Невеста каторжника, или Тайны Бастилии, стр. 13
— Я предоставил тебе выбор, — сказал герцог, собираясь уходить. — А ты поступай как знаешь…
— Ты уходишь, Анатоль… Больше я тебя никогда не увижу, и ты меня не увидишь. И я даже не проклинаю тебя, — сказала Серафи, поднимая бокал с ядом. — Не забудь только своего обещания, своей клятвы…
Герцог отвернулся и вышел из комнаты.
— Марсель, мой милый Марсель… — одними губами произнесла несчастная. — Я умираю со сладким сознанием, что своей смертью покупаю твое счастье…
С этими словами она поднесла бокал ко рту.
Адриенна тотчас же, дождавшись ухода герцога, проскользнула в комнату и бросилась к Серафи.
— Ради всех святых, остановитесь! Что вы делаете?! — вскричала девушка.
— Поздно… Прощайте, милая… — прошептала Серафи. — Да хранит Небо моего Марселя…
Адриенна поспешно вырвала из ее рук наполовину опорожненный бокал.
— Пресвятая Матерь Божья! — в отчаянии воскликнула она. — Сжалься над нею, помилуй и спаси ее!
Серафи пошатнулась, оперлась руками о стол и медленно опустилась в кресло.
Через минуту смертельная бледность покрыла спокойные черты ее величаво–прекрасного лица.
VIII. ПРИВИДЕНИЕ БАСТИЛИИ
— Марсель! — раздался глухой голос грека за стеной после того, как герцог Бофор и комендант Бастилии покинули камеру Марселя, прикованного к железному кольцу. — Мужайся и не падай духом! Небо посылает тяжкие испытания только тем, кого оно избрало орудием своих предначертаний. Победа и успех в конце концов всегда на стороне тех, кто умеет владеть собой и во всем себе отказывать. Только сильные духом выходят победителями в тяжелой жизненной борьбе.
Слова эти, словно целебный бальзам, глубоко проникали в душу удрученного горем Марселя.
— Тяжелые, бесконечно тяжелые испытания ниспослало тебе Небо, — продолжал грек, — но ты должен все перенести. Сердце твое лишь закалится. Верь, только удары судьбы выковывают по–настоящему сильных людей. Само Небо избрало тебя борцом за правду. Учись же мужественно переносить посланные тебе испытания, и в будущем никакая сила не сломит тебя.
— Да–да, ты прав, — отозвался Марсель. — Я не буду роптать на провидение. Я постараюсь собраться с духом и все перенести…
После вечернего обхода камер тюремщиком грек разобрал камни, закрывавшие лаз.
— Теперь, сын мой, тебе уже нельзя приходить ко мне, значит, наступила моя очередь приходить к тебе в гости.
Несмотря на болезненную слабость, греку все?таки удалось проползти в камеру к Марселю. Он дружески пожал ему руку и присел рядом с ним на постель.
— Вижу, мои слова немного поддержали тебя — в твоих глазах светятся мужество и сила. Да поможет тебе всемогущий Господь исполнить твое призвание! Мстя герцогу, ты будешь мстить не только за себя, но и за меня… Я продолжу рассказ о моем прошлом, чтобы ты убедился в справедливости моей мести этому человеку…
— Ты прав, Абу Коронос, я теперь спокоен и готов ко всему…
— Я слышал весь разговор — и слова любящей тебя матери, и слова изверга Бофора, и подобострастные слова коменданта. Новое злодеяние свершилось — твоя несчастная мать снова в жестокой неволе, а ты в цепях. Но ты совершенно прав, преду¬преждая герцога о справедливой мести. Моими старческими руками я благословляю тебя на святое дело мести этому извергу, которого и я считаю моим смертельным врагом. Проклятие и позорная смерть тебе, Бофор, убийца моего ребенка!
Помолчав и немного успокоившись, старик продолжил рассказ о своем прошлом.
— Я родился в Греции, в Фивах. Мой отец был богатым человеком, видным чиновником. Наша фамилия происходит от названия огромного, принадлежавшего нам поместья, которое находилось в окрестностях города Коронос. Отец после смерти оста¬вил мне в наследство ничем не запятнанное имя, громадный сундук, доверху наполненный пиастрами, и поместье, которое оценивалось в десятки миллионов. Образование я получил в Риме и Париже и до такой степени сроднился с этими городами, что меня тянуло к ним больше, чем на родину. К сожалению, заботы об управлении имением не давали возможности покидать родной город. В это время я познакомился с красавицей Горгоной, дочерью известного миллионера Галеноса Абаса. Зная моего отца и уважая его память, он без всяких колебаний согласился благословить наш брак с Горгоной. Ах, то было счастливое, но, увы, слишком непродолжительное время моей горемычной жизни! Через год Горгона родила мне дочь. По ее желанию новорожденную тут же, у ее постели, окрестили и назвали Сиррой… Но вместе с рождением дочери на меня обрушился первый се¬рьезный удар судьбы… Да, сын мой, когда ты узнаешь, наконец, беспрерывный ряд страданий, выпавших на мою долю, ты с удивлением воскликнешь: «Да неужели ты все еще жив, Абу Коронос?»
