Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая, стр. 88

Марта увидела, как дрогнули его ресниц. Оглянувшись, глотая слезы, она села за стол. Девушка быстро написала на листке бумаги алфавит, и показала отцу: "Я буду водить пальцем, а ты моргай, хорошо?"

Он закрыл глаза. Белый, ухоженный палец скользил по рядам букв.

— Дай…мне…пистолет…, - прошептала Марта и помотала непокрытой, растрепанной головой. "Нет, нет, папа, нельзя, это грех! Я не буду…."

Отец смотрел на нее — требовательно, выжидающе.

Девушка опять взялась за листок. "Не для меня…, - читала Марта, — для него…."

Она отложила алфавит, и посмотрела в лазоревые глаза отца: "Теперь мы опять вместе, папа, и что-нибудь придумаем. Я тебе обещаю".

Марта наклонилась и прижалась мягкой, пахнущей жасмином щекой к его прохладному, бесстрастному лицу.

Интерлюдия

Атлантический океан, август 1776 года

— А вот этот парус, мадемуазель Тео, — капитан Лафарж откашлялся, — называется стаксель. Видите, он треугольный.

Девушка подняла голову — L’Audace шла хорошим ходом, под крепким северо-западным ветром, над кормой играл золотистый закат, и улыбнулась: "А гафель прямоугольный, я помню, капитан. А почему там, на рее, стоит матрос со шкотом в руках и ничего не делает?"

— Потому что вы, мадемуазель, вышли на палубу, — хотел, было сказать Лафарж, но, вовремя опомнившись, крикнул: "Пошевеливайтесь там!"

— Ну, — Тео чуть склонила изящную голову, — мне пора, капитан, спасибо за прогулку.

Она пошла к трапу. Лафарж, глядя на то, как ветер полощет шаль за ее плечами, играет выбившимися из прически темными прядями, облегченно вздохнул: "Два дня до Сен-Мало, при таком ветре. Слава Богу, а то невозможно ведь — стоит ей появиться наверху, и все застывают, будто столбы соляные.

— Да и ты сам, — Лафарж усмехнулся, — тоже хорош, шестой десяток, внуки уже, и краснеешь, как мальчишка. А она будто ничего не понимает, еще та кокетка".

Направившись к штурвалу, капитан сварливо сказал помощнику: "Моя вахта. Впрочем, видел я, как ты свою вахту, стоял, только что — у нас по курсу целая эскадра могла появиться, а ты бы и не заметил".

Моряк зарделся и пробормотал: "Так ведь скоро порт, хочется…"

— Налюбоваться, да, — прервал его Лафарж, сверяясь с картой. "Очень хорошо тебя понимаю. Все, — он помахал рукой матросам на мачтах, — за работу!"

Тео толкнула дверь своей каюты — Меир сидел на койке, покусывая перо, просматривая рукописную тетрадь.

— Сейчас буду тебя проверять, — юноша взглянул на нее, — расскажешь мне обо всех, — он похлопал рукой по листу, — наших парижских друзьях.

Тео устроилась на второй койке, поджав под себя ноги, и задумчиво ответила: "А как я с ними познакомлюсь? Я же никто, какая-то девчонка из колоний".

— Во-первых, — рассудительно заметил Меир, — у тебя есть рекомендательное письмо месье Бомарше, а во-вторых, — он рассмеялся, — Бомарше тебя всем представит, не волнуйся. Опять же, если тебя возьмут в труппу…

— Это еще неизвестно, — отозвалась Тео. "Только я же тебе говорила — из пистолета стрелять я не умею…"

Меир постучал себе по голове. "Я, хоть и умею, но предпочитаю работать вот этим. У тебя бойкий язык, отличный слог — он потянулся за лежавшей рядом брошюрой, — и вообще — когда, молодая, красивая девушка к чему-то призывает, мужчины слушают, поверь мне. Нам нужны опытные офицеры, — Меир стал загибать пальцы, — военные врачи, инженеры, нам нужно оружие. И деньги, Тео".

— Так что будешь нашим, — он подмигнул девушке, — теневым послом. Мистер Силас Дин сейчас в Париже, а в декабре туда приедет мистер Бенджамин Франклин. Станешь им помогать, я-то сразу в Амстердам отправлюсь.

