Уроки жизни, стр. 14

Однако популярная пресса тут — самый лучший метод борьбы; она-то и способна, подняв проблему, раскрыть глаза доверчивым простофилям, потенциальным жертвам такого рода мошенничества. Вышесказанное вовсе не означает, что я пытаюсь как-то сравнить качество британских и американских дипломов. Учёная степень респектабельного заокеанского колледжа всегда пользовалась в Англии заслуженным уважением, и каждый из нас почёл бы за честь назвать своей alma mater научную школу, взрастившую таких светил, как Гросс, Сэйер и Остин Флинт.

Мы протестуем здесь лишь против порочной практики получения учёных степеней обманным путём, позволяющей жуликам прикрыть громким званием собственное невежество и получить таким образом право решать вопросы, связанные с жизнью и смертью, будучи совершенно к тому неподготовленным.

Искренне Ваш

Артур Конан-Дойль

Подагра и наследственные осложнения

«Ланцет»

29 ноября 1884 г.

Сэр! Я с большим интересом прочёл в последнем номере «Ланцета» о той связи, что существует между некоторыми глазными болезнями и подагрой. В своём докладе г-н Хатчинсон также уделил внимание симптомам неартрического характера, проявляющимся у здоровых детей, чьи родители страдали подагрой. Я в своей практике встретил два таких случая, и они столь удачно иллюстрируют сказанное, что не могу не сообщить о них. Однажды ко мне пришёл г-н Г., страдавший хронической экземой и псориазом. Сам он полагал, будто причиной тому явились резкие перепады температур, связанные с его родом деятельности, и как следствие — усиленное потоотделение. Назначенный мною курс лечения мышьяком и йодидом калия не возымел эффекта. Вскоре за консультацией ко мне явилась его замужняя дочь, миссис Б., у которой нарушение пищеварения каждый раз сопровождалось болью в глазах, временной закупоркой сосудов и частичной утратой зрения. Распознав в этом подагрический симптом и вспомнив о необъяснимых кожных заболеваниях её отца, я провёл небольшое расследование. Выяснилось, что дед миссис Б. (и отец мистера Г.) долгие годы мучился подагрой и скончался, по-видимому, от болезни Брайта: только так можно было истолковать запись о «резком сжатии гранулированной почки» — явлении, непосредственно связанном с подагрой.

Полагаю, эти случаи интересны тем, что выявляют многоликость недуга, проявившегося в трёх поколениях. Дед страдал острой формой подагры, отец — кожными болезнями без подагрических симптомов; в третьем же поколении болезнь дала осложнения на глаза. Остаётся лишь добавить, что в обоих случаях применение препаратов кальция и щелочных растворов привело к быстрому улучшению состояния пациентов.

С совершенным почтением

А. Конан-Дойль,

бакалавр медицины

Саутси, 24 ноября 1884 г.

Карлейль: философ и личность

«Гемпшир пост», Портсмут

29 января 1886 г.

Милостивый государь!

Не знаю, считаете ли Вы всё, что печатается на страницах Вашей газеты, не подлежащей сомнению истиной в последней инстанции, но надеюсь, что Вы любезно позволите мне сказать всё же несколько слов по поводу Ваших заметок о Карлейле [9].

Душ ледяной критики, обрушенный Вами на высказанные мною суждения, стал испытанием будоражащим и даже бодрящим. Вполне согласен с Вашим замечанием о том, что некоторые расхождения сторон лишь добавят нашей дискуссии остроту, в которой она так нуждается.

И всё же высказанные в Вашей статье мнения относительно характера Карлейля выявляют, на мой взгляд, столь вопиющее непонимание этой личности, что вряд ли было бы справедливо оставить их без ответа.

Не было ещё в истории литературы скандала более мелочного и вызывающего глубочайшее сожаление, чем те нападки, которым подвергся Карлейль сразу же после своей кончины. Смел ли кто при жизни шепнуть против него хоть слово? Но вот старый лев испускает дух, и стая шакалов от мала до велика набрасывается на его бездыханный труп! Если бы даже кому-то удалось доказать со всей неопровержимостью, что он нарушил сразу десять библейских заповедей, вряд ли можно было ожидать, что по этому поводу подымут такой оголтелый лай. Жизнеописания Гёте и Байрона вместе взятые содержали в себе, наверное, меньше ругательных слов, чем то, что обрушилось на Карлейля. Соединись в его характере развратность Гейне, невоздержанность Кольриджа и мстительность Лэндора — нашли бы мы в себе силы для столь же страстного обличения? Кстати, в чём же всё-таки суть его преступления?