Старик снова помолчал немного. На этот раз, чтобы перевести дыхание, — слишком продолжительная речь утомила его.
— Горгона умерла от родовой горячки, оставив на мое попечение крошку Сирру как память о нашей слишком короткой брачной жизни. С тех пор я никогда не предлагал своей руки другой женщине. Я твердо верю в загробную жизнь и на том свете, по крайней мере, смогу с чистой совестью предстать перед Горгоной. И уж тогда?то мы соединимся навеки… После ее смерти всю мою любовь я перенес на малютку Сирру. Под присмотром добрых нянек она росла и развивалась. И с годами превратилась в грациозную прекрасную девушку. Чтобы дать ей наилучшее образование, я решил переселиться в Венецию. Я продал свое поместье и дом в окрестностях Короноса и выручил около восьми миллионов пиастров. На проценты с этих денег я мог великолепно устроиться в Венеции. Капитал я хотел сохранить неприкосновенным, чтобы оставить его в наследство моей красавице Сирре. Мы трогательно простились со стариком Галеносом, отцом Горгоны и дедом моей милой Сирры. На прощанье он горячо благословил свою внучку и единственную наследницу. После чего мы с дочкой и небольшим числом наиболее преданных нам слуг на собственном корабле отчалили из Коринфской гавани. Стоя на палубе и обнимая свою горячо любимую дочь, я искренне радовался — наконец?то сбывается моя мечта переселиться в Италию!.. Через несколько недель мы причалили в Лидо и оттуда на обыкновенной гондоле отправились в Венецию — эту древнюю владычицу морей. Поселились мы в старинном дворце Морелло. Окна дворца выходили на канал Гранде, и перед нашими глазами открывался великолепный вид. — Старик опять перевел дыхание. — В скромной и тихой Венеции мое богатство считалось громадным и со временем у местных жителей даже вошло в поговорку. Ко мне они относились почтительно и дружелюбно… Сирра вскоре перестала скучать по родине и была очень довольна своими учителями и наставниками. Я старался пока не выводить ее в общество, чтобы не отвлекать от занятий науками. Однако стоило ей в сопровождении дуэньи показаться в своей разукрашенной гондоле, как целая дюжина благородных юношей, сыновей знатных патрициев города, сопровождала гондолу и засыпала ее цветами…
— И тебя не тянуло на родину, Абу Коронос? — спросил Марсель, мысленно рисуя образ красавицы Сирры, утопавшей в цветах.
— Нет, сын мой, я с удовольствием жил в Венеции. Со временем, когда Сирра окончила бы образование, я собирался попутешествовать с ней по всей Италии, побывать в Неаполе и Риме, в Милане и Флоренции. А потом мечтал пожить с нею некоторое время в Париже… Однако Сирре до окончания образования надо было еще года три. И эти три года пробежали очень быстро, и мы уже потихоньку стали готовиться к путешествию в Рим… Но в самый разгар этих сборов как снег на голову нагрянул гонец от Галеноса Абаса с известием, что старик при смерти и хотел бы в последний раз увидеть нас с Сиррой. Я считал и считаю своим долгом исполнять последнее желание уходящих в мир иной. Но чтобы не прерывать учебу на такой длительный срок, я оставил Сирру на попечение верных слуг, учителей и наставниц, а сам поспешил к смертному одру тестя. Переезд в Грецию на этот раз оказался очень длительным и трудным — море постоянно штормило. Когда Господь сподобил меня, наконец, добраться до берегов моей родины, то Галеноса Абаса уже не было в живых. Все свое огромное состояние он завещал Сирре и мне. Благодаря завещанию этого почтенного старца наш капитал увеличился еще на десять миллионов пиастров. Я посетил могилу славного тестя, помолился на ней и поспешил возвратиться в Венецию… — Старик устало вздохнул. — Ну, на сегодняшнюю ночь довольно, сын мой. Рассвет уже близок, да и я устал — мне вредно говорить так много и без остановки…