Наполеон. Отец Евросоюза, стр. 41
Испания справедливо гордится отпором, который она дала Наполеону: в течение шести лет она обнаруживала непоколебимую стойкость и мужество, почти превосходящие человеческие силы. Но, отдавая должное ее героизму, нельзя не признать, что он был обусловлен отчасти ее культурной отсталостью; закваской ее восстания были невежество и фанатизм. Она восстала во имя Бога, отечества и короля (Dios, patria, геу!), но Наполеон, восстановивший католический культ во Франции, не угрожал католицизму в Испании, не угрожал и ее монастырям: испанцы сами упразднили их некоторое время спустя. Наполеон хотел оставить неприкосновенной испанскую территорию, и мысль о разделе Испании родилась у него лишь тогда, когда сопротивление испанцев вывело его из терпения. Что же касается низложения старой династии, то Испания могла только выиграть от него. Наиболее беспристрастные из испанских писателей сами признают, что Жозеф не был лишен ни благих намерений, ни добрых качеств, что «Рере Botellas» не заслуживал тех насмешек, которыми его осыпали, и что в конце концов Фердинанд VII достаточно отомстил ему.
Если фактически завоевание Испании французам не удалось, отсюда не следует заключать, что эта великая борьба оказалась бесплодной. Испания окончательно пробудилась от оцепенения и приучилась к политической свободе. Старый порядок был поражен насмерть. После шестилетней борьбы с французами Испания затем ценой шестидесятилетней борьбы вынуждает свою восстановленную династию усвоить французские идеи.
Глава VI
Поход в Россию
Гибель великой армии. 1812
I. Разрыв между Наполеоном и Александром
Союз Наполеона с Александром, заключенный в Тильзите и, по-видимому, еще теснее скрепленный в Эрфурте, закончился открытым разрывом. Главными причинами его являются: во-первых, поведение России во время войны 1809 года; во-вторых, неудавшаяся русская женитьба Наполеона и его австрийский брак; в-третьих, последствия континентальной блокады для России; в-четвертых, беспокойство, внушаемое Александру бесконечным расширением империи Наполеона; в-пятых, территориальные присоединения 1810 года и ольденбургское дело; в-шестых, польский вопрос.
Поведение России во время войны 1809 года. Ранее мы ознакомились с теми надеждами, которые возлагал Наполеон на энергичные действия России. Он рассчитывал сначала, что Россия помешает Австрии начать новую войну с Францией, а потом что она сделает сильную и лояльную диверсию, чтобы отвлечь силы Австрии. И вот Россия не оказала ни одной из этих услуг. Язык русской дипломатии умалчивал кое о чем, и это ободрило Австрию; а вмешательство русской армии было и вовсе вяло.
После окончания войны Наполеон горько жаловался на слабость той помощи, которую он встретил со стороны своего тильзитского союзника. «Вы вели себя совершенно неопределенно», – говорил он Куракину. Россия оказалась безоружной перед Наполеоном, когда в Шенбруннском договоре решалась судьба австрийской Галиции. Наполеон присоединил к своему великому герцогству Варшавскому территорию с 1 500 000 душ; Россия должна была довольствоваться восточной Галицией с 400 000 жителей – это была очень незначительная компенсация за тот новый толчок, который получили польские национальные вожделения благодаря трактату 1809 года.
Неудавшаяся русская женитьба; австрийский брак. Выше мы видели, как Талейран нашел самое верное средство, чтобы подготовить расстройство брачного союза, к которому так стремился Наполеон. С того момента, как по совету этого дипломата Александр склонился к мысли предоставить разрешение этого дела своей матери, вдовствующая императрица Мария Федоровна ставила одно препятствие за другим; она оправдывалась учением православной церкви, которая запрещала брак с разведенным. Раз Наполеон отверг первую свою жену, где ручательство, что он не поступит так же со второй? Великая княжна Анна была уже невестой принца саксен-кобургского; наконец, вдовствующая императрица ставила требование, чтобы в Тюильри было православное духовенство и домовая церковь, так как русские великие княжны никогда не меняют веры. В сущности, она очень польщена была предложением Наполеона; она отлично понимала разницу между императором французов и принцем саксен-кобургским; когда дело разладилось, она испытала горькую досаду и упрекала своего сына, но, не любя самого Наполеона, она хотела доставить себе удовольствие, заставляя его подождать. Со своей стороны и царь стремился припутать к этому матримониальному вопросу другие вопросы, поставить окончательное согласие свое на этот брак в зависимость от уступчивости Наполеона в немецких и польских делах. Он играл с достоинством своего тильзитского союзника, его самолюбием государя и человека. Он не отдавал себе ясного отчета в том, насколько пламенно было у Наполеона стремление скорее обеспечить преемственность своей династии.