— А потом — на Карибы, — Тео накрутила на палец волосы. "Не страшно тебе, ты же там совсем один будешь?"

— Как это один? — удивился Меир. "Там, на Синт-Эстасиусе, синагога есть, значит — уже не один. Давай, — он перелистал тетрадь, — расскажи мне о Mercure de France. Эту газету, как мне говорил мистер Соломон, читает весь Париж, а значит, нам надо туда пробиться".

Тео закрыла глаза и монотонно начала: "Главный редактор — месье Лагарп, друг Вольтера, член Французской Академии. При нем нельзя ругать Расина, — не то, чтобы я собиралась, — усмехнулась девушка, — а также надо хвалить его собственные творения, хотя он слабый драматург…"

Когда они закончили, Тео откинулась к переборке и потребовала, передав Меиру книгу: "А теперь давай мне реплики, я хочу как следует отрепетировать роль Береники".

Он смотрел на ее чуть подымающуюся грудь, на стройную, смуглую шею, бормотал какие-то строки Расина и горько думал: "Нет, невозможно. Я для нее никто, мальчишка какой-то, на голову ее ниже. Да и не еврейка она, забудь, Меир Горовиц, ты сейчас уедешь, и вы никогда больше не увидитесь.

— Наверное, — он вскинул глаза. Когда Тео замолчала, юноша сказал: "Если бы я был месье Бомарше, я бы ни на мгновение не задумывался — сразу выпустил бы тебя на сцену. У меня тут тоже, — он положил ладонь на томик Расина, — есть любимый отрывок. Хочешь, прочитаю, только я не умею так, как ты, — Меир покраснел.

В полуоткрытые ставни каюты дул свежий, прохладный, уже ночной ветер, оплывала свеча в фонаре на переборке. Тео тихо проговорила: "Конечно, хочу".

Меир захлопнул книгу. Не глядя на Тео, он поднялся: "Спокойной ночи".

Девушка протянула руку. Забрав у него Расина, она прикоснулась к его запястью. Меир вздрогнул и Тео подумала: "Правильно мне миссис Франклин говорила — надо попробовать. Нельзя себя неволить, но я и не неволю — он хороший юноша. Я ему нравлюсь, и он мне — тоже по душе. Один раз, один только раз".

— Присядь, — попросила Тео, указав на свою койку.

Меир обреченно повиновался. Зажав руки между коленей, сгорбившись, уставившись в пол, он шепнул: "Мне нельзя этого, Тео…Мне надо жениться, прости. На еврейке, — отчего-то добавил юноша и покраснел.

— Я понимаю, — услышал он ласковый голос. "На мне не надо жениться, Меир. Просто я хочу знать, как это бывает, — Тео помолчала, — если по-другому".

Он опустил каштановую голову и прижался губами к ее руке — медленно, нежно. "Я не смогу…, - сказал Меир, — не смогу быть с тобой. Мне надо будет уехать".

— Не надо быть со мной, — Тео погладила его по щеке. "Только сейчас, и все, Меир. И больше ничего не случится".

Девушка потянулась и задула почти догоревшую свечу.

— Как нежно, — поняла она, чувствуя его поцелуи. "Так вот как это бывает — когда тебя любят. А я? Я не люблю, нет. И никогда не полюблю".

— Ты такая красивая, — тихо сказал ей Меир. "Я не должен так говорить, — Тео ощутила, как он покраснел, — но правда, ты — как греческая богиня, Тео. Таких женщин и не бывает вовсе".

— Как странно, — Тео встряхнула головой, шпильки полетели на пол. Он зарылся лицом в густые, тяжелые, чуть пахнущие солью волосы. "Как странно, — повторила она себе, — вот Марта — красивая, Мирьям тоже, а я просто высокая и нескладная. И ноги у меня слишком длинные, и грудь, — Тео ощутила его руки, осторожно прикасающиеся как раз к груди, — слишком большая".

Она была вся, — подумал Меир, — как будто отлита из горячей, еще не остывшей после боя, бронзы. В свете большой луны, что стояла над морем, ее глаза мерцали. Он, прикоснувшись губами к длинным ресницам, неуверенно спросил: "Тебе нравится? Я ведь не знаю, у меня никогда еще…"