Русская весна, стр. 77
В половине первого ночи они пришли в комнату Бобби. Он так долго представлял себе этот момент, что теперь был совершенно без сил. Они сели на край кровати и молча смотрели друг на друга – как им показалось, целую вечность.
– Странно как-то, – сумел наконец проговорить Бобби.
– Угу.
– Ну и?
Она улыбнулась и опять поцеловала его – открытым ртом, губами и языком. И они добрались наконец друг до друга, многодневная мука кончилась, и Бобби испытал нечто такое, что никогда не испытывал – духовное единение; он словно познал не тело женщины, а ее дух, ее скрытую суть.
...Сара улыбнулась, облизнула губы и нежно его поцеловала.
– Хорошо?
– Хорошо, – ответил Бобби.
– Это у нас всерьез?
– Как повернется... Одно я тебе скажу – это не жест отчаяния.
Билли Аллен: Почему вы называете себя американским Горбачевым?
Натан Вольфовиц: Потому что он – мой герой. Он принял страну, семьдесят лет страдавшую от экономического и политического запора. Он зажал нос и поставил ей клизму, в которой она так нуждалась. Похожая ситуация, Билли?
Билли Аллен: Я попрошу вас! Мы на национальном телевидении!
Натан Вольфовиц: Вы же как-то решаете проблему с нашими ежедневными зверствами в Латинской Америке. Наверное, хорошо умеете кроить запись.
Билли Аллен: Камера, стоп! Коммерческий ролик!
Вечером после выборов в Малой Москве устроили пирушку, ничуть не похожую на поминки. Угощение оплатили Вольфовиц, его постояльцы и помощники. Все собрались в гостиной – столы и телефоны были уже убраны – и ждали объявления результатов. Около полуночи появились предварительные итоги – по информации почти со всех избирательных участков. Республиканец Майкельсон набрал 48 процентов голосов, демократ Кармело – 39. Остальные голоса взял Вольфовиц – 13 процентов.
– Во всяком случае, мы не дали ублюдку набрать абсолютное большинство, – сказала Сара. Они сидели с Бобби на диване, взявшись за руки. – Не так уж плохо для отчаянных.
– А если мы сорвали победу Кармело? – пробормотал Бобби.
– Ну и что? По крайней мере, мы заставили их призадуматься.
Вольфовиц поднялся со своего кресла и выключил телевизор. Выдержал небольшую паузу, давая всем время собраться. Наступила тишина, каждый чувствовал себя чистым и трезвым.
– Ну вот все и кончилось, осталось покричать, – сказал Вольфовиц, расправил плечи, запрокинул голову и во всю силу легких крикнул: – А-а-а-а-р-х! Отлично, дети! Все позади. Кто-нибудь хочет сыграть в покер?
– Господи, Нат, это все, что ты хотел сказать? – вырвалось у кого-то.
– Мы сделали ставку, и этот кон мы проиграли. О чем еще говорить?
– Ты еще попытаешься, Нат? – выкрикнул кто-то.
– В конгресс? Об этом забудьте. На следующий год будут выборы президента, так? Вот и позвольте мне первым объявить свою кандидатуру на пост президента Соединенных Штатов!
Раздался смех.
– Я говорю серьезно, – заявил Вольфовиц. – Серьезно, как никогда.
– Да мы знаем, Нат!
– Подумайте вот над чем. Нам удалось потрепать им нервы в национальных новостях, так? Черт, я даже пять минут участвовал в позорном шоу Билли Аллена, пока они не выдернули вилку! А в президентской кампании есть возможность использовать федеральные фонды! Немного поколдовать, и, кто знает, не исключено, что в следующий раз мы получим прибыль. Поставить на кон президентское кресло – это же новая карьера. Мы еще дадим этим дурням урок истории!
– Да, но от какой партии, Нат?
Вольфовиц пожал плечами.
– А какая разница? – Он вытащил из кармана рейгановскую десятидолларовую монету. – Орел – я демократ, решка – республиканец, – он запустил монету под потолок, поймал ее и сказал: – Я, кажется, стал республиканцем! А теперь пошли играть в покер, дети мои, а то я от всех этих передряг совсем обезденежел!
