Чекан для воеводы (сборник), стр. 8
Прошка в свою очередь также признал сотника, о чем и сказал главному воеводе.
Шеин, не церемонясь, распорядился взять переметчика под стражу, а на его место временно назначил одного из пятидесятников, бывших ранее в подчинении у Треплева.
Однако сразу учинить допрос Федору Шеин не успел — враг атаковал крепостные сооружения у главных ворот. Впрочем, это был еще не штурм, а всего лишь разведка боем. Небольшой отряд польской пехоты пытался выяснить огневую мощь крепостной артиллерии. Поляков разогнали несколькими дружными залпами из пищалей.
Федор Треплев долго отпирался, убеждая Шеина, что ничего не знает и ни о каком заговоре не ведает. И только оказавшись подвешенным на дыбу, все вспомнил и покаялся, пообещав самолично изъять «окаянные горшочки с непотребным зельем» оттуда, куда он их зарыл.
И действительно, он удачно откопал первый горшочек из-под самой большой пушки, осторожно передав его воеводе. А вот второй горшочек просто так ему не поддался. Грянул оглушительный взрыв, разворотивший левую воротную башню до основания.
Он-то, этот взрыв, и стал сигналом к всеобщему штурму крепости поляками. Бой разгорелся нешуточный, и все же при этом воевода Шеин сумел сберечь первый горшочек с неизвестной взрывчаткой в целости, пообещав самому себе, доставить этот опасный «приз» к царскому двору, чтобы там в Пушечном приказе смогли изучить это зелье, а может, и создать подобное. Но, как говорится, человек предполагает, а Господь Бог располагает. Впереди главного воеводу Шеина ожидало совершенно иное — сама Судьба теперь распоряжалась его жизнью и смертью, а также жизнями и смертями многих защитников Сокола. А в роли Судьбы выступали теперь король Стефан Баторий и вся его королевская рать.
Глава 5. Штурм крепости
Ганс Штольц выбрал для себя удобное место для обзора — небольшая русская крепость, стоявшая в брянских лесах на высоком берегу озера, уже освободившегося от зимнего ледяного панциря, лежала перед ним, как на ладони. Отсюда были хорошо видны воротная башня с примыкающей частью крепостной стены и сами ворота. Вторая башня представляла собой после недавнего взрыва кучу мусора из раздробленных камней да кусков дерева, охваченных огнем.
— Сейчас ясновельможные паны бросятся на приступ этой твердыни, — напыщенно провозгласил Штольц, приняв королевскую позу. При этом он указывал в сторону Сокола обнаженной саблей, клинок которой был раза в полтора длиннее самого хозяина. Затем он добавил: — И… получат то, что заслужили!
— Так и будет, герр мастер, — поддакнул один из подмастерьев Штольца, прозванный за свои длинные мосластые ноги Генрихом-цаплей, который недавно отметил собственное двадцатипятилетие.
Другой подмастерье, носивший прозвище Толстый Фриц, только недоверчиво хмыкнул, засунув за щеку очередной леденец. Ему было всего восемнадцать и, как многие недалекие юнцы, он не верил более старшим и умудренным житейским опытом людям.
— Вот и наши ясновельможные глупцы! — указал подмастерьям на не засеянное еще хлебное поле возле крепости, по которому неспешно, словно на прогулке, продвигались отряды пана Тригубского и пана Ясновецкого.
Со стороны Сокола не прозвучало ни единого выстрела. Крепость как будто затаилась, чтобы подпустить врага поближе и обрушить на него всю свою огневую мощь. На что Штольц заметил:
— А «птичка»-то оказалась не из пугливых. Ясновельможные думали всех напугать, но пока их никто не боится…
Но вот по крепостным стенам ударили польские пушки, только что переправленные через речку и установленные на холме, расположенном поблизости от Сокола. С первым же пушечным залпом королевская рать со всех ног бросилась на приступ крепости, заранее оглашая окрестности победным ревом, вырывавшемся из сотен луженых глоток.
