Эволюция Кэлпурнии Тейт, стр. 38

Не просто какой-то там попугай. Громадный взрослый амазонский попугай, трёх футов (простите, одного метра) в длину – от гребешка до кончиков хвостовых перьев. Грудка золотистая, спинка лазоревая, крылья ярко-алые – аж глаза болят. Восхищению нашему не было конца. Дедушка прочёл в остинской газете о распродаже имения, попугай пережил своего владельца. Ничего прекраснее я никогда не видела. И клюв такой, что глаз выклюет, не задумываясь.

Пока мы его разглядывали, попугай просунул клюв сквозь прутья и осторожно открыл щеколду. Привычным движением он взлетел на верхушку клетки, и даже тоненькая серебряная цепочка, которая тянулась от лапки до насеста, ему не помешала. Он почистил длинные разноцветные перья, отряхнулся и пару раз со слегка угрожающим видом взъерошил хохолок. Потом повернул голову набок. На нас глядел идеально круглый жёлтый глаз.

Все оцепенели. Никто такого в жизни не видел. Мама смотрела на прекрасное создание с немалым беспокойством, но тут птица словно почувствовала, что её будущее висит на волоске, присвистнула и весьма музыкально исполнила песенку «Как молоды мы были, Мэгги». Под конец попугай рассыпался уже совсем небывалыми трелями и каденциями. Что это – случайное совпадение? Или какой-то нездешней силой эта птица знала, что маму зовут Маргарет и это её любимая песня? Жёлтый глаз смотрел умно и сурово. Вдруг он и вправду догадался, и, может, хорошо, что на лапке цепочка? Звали его, как водится, Полли, он и был нашим общим подарком на день рождения. Что маме оставалось делать?

Попугай поселился в доме, по крайней мере временно. Злобный и раздражительный не только с виду: страшный клюв и огромные чёрные когти – никто даже подумать не мог о том, чтобы снять цепочку. Он терроризировал всех: родителей, детей, собак, кошек. Всяк обходил его за версту, приближаясь только по необходимости – подсыпать корма, налить воды или сменить бумагу в клетке. У него была собственная овальная раковина, о которую он точил клюв с обеих сторон, как на точильном круге. Мне страшно хотелось поближе посмотреть на раковину, но я так и не решилась. Полли явно не волновало, что у него нет друзей. Эта птица проводила дни, что-то уныло бормоча или насвистывая малоприличные морские песенки. Иногда из клетки вдруг раздавались режущие уши резкие звуки, от которых по телу пробегала дрожь.

Всё чаще и чаще мы накидывали на клетку одеяло – всем хотелось немного покоя. Подозреваю, что обитатели дома давно мечтали, чтобы попугай сквозь землю провалился, но ни у кого не хватало духу признаться в этом вслух – как-никак Подарок на День Рождения. Оставалась надежда, что достойный повод от него избавиться появится сам собой.

Достойный повод не заставил себя ждать. Во время одного из маминых приёмов попугай умудрился нежно посоветовать зашедшей на чаёк миссис Пертл «пойти куда подальше». Понятия не имею, куда он её послал, но мама и миссис Пертл, очевидно, были в курсе. Через час Альберто оттащил Полли в контору и отдал мистеру О’Фланагану.

Мистер О’Фланаган, помощник управляющего, бывший моряк торгового флота, обожал огромных птиц. Когда-то у него был древний ворон, которого он окрестил Эдгар Аллан и много лет подряд пытался научить каркать «Никогда». Но тот играл в молчанку и только однажды что-то пискнул и тут же свалился с жёрдочки – умер от старости. Когда мистер О’Фланаган узнал, что у него будет настоящий говорящий попугай, он пришёл в полный восторг. Он сам просолен насквозь, его не смутить солёными шуточками. Выяснилось, что они с Полли знают множество песен – причём одних и тех же, и, если клиентов не было, они весело проводили время, распевая хором – естественно, за плотно закрытой дверью.

Думаю, даже дедушка не скучал по Полли.

Глава 21

Всесильный инстинкт размножения

Отбор может быть применён к семье, так же как и к отдельной особи, и привести к желательной цели.

