Диана, Купидон и Командор, стр. 49

Глава десятая,

в которой жизнь продолжается и Командора так никто и не навещает

Мама поднималась теперь рано, потому что по утрам у нее была куча дел. Вместе с тетей Офелией она готовила инвентаризацию постельного белья, столового серебра и фарфора, которые хранились в огромных шкафах на вилле «Верблюд». Они проверяли содержимое всех ящиков и комодов, включая и те, что находились в кабинете Командора, и нашли в них школьные тетрадки и предрождественские письма младенцу Иисусу от трех детей: Дарио, Туллио и Лилианы; старые пожелтевшие фотографии; любовные письма, которыми Командор обменивался несколько веков назад с бабушкой Серра. Была там и записка «хитрой швеи», и ее фотография, на обороте которой было надписано: «Дорогому Джулиано» – все это они немедленно вручили адвокату Денгини, не забыв перед этим поименовать бывшую невесту «неграмотной крестьянкой» из-за ее неуверенного почерка.

Где-то к обеду они направлялись в кабинет театра, где вместе с дядей Туллио и тетей Лилианой проверяли бухгалтерские отсчеты за последние три-четыре года.

У Дианы сложилось впечатление, что взрослые делают все это вместе не для того, чтобы помочь друг другу, а скорее для того, чтобы друг друга контролировать.

Но эти новые привычки имели и положительную сторону: теперь мама всегда завтракала вместе с дочерьми и обменивалась с ними несколькими словами. Спрашивала о школе. Шутила. Рассказывала, как сама была маленькой и как всегда мечтала путешествовать. Особенно в дальние страны. Но ни словом не упоминала о том, что она назвала «прискорбным случаем».

А вот Дзелия каждое утро спрашивала ее:

– Ты пойдешь сегодня к Командору?

– Нет, сегодня нет.

– А кто пойдет?

– Думаю, никто.

– Тогда ты ему позвонишь?

– Ты же знаешь, что с больными нельзя говорить по телефону.

– Но тогда откуда тебе знать, как он себя чувствует?

– Мне скажет это доктор.

– И когда ты говорила с доктором? И что он тебе сказал?

Может показаться невероятным, но за все это время ни один член семьи Серра не нашел времени, чтобы съездить в клинику, поговорить с главврачом, узнать, как протекает болезнь старика, каковы результаты лечения.

– Долгая это история, – вздыхал дядя Туллио. – Нужно запастись терпением. В первые дни лучше оставить его в покое. У них есть наш номер телефона, если будут какое-то изменения, то нам непременно позвонят.

Все были страшно заняты.

– Командор оставил дела в ужасном беспорядке. Вот уж точно, совсем выжил из ума в последнее время.

Нужно было решать, какие ленты брать напрокат на период между Рождеством и Новым годом. Печатать рекламные манифесты для Сезона прозы. Обдумать, кому доверить организацию праздника Масленицы, который обычно устраивался в фойе театра. (Командор не то чтобы забыл обо всех этих делах, но он принял такие абсурдные решения, что дяде Туллио приходилось менять все на ходу.)

Кроме всего прочего, нужно было послать кого-то в переулок Синего Цветка проверить, убралась ли восвояси хитрая швея.

Несмотря на угрозы и предупреждения синьора Ниннета еще не уехала. Каждый день она тайком встречалась с Галинучей в парке за школой Дзелии и плача говорила ей:

– Да куда же мне ехать?

– Хотите, я попробую попросить синьора Туллио дать вам немного денег? – предлагала няня.

– Нет, что вы, нет! Какой стыд! С тех пор как умер мой бедный муж, я всегда сама зарабатывала себе на жизнь.

Конечно же, Галинуча передавала каждое слово обеим сестрам. Она не осмеливалась провести их в дом к швее в переулке Синего Цветка, потому что если бы об этом узнали, то ей грозило бы моментальное увольнение. Но делала все, чтобы связь между «этой несчастной» и «двумя единственными христианками» в доме Серра не прерывалась.