Бобби не стал играть. Они с Сарой вышли на задний дворик и там стояли, взявшись за руки, среди мусорных баков, картонных ящиков, ненужных распечаток и прочих отходов избирательной кампании.
– Вот и все, – сказал Бобби.
– Выборы?
– Да. Что-то в них было, а?
– Угу.
Но Бобби уже понял, что на этот раз ему не уйти от серьезного разговора.
– Ну и? – сказала она, глядя под ноги.
– Ну...
– Скажи это, Бобби.
Бобби тоже понурил голову.
– Ну, в общем... Я люблю тебя, Сара Коннер. Останься здесь, со мной.
Она поцеловала его.
– Думала, ты меня не попросишь...
– Неправда! – засмеялся Бобби. Сара тоже засмеялась.
– Кажется, ты завоевал меня, – сказала она.
– Кажется...
– Ну и?..
И Бобби привлек ее к себе.
До настоящего времени никаких признаков жизни на Марсе не обнаружено. Нельзя, однако, забывать, что космонавты могли исследовать лишь ничтожную часть его поверхности. И если теоретические планы – приблизить природные условия Марса к земным, доставляя на эту планету воду в виде ледяных глыб со спутников Юпитера, будут осуществлены, – проблема может приобрести далеко не академический интерес.
Помимо моральных проблем, связанных с разрушением естественных природных условий Марса и уничтожением остатков марсианской жизни, возникает вопрос, что может развиться из этих замороженных глыб в теплых и влажных условиях. Не подвергнем ли мы наши колонии на Марсе опасности страшных эпидемий, желая приспособить эту планету к привычным нам условиям жизни?
XIX
Через несколько месяцев после прибытия Франи в космоград «Сагдеев» там началась сборка космического корабля «Никита Хрущев», предназначенного для полета на Марс. Теперь Франя, как большинство обезьян, почти каждую рабочую смену проводила в скафандре за бортом космограда, где велась сборка корабля.
«Хрущева» собирали из готовых модулей. Когда была готова рама и установлена большая сфера командного центра, к ней присоединили четыре жилых модуля. В них должны были жить два с половиной года восемь человек – по двое в модуле. Еще были спортзал и комната отдыха, два модуля-лаборатории, сферические хранилища для жидкого топлива и кислорода, воды и пищи, материалов и техники. От командного центра до ядерного реактора и газовых двигателей было метров полтораста.
Соединять готовые модули и основные конструкции корабля было не так уж сложно, хотя и утомительно. Настоящий кошмар начался после сборки. Предстояло провести километры и километры кабелей, трубопроводов, шлангов, проводов; смонтировать тысячи соединений без единой ошибки. Работали по многу часов в скафандрах, под непрестанное жужжание в наушниках голосов своих начальников. Как ни важна была работа, приятной назвать ее было никак нельзя. И скоро Франя, как и большинство ее измученных коллег-обезьян, возненавидела «Хрущева»; между собой они называли корабль уродиной.
Свободное время Франя по-прежнему проводила в смотровой рубке, часами глядя на Землю. Только вид Земли теперь портила уродина, вертящаяся на орбите вместе с «Сагдеевым» в четверти километра «внизу». Такая штуковина, как ни трудно в это поверить, полетит на Марс, и, если бы все сложилось иначе, Франя тоже могла бы оказаться в числе счастливчиков. Им предстоит ступить на поверхность другой планеты, постоять под чужим небом, увидеть громаду Олимпа и заглянуть в гигантские ущелья, где некогда текла вода. И кто знает, может быть, они отыщут следы былой жизни. Чтобы побывать там, она согласилась бы два с половиной года мучиться в этом тесном корабле, на пути к Марсу и обратно, но ей предстояло еще полгода на «Сагдееве». И ей хотелось, чтобы уродина – символ несбывшейся мечты – скорее улетела, ушла к Марсу.