Кто бы сомневался, что Гарри вскорости сведут с Ферн Спитти. Впрочем, всё не так явно. Его пригласили на ужин к Гейтсам, а кузина Ферн ненароком заехала погостить недельки на две. Всего пара месяцев прошла после полного провала знакомства с Минервой Гудекер, но, похоже, разбитое сердце Гарри уже склеилось. Ферн только что вывели в свет в Локхарте, и теперь самое время знакомить её со всеми подходящими холостяками. Локхарт, конечно, по сравнению с Остином малюсенький городишко, но в этом году в первый раз там объявилось целых пять зажиточных семейств, которые (силами любящих мамаш) стремились удачно выдать дочек замуж. Другими словами, продать их с молотка. Мама прочла об этом в локхартской газете, и в её глазах появился особый блеск, имеющий, как я догадывалась, отношение к её собственной дочери.

Гарри снова принялся мазать волосы маслом и помадой. Он начистил сапоги для верховой езды – хоть смотрись в них, как в зеркало, – стряхнул с костюма все пылинки и отправился на ужин. Наш Гарри – парень хоть куда, ей не устоять.

На следующий день Лула доложила, что после ужина Гарри с Ферн устроились на подвесном диванчике-качелях на веранде. Они сидели там в полной темноте ну никак не менее получаса. И за ними никто не приглядывал, разве что комары.

– Обжимались? – я сама не на сто процентов понимала, что это значит, но надеялась, что Лула знает.

– О чём это ты?

– Всякую ерунду нашёптывал?

– Какую ещё ерунду?

– Проехали. А за руку её держал?

– Я не видела.

– Целовались? – пришлось пойти в открытую.

– О чём ты говоришь? Они совсем друг друга не знают.

– Конечно, Лула, но люди иногда целуются. Просто спрашиваю, что ты видела. Вот и всё.

Она покраснела, и на носу снова выступили капельки пота. (Вопрос для Дневника: почему у Лулы потеет именно нос? Ни у кого другого не потеет.) Она вытащила платочек из кармана и утёрлась.

– Как ты можешь так говорить?

– Он мой брат, и я пытаюсь понять, собирается ли он сбежать с Ферн. Она, между прочим, твоя кузина, так что мы можем породниться. Будет это считаться родством, как ты думаешь?

Я знала, что нужно держаться подальше от любовных дел Гарри, мне дважды повторять не надо. Но если кто-то что-то увидит и мне расскажет, тогда…

– Лула, а ты замуж собираешься?

– Наверно. Все замуж выходят.

– Придётся тогда терпеть поцелуи мужа. И самой его целовать.

– Нет, ни за что.

– Да-да, непременно, – будто я и впрямь всё на свете знаю о супружеских поцелуях.

– Обязательно?

– Совершенно обязательно. По закону.

– Никогда не слышала о таком законе, – в голосе сомнение.

– Как же так, известный техасский закон. Да, кстати, ты знаешь, что куча моих братьев к тебе неровно дышит?

И стоило этой волнующей новости слететь с языка, как я вспомнила, что обещала всем троим молчать.

– Чтоб мне провалиться! Совершенно забыла, что нельзя тебе говорить.

– Кэлли, перестань ругаться.

Лула была в ужасе.

– Прости. Это секрет. Забудь немедленно!

– Который? – задумчиво спросила она.

– Что который?

– Ну, ты сказала… неровно дышит.

– Угадай. Не надо было тебе говорить, – но у меня уже сил нет хранить их секреты. Пусть уж лучше Лула знает. – Ну ладно. Ламар, Сэм Хьюстон и Тревис.

– Боже мой! – Лула страшно покраснела.

– Выбирай. Какой тебе больше нравится?

– Я… я не знаю.

– Ни одного не хочешь? Понимаю, я на твоём месте, пожалуй, тоже бы не хотела. Который из них самый симпатичный? Безусловно, Гарри, но его в списке нет.

– Они все симпатичные мальчики, – и её снова бросило в краску.

– Они ничего. Так какой из них тебе нравится?

– Они все хорошие мальчики.

– Ну да, но тебе-то какой нравится?

Ответа не последовало, она снова смущённо смахнула пот с переносицы.

– На твоём месте я бы выбрала Тревиса. Он самый милый. Может, и целоваться с ним не так противно. Наверно, это вообще приятно, иначе с чего бы все целовались?