Наполеон. Отец Евросоюза, стр. 64
Шатильонский конгресс. Сомнительно, чтобы союзники желали мира во время конгресса в Праге; еще более сомнительно, чтобы они готовы были согласиться на мир во Франкфурте, – и несомненно, что они решительно не желали его в ту минуту, когда отсылали своих уполномоченных в Шатильон. Со времени вступления союзных войск во Францию низложение Наполеона было молча решено. Англия желала Бурбонов. Регентство Марии-Луизы могло льстить императору Франции как отцу; но как государь он под влиянием Меттерниха и Шварценберга был против этой комбинации. Прусский король был готов содействовать реставрации, но лишь в том случае, если его армия, до исступления охваченная жаждой мести, предварительно зальет Францию огнем и кровью. Русский царь, в принципе не совершенно враждебный Бурбонам, считал их возвращение пока невозможным, думая, что Франция их отвергнет. Определенного плана у него не было; его тонкий и мечтательный ум колебался между разными проектами: возвести на императорский престол Бернадотта, предоставить регентство Марии-Луизе, созвать большое собрание депутатов, которые сами решили бы участь Франции. Его не пугала даже возможность провозглашения республики. Впрочем, им неотступно владела одна мысль: Наполеон вступил в Москву, а он хотел вступить в Париж.
Между тем министры союзных держав уже три месяца афишировали свои миролюбивые намерения. Во Франкфурте 9 ноября они официозно предложили открытые переговоры о мире на условии ограничения Франции ее естественными пределами; 25 ноября они официально заявили, что «готовы начать переговоры», 1 декабря – что «первое употребление, какое государи сделали из своей победы, заключалось в предложении мира французскому императору»; после всего этого отказаться от созвания конгресса значило озлобить весь французский народ и оскорбить саму Европу, жаждавшую мира не меньше Франции. Наполеон со своей стороны согласился начать переговоры с целью доказать свою готовность к миру, но не веря в возможность соглашения.
Конгресс, открывшийся 4 февраля и закрывшийся 19 марта, кончился ничем. Да иначе и не могло быть. Картина была такова: Наполеон предлагал начать переговоры на условиях о которых знал, что они не будут приняты уполномоченными союзных держав. А союзники соглашались вести переговоры на условиях, которые, как они хорошо понимали, будут отвергнуты герцогом Виченцским, уполномоченным Наполеона. Это была обоюдная комедия, сочиненная и разыгранная исключительно с целью обмануть общественное мнение.
II. Конец кампании
Критическое положение Блюхера; капитуляция Суассона.
В то время как армия Шварценберга отступила к Обу, армия Блюхера, возобновив наступление, двинулась на Париж. 27 февраля Блюхер явился перед Мо, который занимали Мармон и Мортье с 16 000 человек. Произведя неудачную атаку, он направился к Урку, готовясь обойти в тыл французам. Но последние утвердились позади Теруанна и в течение двух дней отражали все атаки русских и пруссаков. В ночь с 1 на 2 марта Блюхер узнал, что Наполеон большими переходами идет на него.
Наполеон оставил Труа 27 февраля со своей гвардией и с небольшими корпусами Нея, Викториа и Арриги (всего 30 000 ружей и сабель), намереваясь с тыла или фланга напасть на силезскую армию. Богемскую же армию должны были удерживать позади Оба Макдональд, Удино и Жерар со своими 40 000 человек.
Получив такие извести, Блюхер отступил к Ульши, где, овладев предварительно Суассоном, должны были присоединиться к нему русский корпус Винцингероде (27 000 человек) и прусский корпус Бюлова (17 000 человек). Но 3 марта в 7 часов утра он получил письмо от Винцингероде с известием, что, ввиду активного сопротивления Суассона, он и Бюлов отступают на правый берег Эня. Таким образом, Блюхер не только лишался ожидаемых подкреплений, но – раз Суассон остается в руках французов – ему приходилось фланговым маршем отводить свою изнуренную, оголодавшую, деморализованную армию на 15 миль к Берри-о-Бак. Таким образом, фельдмаршалу грозила величайшая опасность, потому что казалось невероятным, чтобы он мог избегнуть сражения между Ульши и Берри-о-Бак, а эта битва, где против него были бы наседавший на него Мармон и приближавшийся ему во фланг Наполеон, неизбежно должна была кончиться для него страшным поражением.