Если исследовать с величайшей тщательностью все 85 лет жизни Карлейля, то прегрешения обнаружатся столь незначительные, что смешно даже о них говорить. Перечтём «Жизнь» Фрода, «Письма» миссис Карлейль, «Дневник Каролайн Фокс» и большую статью в «Гемпшир пост». Суммируем все грехи этого человека — всё то, из-за чего нам предлагается пересмотреть теперь взгляды на его наследие.

Первое и главное обвинение более чем серьёзно. Карлейль ненавидел петушиный крик и раздражался, если это мешало его работе. Печальное обстоятельство, ничего не скажешь. Второе обвинение почти столь же убедительно: Карлейль не любил бренчание соседа на фортепьяно, а также звуки уличной шарманки. После этого, конечно же, и речи быть не может о том, чтобы рассматривать его в качестве реформатора общественной морали.

Стоит упомянуть ещё о нескольких поистине дьявольских прегрешениях покойного. Он весьма сурово отзывался о некоторых своих современниках и заносил свои наблюдения в дневник, опубликованный впоследствии без купюр. Здесь он называет Чарльза Лэмба пьяницей. Ли Ханта — неряхой, а Кольриджа — мечтателем. Всё это правда — и то, что упомянутые деятели грешили соответственно пьянством, неряшливостью и мечтательностью, и то, что Карлейль при жизни не только писал, но и открыто говорил об этом. Последнее обстоятельство, с точки зрения критиков, не столько смягчает, сколько отягощает его вину.

Главный грех Карлейля состоял в том, что он говорил правду; из всех проступков этот в нашем мире прощается наименее охотно. Однако несправедливо было бы утверждать, что Карлейль злословил в адрес большинства своих современников. Он искренне восхищался в числе прочих Рёскином, Теннисоном, Оуэном, Стерлингом, Эмерсоном и чувства свои выражал с характерной для него энергичностью и прямотой.

Остаётся последний ужасный вопрос — о пресловутой раздражительности Карлейля. Но, позвольте, если и жил когда-либо на земле человек, страдавший одновременно чрезвычайно возбудимой нервной системой и хронической диспепсией и обладавший при этом покладистым, мягким характером, то с точки зрения психолога он являл собой чудовищную аномалию. Если Карлейль таковым не являлся, значит, он был всего лишь нормальным человеком. Кроме того, раздражительность его была преходящего свойства. Имеющаяся в нашем распоряжении его переписка с женой, относящаяся к позднему времени, когда супруги были уже убелёнными сединами стариками, дышит такой страстью, такой нежностью, словно в письмах этих Карлейль обращается всё ещё к той юной девушке из Хаддингтона, которую повстречал 41 год назад. Может быть, не так уж и невыносим был его характер, коли по прошествии четырёх десятилетий супруги могли переписываться в таком духе? Нет человека, который, будучи в положении Карлейля, не грешил бы, по выражению американского юмориста, «искупительными пороками». Несомненно и то, что мало найдётся деятелей, обладавших таковыми в столь ничтожной степени. Предлагая непредвзятому читателю самостоятельно решить, не смешно ли, не унизительно ли на основании столь смехотворных обвинений утверждать, будто публикация документов, упомянутых в Вашей статье, действительно повредила репутации этого великого человека.

Даже в большей степени, нежели замечания о характере Карлейля, вызывает у меня неприятие то, каким образом Вы представили его философию. Последняя отнюдь не была «Библией отчаяния». Выявлять зло, скорбеть по поводу происходящего — вовсе не означает впадать в отчаяние. Во все времена не было философа, обладавшего столь широким и оптимистичным взглядом на наш мир. Да, говорил Карлейль, это плохо, и это, и это — но окончание нашего пути будет, вне всяких сомнений, счастливым. Приведу отрывок, один из сотни подобных: «Свет, энергия и порядок, thatcraft или практическая добродетель, так или иначе поступают от нас к Богу, в Его великую сокровищницу, где живут и действуют, выполняя свои функции, в течение вечности. Мы не исчезаем — продолжает жить каждый атом нашего физического бытия».