Хозяева джунглей. Рассказы о тиграх и слонах, стр. 4

— Стреляйте, саиб! — воскликнул Джафир. — Все равно этот толстяк упустил своего врага, и поделом ему!

— Это правда. Но я не могу стрелять в тигра, когда он в бумажном пакете и совершенно беззащитен. Да потом я и промахнуться могу от смеха, ты посмотри только… — ответил Кэстон.

На крыше хижины появилась какая-то толстая белая фигура и свистнула Сейчас же из-за деревенской ограды выскочили черные фигуры и стали осторожно приближаться к лежащему на земле тигру.

Зверь начинал уже приходить в себя и пробовал подняться, но черные фигуры поспешили накинуть на него сетку и, когда он встал на ноги, затянули ее крепкими веревками.

Рыча и воя от боли и ярости, тигр изо всех сил отбивался от веревок, но, как только какая-нибудь из его лап проскакивала наружу, люди набрасывали на нее петлю, и скоро бедное животное оказалось совершенно беспомощным.

Кэстону и смешно было, что Бишен-Дасс поймал живьем тигра при помощи клея и бумаги, и досадно.

— Хотя вы и хитро все обдумали, Дасс, но как же вам не стыдно: из-за вашей прихоти погибло несколько человек. Если бы не вы, я давно бы его убил. Ведь по вашему приказу молчали несчастные туземцы.

— Но подумайте, как должно быть стыдно этому тигру, что его не саиб поймал, а я, и не чем другим, как бумагой и клеем. Какой для него позор! Из-за него надо мной смеялись, но теперь я отомстил. Долго только пришлось ждать, пока не прислали мне тот ящик с клеем, о который вы так больно ушиблись в тот вечер. Помните, саиб?

— Что же вы думаете с ним дальше делать? — спросил Кэстон.

— Извещу дирекцию Зоологического сада в Калькутте. Пусть пришлют клетку для него, а для меня — немного рупий. А пока мы его спустим через крышу в хижину, и он посидит там до их приезда.

Так оно и было. Однажды, когда Кэстон проезжал Калькутту, он зашел в Зоологический сад посмотреть на плененного Полосатого Лорда, как его назвал Бишен-Дасс. Великолепный зверь сидел в клетке, а сторож стоял около него и рассказывал публике хорошо известную Кэстону историю о том, каким странным образом попался этот тигр людям в руки.

Тигр голубой сопки. Маньчжурский рассказ Б. Скубенко-Яблоновского

Целое море бесконечных девственных лесов маньчжурской тайги уходило к отдаленной Голубой Сопке. Одетые в зимний убор гиганты деревья казались угрюмыми. Глыбы снега, отвиснув на толстых сучьях столетних таежных великанов, сурово затеняли легшую под ними белую пелену. На огромном пространстве причудливо спутался бурелом. Здесь и там вывороченные с корнями хвойные деревья, опрокинувшись друг на друга, образовали настоящие горы и холмы. Толстый слой снега прикрыл их, предательски скрыв колодцы и продушины, куда ежеминутно можно было провалиться. Под ними же извивались бесконечные лабиринты многочисленных звериных троп. Сюда забираются и соболь, и куница, здесь рыщут волки, лисицы, вкрадчиво-воровски крадется хищная рысь, и тут же где-нибудь неподалеку, под отдельным шатром из корневищ давно сваленных бурей деревьев, залег огромный таежный бурый медведь. Здесь вечное движение и вечная борьба за существование. На изгибах лабиринтов, под крышей сотен тысяч деревьев один зверь выслеживает другого и скрытно разыгрываются кровавые драмы.

Снежные холмы, упавшие на бурелом, молчат. Они не выдадут кровавых драм, свершившихся в глубоких лабиринтах, и только поднявшиеся над буреломом могучие кедры, ели, сосны и пихты изредка обронят белый клок своей снежной одежды и снова неподвижно затаятся.

По временам в мрачном кедровнике простучит вечный непоседа дятел — и опять недвижная, душу гнетущая тишь. Но в ней и своеобразная поэзия жизни не тронутых еще рукою человека девственных лесов. Стоит только вслушаться и отдаться во власть таежных чар, как тотчас, же перед взорами встанут необычные картины. Несколько шагов вперед — и среди хаоса бурелома вдруг обвиснут, словно щупальцы чудовищного моллюска, корневища вскинутого кверху дерева. Убранные снегом, они похожи на огромные белые грибы или на чудовищные зонтики. Тут же рядом — толстые стволы, то расщепленные сверху донизу, то срезанные, как ножом, и стоящие словно огромные колонны. Под дыханием бури эти мощные деревья наполовину устояли и, как памятники, вытянулись над своими павшими товарищами.