В то самое время, когда Россия притворно заставляла себя упрашивать и требовала такой высокой цены за свое согласие, Австрия в силу неожиданного поворота, который объясняется ее страхом перед возможностью упрочения надолго франко-русского союза, изъявила свою готовность отдать Наполеону руку одной из эрцгерцогинь. В декабре 1809 года посол императора Франца в Париже, Шварценберг, сделал предложения в этом же духе министру иностранных дел герцогу Бассано. Он заранее уже добился согласия своего двора, чтобы иметь возможность дать утвердительный ответ в ту самую минуту, когда сделано будет предложение. По поводу этого двойного матримониального вопроса Наполеон два раза торжественно совещался с высокопоставленными лицами империи. В тот самый день, когда подписано было соглашение с Шварценбергом, Наполеон отправил в Россию курьера «сказать, что я склонился в сторону австриячки».
Тщетно Наполеон расточал после этого царю уверения в том, что его дружба к нему осталась прежней – факт, что новая императрица французов была австрийской эрцгерцогиней, а не русской великой княгиней, становился очень важным. Если даже франко-русский союз будет держаться, один существенный элемент его все-таки исчез, а именно – доверие и сердечность. Вскоре во французской политике замечается новое направление. В то время как прежде наибольшим почетом в Тюильри пользовался русский посланник, то теперь его место занимает австрийский, выдвинувшийся вперед в качестве посланника родственной фамилии. В восточных делах та точка зрения, которую еще недавно занимал Наполеон, вдруг резко изменилась. Он внял жалобам австрийского посла на ненасытные притязания России и вернулся к былым талей-рановским проектам об Австрии, прочно сидящей в дунайских областях. Французский посол в Вене, Отто, скоро получил указание (26 марта 1811 г.), что Франция поддержит Австрию, если последняя выступит в Константинополе против занятия Белграда сербами, союзниками русских. Франция изъявляла готовность взять на себя «такое обязательство, какое венскому двору угодно будет поставить». Наполеон писал своему послу в Петербурге Коленкуру, что война между Францией и Россией может вспыхнуть в любом из двух случаев: во-первых, если будет нарушен Тильзитский договор; во-вторых, если русские перейдут Дунай.
Последствия континентальной блокады для России. Континентальная блокада налагала тяжкие лишения на всю Европу, как и на саму Францию. А между тем как от своих вассалов, так и от союзников Наполеон настойчиво требовал проведения этой системы с безжалостной строгостью. Особенно обвинял он нейтральных, например американцев, флагом которых прикрывались английские суда, нагруженные английскими товарами. Но вот в 1810 году по Балтийскому и Немецкому морям блуждало шестьсот судов, нейтральных или якобы нейтральных; все они искали места выгрузки и, отвергнутые Россией, находили возможность сваливать свой груз в некоторых немецких гаванях, причем остров Гельголанд служил им базой для снабжения себя припасами. В письме от 23 октября 1810 года Наполеон требовал от Александра, чтобы с этими мнимыми нейтральными обходились со всей строгостью. Россия страдала от перерыва торговых сношений с Великобританией, ибо русское поместное дворянство нуждалось в Англии для сбыта хлеба, конопли, сала и леса со своих поместий. Наоборот, торговля с Францией, целиком сводившаяся к ввозу предметов роскоши и вин, была для русских только убыточна. Между тем как турецкая война закрывала для вывоза Черное море и Восток, континентальная блокада закрывала перед ними северные моря. Рубль, стоивший 67 копеек еще в 1807 году, в 1810 году стоил только 25 копеек. Как могли наполовину разоренные помещики справиться с налогами? Отсюда оскудение казны и полное ослабление военной мощи России. По совету Сперанского, царь обнародовал декабрьский тариф 1810 года. Этот тариф, больше всего затрагивавший торговлю с Францией, налагал пошлину в 80 рублей на бочку вина, совершенно запрещал привоз водки и предметов роскоши. Дан был приказ сжигать всякий товар, привезенный контрабандой. Наполеон увидел в этих мерах нарушение статьи 7 Тильзитского трактата и обнаружил сильнейший гнев. Он поручил своему министру написать Коленкуру: «Император сказал мне, что он лучше желал бы получить пощечину, чем видеть сожжение произведений промышленного труда своих подданных». Мог ли он «на той высоте славы, куда он поднялся», терпеть «то, чего не стерпел бы даже Людовик XV, дремавший в объятиях г-жи Дюбарри?» На эти представления русские отвечали, что это – дела внутреннего управления, что такое сожжение практикуется со времен Екатерины II, что Наполеон и сам повсюду велит сжигать контрабанду; что Россия, лишенная для своего вывоза каких-либо рынков, имеет право стеснять ввоз, который грозит ей разорением. Наполеон упирал на то, что Россия не предупредила его, что сожжение – прием слишком оскорбительный, и т. п. К этим обвинениям присоединился целый ряд других одинаково щекотливых вопросов.