Диана так беспокоилась о судьбе синьоры Нинетты, что при поддержке Элизы и Приски решилась на рискованный шаг: она не только снова стала давать на прокат свою карточку, но и перестала сама водить клиентов в кино, продавая оба места и не придавая никакого значения тому, что на карточке было написано «строго персональная». Карточка давалась напрокат каждый день на все пять сеансов: двухчасовой, четырехчасовой, шестичасовой, восьмичасовой и даже на самый последний, который заканчивался почти в полночь. (Ночных клиентов ей находила Галинуча и другие служанки среди своих знакомых продавцов, механиков, каменщиков, садовников – в общем взрослых, которые могли идти спать так поздно. Цена на последний сеанс была особенно низкой, и от клиентов не было отбоя.)

Конечно, иногда случалось, что кто-то из контролеров замечал обман и намеревался устроить сцену.

Но Дзелия с ее способностью легко знакомиться с новыми людьми подружилась с ними еще с первых своих дней в городе; она знала привычки и слабости каждого из них, их святых покровителей и любимые ругательства; каждый раз интересовалась при встрече об их собаках, внучатах, их ревматизме; Дзелия готова была поспорить, что они пойдут им навстречу и закроют на все глаза. Тем более что все они были на стороне синьоры Нинетты, которая, как ни крути, являлась одной из них, их коллегой, и все они не переносили дядю Туллио, который, по их мнению, слишком бахвалился тем, какой же он идеальный администратор, тогда как был просто переросшим цыпленком, выросшем в курятнике, и позволял этим «трем ведьмам» погонять себя как дурак.

За несколько дней заработок Дианы достиг головокружительных размеров в сравнении с тем, склько она зарабатывала до этого. Но его все равно не хватало, чтобы обеспечить крышу над головой бедной синьоре Нинетте.

В это время в школе и на площади тоже случались странные вещи. Например, кто-то разрушил алтарь Кочиса под партой у Дианы. Разорвал на мелкие клочки фотографию вместе с рамочкой, растоптал цветы, смял в шарик алюминиевую бумагу и, чтобы уж совсем его доканать, вылил сверху стакан липкого вишневого сиропа.

Разъяренная Диана спрашивала у всех, чьих рук это дело, и искала виновника. Точнее, виновницу, потому что подозревала, что без Звезы Лопес дель Рио здесь не обошлось. Но никто ничего не видел, и она была слишком занята «прискорбным случаем», чтобы посвятить поискам больше времени и сил.

Класс продолжал играть в Троянскую войну, несмотря на то что холод и приближение Рождества заметно опустошили ряды греков и троянцев. Приска словно с цепи сорвалась – она бегала на пару с Элизой, провоцируя Гектора-Гая почти до неприличия. Но тот, храня в сердце полученый поцелуй, ограничивался лишь тем, что смотрел на Ахилла телячьими глазами, даже не пытаясь его поймать.

Диана, как обычно, почти сразу же попадала в плен, но теперь совсем недолго оставалась на тротуаре врага, потому что Паломбо Лоренцо тут же бросался освобождать ее. Очевидно, Паломбо вел себя так потому, что в четвертой книге «Илиады», которую они только что закончили, Менелай был ранен (причем подло, этим предателем Пандаром) и старший брат Менелая Агамемнон обращался с ним особенно заботливо.

Пятая книга рассказывала о войне, которая вспыхнула после нарушения троянцами договора о перемирии.

Война была очень кровопролитной, прямо, по словам Элизы, настоящей резней, и боги снова иногда спускались с Олимпа и мешались среди людей, ведя себя хуже некуда. Апполон, например, раскрыл троянцам слабое место греков, которое те хотели удержать в секрете: отсутствие на поле боя Ахилла. Афина помогала грекам, особенно некоему Диомеду. Но Диомед был сильным и мужественным и прекрасно справился бы и сам без чьей-либо помощи.

Ребята скучали на уроке и еле-еле продвигались вперед: ничего интересного кроме убийств, убийств и еще раз убийств. Приска после каждой строфы все больше убеждалась, что боги, вместо того чтобы быть справедливыми и идеальными, как это от них требуется, были подлыми лгунами и предателями, от которых лучше держаться подальше.

Разочаровалась Приска и во взрослых. Ей казалось невероятным, что никто еще не бросился на спасение Командора.