Весь этот дремучий лес расстилался у подножия гор. Издали виднелись высокие, покрытые снегом сопки. Возвышаясь одна над другой, они вдали увенчивались Голубой Сопкой, уходящей к небу смутно обрисованным белым шатром. Верхние гребни ее тянулись на темно-синем небе как белое кружево, пришитое к китайской дрели [2]. Сопка эта считается у китайцев священной. По их поверью, на главной сопке живет царь тигров со своей тигрицей. Никто из звероловов не должен заходить выше первых двух сопок, так как там уже начинаются владения грозных «ляо-ху» [3]. Горе охотнику, проникшему дальше! Он будет растерзан в клочья. Никакая пуля не может сразить священного ляо-ху.

Так думают китайцы, многие маньчжурцы и некоторые бродячие племена, промышляющие зверя в тайге. Они и до сих пор еще воздают тигру разные почести, видя в его дерзких нападениях на обозы и людей проявление исключительной власти и силы. Голубая Сопка называется у китайцев еще Тигровой горой. И действительно, в неприступных каменистых россыпях главной сопки рассеяно множество тигровых следов. Звери пробили там тропы и вольно расхаживают, высматривая сверху свою добычу, за которой и спускаются в ближайшие долины. Свершив же свой набег, они снова уходят в неприступные каменные россыпи, где скрываются в трущобах. Безопасно подойти к ним на расстояние выстрела нет возможности. Группами живущие звери тотчас же заметят дерзкого смельчака и устроят на него облаву.

Сверху, с высокой сопки, зорко осматривал долину огромный маньчжурский тигр. Его желтые глаза с вертикальными зрачками горели хищным блеском. Это был гигант, каких можно встретить только в девственных дебрях маньчжурской тайги. Передние лапы его поражали своей мощью, их ступни были не меньше десертной тарелки; густой и пушистый мех песочного цвета облекал гигантское тело зверя; поперек туловища шли черные полосы, а на шее густая шерсть торчала наподобие гривы. Перед такой чудовищной кошкой, весящей нередко до двадцати пудов, собрат его — бенгальский тигр — кажется подростком. Тот весит не больше четырнадцати пудов.

Что же видели желтые хищные глаза его в глубокой долине? Там рос дубняк — любимое место диких кабанов. Между густыми зарослями этого дубняка, на небольшой поляне, виднелись какие-то черные точки. Они передвигались с места на место, приближались к зарослям и вдруг исчезали в них.

Острый взор хищника следил за каждым их движением, могучая шея вдруг вытягивалась, а упругий хвост, словно маятник, отбивал удары, отмечая на снегу две длинные полосы.

Черные точки, в которые всматривался грозный тигр, были дикие кабаны — самая лакомая добыча хищника.

Маньчжурским звероловам хорошо известно, что грозный царь тайги всегда идет следом за стадом кабанов. Это как бы провиантский обоз его, из которого он время от времени берет известную долю. Если стадо большое — голов в шестьдесят-восемьдесят, то за ним иной раз следует несколько тигров.

Выследив свою добычу, мощный зверь сдвинулся с места, и от этого движения все его упругое тело вытянулось и стало еще длиннее. Припадая к снегу и извиваясь между гранитными валунами горной россыпи, он начал спускаться вниз, в глубокую долину.

На поляне паслось больше полусотни диких вепрей. Разгребая снег, они рылись в земле своими подвижными рылами, и поминутно слышались со всех сторон их довольное чавканье и похрюкиванье. Кабаны отыскивали желуди. Здесь этого лакомства было вдосталь. Многие уже наелись и растянулись на взрытой ими земле. Поросята держались подле маток и, поминутно взвизгивая, гонялись друг за другом, затевая драку. Ссора возникала из-за каждого найденного желудя. Неподалеку от стада стояли настороже два огромных секача Их крупные белые бивни грозно торчали по бокам длинных морд. Эти старые кабаны охраняли стадо. Время от времени они вдруг вскидывали кверху свои рыла и втягивали в себя воздух. Однако после нескольких минут чуткой бдительности животные успокаивались и, подойдя к стволу толстого дуба, начинали чесать о его шершавую кору свои обросшие черной щетиной бока. По-видимому, это им доставляло большое удовольствие. Из горла их вырывалось ворчливо-одобрительное похрюкиванье. Вдосталь почесав бока, оба снова направлялись к своим сторожевым местам, причем свиньи, прибылые кабаны и поросята почтительно уступали им дорогу. Они знали их огромную силу и полагались на них как на своих защитников.