Армию Блюхера спасло слабоволие коменданта Суассона, Моро, в данных условиях равносильная военному преступлению. Опутанный лестью и запуганный угрозами русского парламентера, Моро согласился эвакуировать крепость под условием почетного отступления! Получив об этом известие в полдень, Блюхер тотчас двинул свои войска к Суассону, где они по городскому мосту перешли Энь.
Битвы при Кранне и Лане. Капитуляция Суассона была большим несчастием, но Наполеон считал эту беду поправимой. Не успев разбить Блюхера по эту сторону Эня, он решил ждать его по ту сторону реки. За день и в ночь на 5 марта французы перешли через мост Барри-о-Бак. Блюхер расположил часть своей армии на горе Кранн, в сильной позиции на высоте 150 метров над уровнем Эня, защищенной крутыми склонами и доступной для артиллерии только в одном пункте, через узкое ущелье Гюртебиз. С остальным своим войском он рассчитывал напасть на французов сзади во время их атак на возвышенность. Дело началось 7 марта в девять часов утра. Тотчас после полудня французы прошли через ущелье и, овладев восточными отрогами, выстроились на возвышенности параллельно врагу. Победа их казалась уже обеспеченной, как вдруг русские военачальники получили от Блюхера приказ отойти к Лану. Вследствие дурного состояния дорог обходное движение не удалось. Русские отступили в порядке с позиции на позицию, хотя и преследуемые на протяжении трех миль. У них выбыло убитыми и ранеными 5000 человек, у французов – приблизительно столько же.
Военная сметка подсказала Наполеону, что у Кранна против него была лишь часть союзной армии. Поэтому он был склонен думать, что упорная оборона этой позиции имела целью замаскировать либо отступление Блюхера к Авеню, либо новое движение фельдмаршала к Парижу на Лан, Ла Фер и правый берег Уазы. Уже очищение без боя линии Эня внушило Наполеону мысль, что Блюхер старается ускользнуть. В обоих случаях, т. е. в случае отступления к северу, как и в случае движения на Париж, Лан, намеченный для различных частей армии скорее как сборный пункт, чем как оборонительная позиция, должен был быть занят лишь арьергардом. Император уже не надеялся, как восемь дней назад, «истребить силезскую армию». Огромные потери, понесенные французами в сражении при Кранне, где они имели дело лишь с частью союзных войск, доказывали с очевидностью, что со всей этой армией, да еще отдохнувшей и усиленной, нелегко будет справиться. Но если бы императору удалось овладеть Ланом, нанести неприятельскому арьергарду новое поражение и отбросить Блюхера к его операционному базису, это был бы удовлетворительный результат, потому что тем самым был бы выручен Париж, пруссаки были бы вынуждены отступить и союзники – устрашены. Тогда Наполеон, целесообразно маневрируя, присоединил бы к себе гарнизоны северо-восточных крепостей и затем вышел бы против правого фланга главной неприятельской армии, между тем как Ожеро атаковал бы ее с левого фланга, через Бург и Везуль.
9 марта Наполеон стоял перед Ланом; но здесь в грозной позиции его ждал не арьергард, а вся армия Блюхера, возросшая благодаря присоединению корпусов Бюлова и Винцингероде до 80 000 человек. Притом большая часть этих войск была скучена к северу и востоку от города, так что гора скрывала их от Наполеона. Он упрямо стоял на своих первоначальных догадках и произвел несколько атак, которые были отбиты. Неприятель, введенный в заблуждение малочисленностью атакующих французов и опасаясь где-нибудь в другом месте подвергнуться нападению более значительных сил, весь день держался в оборонительном положении. Ночью прусская колонна Иорка и Клейста врасплох напала в бивуаке на изолированный корпус Мармона, привела его в страшное замешательство и с боем гнала его до прохода Фестие. Мармон потерял 3000 человек и всю свою артиллерию. На следующий день император, у которого не осталось и 25 000 человек, повел дело с такой решительностью, что смог беспрепятственно отступить к Суассону.