И только теперь крепость скрылась за стеной порохового дыма от ответных выстрелов. Защитники били метко, но, казалось, ничто не может остановить разошедшихся вояк под королевскими штандартами. Ядра и пули валили наземь десятками разноязыких наемников, завербованных во многих странах западного мира, почитавших себя за крестоносцев, хотя времена крестовых походов давно уже канули в лету. Однако эти наемники, продавшиеся за иудины сребреники, так не считали…
В этот самый момент мастер Штольц и произнес свои пророческие слова в первый раз:
— На что того зла боле, чем дураку своя воля.
Ни Генрих-цапля, ни тем более Толстый Фриц даже не поняли глубины и точности слов своего патрона. Но когда увидели, как лесные люди, словно оборотни, объявились за спинами воинов короля Батория и дружно ударили по ним из пищалей да арбалетов, то были просто поражены. При этом лесные люди-оборотни знали в кого целить! От первых же выстрелов пали два королевских маршалка Тригубский и Ясновецкий. Все это вызвало дикую панику в рядах наемников, которые, поворотясь, дали деру от «нечисти из преисподней» на исходные позиции.
Третий же военачальник, пан Ястребовский, возглавил отряд гусар, которые с развевающимися на ветру крыльями, входившими в отличительные знаки этого вида польской конницы, понеслись на «оборотней». Но те не стали дожидаться, когда их посекут саблями лучшие польские всадники, они попросту исчезли с глаз, словно растворились в лесной чащобе, из которой вышли. Но и гусары вернулись из-под сени столетних дерев живыми и здоровыми далеко не все. Многих из них насмерть поразили неслышные арбалетные стрелы. Среди убитых был и сам пан Ястребовский.
Сразу, как только тело убитого маршалка вывезли из страшного леса гусары, мастер Штольц тихо повторил: «На что того зла боле, чем дураку своя воля».
— Что вы сказали, мастер? — переспросил старший из подмастерьев.
— Болван, я говорю, надо готовиться. Пришел и наш черед. Король вспомнит сейчас обо мне…
И снова Генрих-цапля подивился словам мастера Штольца, поскольку ровно через десять минут на возвышенность, где находился Штольц и вся его походная лаборатория, умещавшаяся в крытой повозке, прискакал королевский посланец, привезший приказ вступить в сражение и «маленькому Гансику».
— Мне нужна самая большая пушка! — потребовал у посланца мастер Штольц.
— Вы ее получите, — заверил посланец короля.
— Тогда не будем тратить драгоценного времени, — произнес мастер. — Подмастерья, по коням! А повозку с пушечным нарядом я поведу сам… Пусть король увидит, как я первым же выстрелом сокрушу самую толстую стену этой крепости!..
Глава 6. Последний бой воеводы
Весь этот день воевода Шеин, не зная роздыху, провел в ратных трудах и заботах. Сразу после взрыва одной из воротных башен, во время которого погиб и сотник Треплев, он распорядился срочно укрепить ворота крепости. Но выполнить приказ удалось только после того, как была отбита атака польского воинства, чему, конечно же, немало посодействовали станичники Акинфия Сусалова.
Пока укрепляли ворота, Шеин непрестанно думал о том, что предпримет король Баторий в следующий час. Опытный воевода отлично понимал, что враг постарается, воспользовавшись разрушением башни, как можно скорее ворваться в крепостные пределы. Но польские жолнежи почему-то медлили…
«Что же они задумали? — задавался одним и тем же вопросом главный воевода, окидывая зорким взглядом вражеский стан с крепостной стены. — А что это за суета на холме возле озера? Никак поляки решили там осадную батарею развернуть?.. Ишь прыткие какие! Хотят расстреливать нас со всеми возможными удобствами. Не бывать тому!»
Подозвав сотника Саблина, командовавшего городовыми стрельцами в этой части укреплений, приказал:
— Готовь своих людей для вылазки. Надо захватить те пушки, что тянут сейчас на холм бычьи упряжки. Ты их видишь, сотник?
— Как не видеть? Хорошо вижу, — браво ответствовал рослый вояка, готовый прямо сейчас рвануться в бой.
— Погоди, — придержал его Шеин. — Сделаем таким макаром: те пушки я беру на себя…
— Как можно? — перебил главного воеводу сотник Саблин.