызмальства, не сказал. Увидел где-то объявление о наборе в ЦСКА – и в назначенный день и час прошел с друзьями два квартала и очутился в ледовом дворце.

Отец. Конечки-то у него были. Гаги. По тем временам – хорошие конечки. А я только через два дня узнал обо всем этом.

Сестра. А от матери брат с отцом еще долго скрывали про хоккейную секцию. Она, ясно, на дыбы встала бы.

Отец. Рисковал ли я, зная про все его болезни тяжелые? Боялся ли я взять на себя ответственность? Нет, не боялся. И не было такого настроения, что вот очень рискую здоровьем сына, что я похож, как там говорят про японцев, на камикадзе. Сам я играл в русский хоккей и Валерика всегда брал с собой в выходные дни, когда матчи городского первенства проводились. Я, значит, в поле гоняю, а он за воротами катается себе в удовольствие. И во дворе он катался охотно и помногу.

А почему бы немного не пошалить?

Я же чувствовал, что нет у него никакой одышки. Та же картина была летом, когда на футбол переходили. И не болел, не простужался сын, даже не чихал. Но каждый месяц в Морозовской больнице врач делал ему укол со специальными лекарствами. Это мы не пропускали. Ни в коем разе. Не припомню уж, сколько времени прошло, с полгода пожалуй, и тот же самый врач обратился ко мне: «Больше вашему мальчику не надо сюда приходить. Но в движении ограничивайте его, покой прежде всего».

Валерик уже в ЦСКА занимался. Мы приехали в Морозовскую больницу где-то через год, чтобы провериться: он там на учете состоял. Сделали ЭКГ.

Начало хоккейного пути. На открытом катке ЦСКА на Ленинградском проспекте

Четырнадцатилетнему Валере привычно и хорошо в коммунальной квартире

– Все хорошо, все нормально. Сами удивлены. Как это вам удалось? Строго нашим рекомендациям следовали, наверное?

– Да он уже год как хоккеем в ЦСКА занимается.

– Не может быть!

Я как рассуждал: уж лучше тренироваться в ЦСКА под контролем врачей, чем снег жевать и гонять во дворе, где не дозовешься, если что не так. В тринадцать лет таких, как сейчас, нагрузок не было у ребят, да и занимались на воздухе, а не в духоте дворцовой. Повезло нам, чего уж там.

В ЦСКА при приеме не спросили медсправку! Нам-то, если б потребовали, никто ни за какие коврижки ее не выдал бы. С пороком-то сердца! Тогда как отбор производили: понравился ты, приглянулся тренеру – брали в секцию и играй себе. Никаких диспансеризаций. Хотя отбор еще надо было пройти. Желающих было хоть отбавляй. Валерик приглянулся чем? Думаю так, что катанием и смекалкой игровой.

Самым первым тренером был Старовойтов Андрей Васильевич. А потом уже коалиция возникла – Ерфилов Виталий Георгиевич и Тазов Вячеслав Леонидович, вот они несколько лет с сыном проработали. А Кулагин Борис Павлович все и всех отслеживал, присматривался; подозвал меня как-то: «Он (указывает на Валерика) ваш сын? Если будет стараться на тренировках, будет хорошо учиться, вырастет в мастера. В большого мастера – помяните мое слово».

Вот эти слова я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Сыну не говорил про них, но сам поверил Борису Павловичу. И когда тяжело приходилось сыну, а пробивался тот ох как нелегко – не все же верили в него, – я всегда подбадривал себя тем, считайте, обещанием Кулагина, который и специалистом был уважаемым, и человеком, каких мало сыщется.

А как хоккеем занялся серьезно, никаких тебе болячек и простуд. Как рукой сняло! Аппендикс только удаляли.

Ну, это – отдельная история.

Уже чемпионом мира был. Неоднократным. Вернулись они из Швеции. Валера домой приехал, и что-то ему не по себе. Молчал поначалу, а дальше жаловаться стал. Ну, мы скорую помощь вызвали – приехали два амбала, все трубками перевешаны, как пулеметными лентами: «Может, поел жирного. Может, перемена климата…» А я им: «Какой климат, если он из Швеции вернулся? Там так же, как у нас». Что-то они вкололи и укатили. А Валере все хуже и хуже. Хорошо, кто-то догадался позвать друга его Чувакова, соседа по подъезду. Он студентом медицинского был. Вот он – то ли Володей, то ли Виктором звали – сразу определил, что аппендицит. Притом – острый!

Снова неотложку вызвали – и в Боткинскую больницу. Там Кузькина мать (вот как невольно слова сложились!) работала, через нее я узнал, что оперировали благополучно и что лимончики нужны. Туда-сюда разговор идет, и тут узнаю – у сына перитонит мог уже начаться. Если бы приехали на час-два позже, врачи, как сами сказали, его не спасли бы. Три часа операция шла. Так-то вот. Судьба сжалилась в конце концов.

Школа

Сестра. В школьные годы мы с братом не доставляли неприятностей родителям. Они хлопот с нами не знали. Какой подарок делали маме с папой к Новому году? Хорошие и отличные отметки в школе. Валерка успевал по всем предметам прилично, арифметику на лету схватывал, этого было у него не отнять, только почему-то французским пренебрегал, хотя по-испански стрекотал только так. Домашние задания по французскому я ему делала. А он моим голосом ко мне же и обращался в это время:

– Тань, дай трэ до понедэ!

– Кес ке се? – спрашивала я его на французском; мол, что это такое? И он отвечал: