Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая, стр. 284

Эстер похолодела — он поднялся с деревянной скамьи, и раскинул руки. Хаим, переваливаясь, еще неуверенно, заспешил к отцу. Меир, подняв его на руки, шепнул: "Все, все, мой хороший, папа тут, и больше никуда не уедет".

— Папа! — Хаим все гладил его по лицу, смеясь. "Мой папа!"

— Дай-ка руку, — велел Меир сыну и взял костыль. Он подошел к жене, хромая: "Черт, и не поцелуешь ее теперь, еще месяц. Господи, как я ее люблю".

— Вот он, — просто сказала Эстер, протягивая ему ребенка. Тот открыл серо-синие глаза и сладко потянулся. "Спасибо тебе, — шепнул ей Меир. "Спасибо, счастье мое. А где мой племянник? — усмехнулся он, и Стивен гордо сказал: "Вот наш красавец".

— Ты больше кузена будешь, — заметил Меир. "Ну, — он обернулся к раву Гершому, — отцы здесь, так что можно начинать.

— Он будет сын Мирьям, мне раввин объяснил, — Стивен наклонился к его уху. "Рав сам благословение скажет". Капитан Кроу увидел жену, что устраивалась рядом с невесткой на галерее, и помахал ей рукой.

— Ты такая смелая, Эстер — восторженно сказала Мирьям, расправляя шелковые, темно-синие юбки, усаживая себе на колени Хаима, — сама обрезание делала. Он у нас, — женщина наклонилась и поцеловала светлые, длинные кудри, — обязательно будет счастлив.

— Да, — Эстер нашла руку невестки и сжала ее. "И правда, — подумала она, оглядываясь, — как тут красиво. Вот бы в Филадельфию переехать, после войны. Тут же и школа будет еврейская, и синагога какая, большая".

— Начали, — одними губами сказала Мирьям. "Слышишь, твой плачет, бедненький".

— Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, освятивший нас Своими заповедями и повелевший нам ввести его в союз Авраама, отца нашего! Благословен Ты, Господь, Бог наш, давший нам жизнь и поддержавший нас, и давший нам дожить до этого времени! — твердым голосом сказал Меир, глядя на обиженное личико мальчика.

Моэль коснулся его губ смоченной в вине салфеткой. Дитя успокоилось и рав Гершом, поднимая бокал, улыбнулся: "Бог наш и Бог наших отцов! Сохрани этого ребенка для отца его и матери, и да наречется имя его в Израиле…"

— Натан бен Меир, — мужчина нагнулся и погладил голову сына: "Будь счастлив, мой хороший".

— Не могу смотреть, — Мирьям спрятала лицо на плече у невестки. "Ему же больно, моему солнышку….".

— Ну и голос, — пробормотал рав Гершом, усмехаясь, слушая отчаянный рев второго мальчика. "Медведь, одно слово"

— Бог наш и Бог наших отцов! Сохрани этого ребенка для отца его и матери, и да наречется имя его в Израиле….- он подмигнул капитану Кроу. Тот, подняв голову вверх, громко и четко сказал: "Элияху бен Мирьям".

— Как отца вашего, — Эстер погладила невестку по голове. "Молодцы, очень красиво — Элайджа Кроу. Пошли, — она потормошила женщину, — кормить их надо".

— Меня тоже, — маленький Хаим надул губки. "Сейчас булочек поешь, — расхохоталась Эстер и замерла: "Мирьям, посмотри, это же генерал Вашингтон. Вот уж не думала его в синагоге увидеть".

— Мистер Вашингтон, — рав Гершом подал ему руку. "Мы уже и закончили, вот наши молодые граждане, — раввин указал на младенцев. "Сейчас, как у нас принято — все сядем за стол".

Меир поймал взгляд генерала и тревожно подумал: "Что случилось, мы же с ним совсем недавно расстались? Господи, я его никогда таким не видел".

Вашингтон откашлялся и оглядел людей, что стояли у подножия бимы. "Эти известия, господа, — он вытащил из-за отворота сюртука конверт, — мы только что получили из Нью-Йорка. Палата общин в Лондоне проголосовала за вывод британских войск из колоний. Война закончена, — он выдохнул. Мирьям, наверху, опустив лицо в ладони, заплакала: "Мир, Эстер, я не верю, мир…"

— Не плакать, — строго велел Хаим, забравшись, матери на колени, вытирая ее лицо. "Маме не плакать".

— Не буду, мое счастье, — всхлипнула Эстер. Увидев глаза мужа, она облегченно, широко улыбнулась.

Дверь в сад была открыта, от влажной травы тянуло свежестью. Меир, закинув руки за голову, посмотрел на нежный закат:

— Смотри-ка, и дожди закончились. Хорошо, когда все спят, тихо, — он блаженно опустил веки.

— Это было мое последнее задание, а теперь я штатский, дорогой зять. Через три дня сажусь в новый кабинет и возвращаюсь к бумажной работе, — Меир положил ладонь на папку.

— Буду разбираться с финансированием армии, первым делом.

— Не жалеешь? — Стивен кивнул на красивую, черного дерева, с рукояткой слоновой кости, трость, что была прислонена к столу.

— Ну, — Меир налил себе кофе и взял сигару, — в седле я могу ездить. Это я погорячился, мол, никогда больше на лошадь не сяду, а в остальном, — он развел руками, — Шиппен меня осматривал, сказал, что хромать теперь всегда буду. Ничего страшного, — отмахнулся он, и, поднявшись, прошел к двери: "Вечер, какой сегодня красивый. Я, кстати, дом этот покупаю. Сад тут большой, река рядом — мальчишкам хорошо будет. Правительство еще долго в Филадельфии останется".

— А потом? — Стивен тоже закурил.

— А потом мы построим новый город, — неожиданно мечтательно протянул Меир. "Но бостонский дом я пока не продаю, — деловито добавил он, проковыляв к креслу, — сейчас, после войны, цены на недвижимость взлетят, поверь мне. Это не то, что у вас в деревне — за десять долларов можно весь южный берег озера Эри купить".

— За двести. И не весь, а только тот участок, где я уже живу, — Стивен усмехнулся и повернул к Меиру карту: "Смотри. Если вот тут прорыть канал, то можно обойти этот водопад, Ниагару, который сейчас препятствует навигации из озера Эри в озеро Онтарио, и потом — в Атлантический океан. Если еще и здесь прорыть канал, от Буффало до Олбани, до реки Гудзон, — то большие суда смогут подниматься из Нью-Йорка прямо до озер".

— Генри Гудзон был наш родственник, — задумчиво сказал Меир, глядя на карту. "Каналы, капитан Кроу, — мы пророем, обещаю. И вообще, — Меир улыбнулся, — пойдем дальше, на запад. Теперь ведь у нас будет мир. Будем растить детей, и строить дома".

— Мир, — отозвался Стивен. Заходящее солнце окунуло в расплавленное золото бумаги на столе. Где-то в саду, захлопав крыльями, вспорхнула с ветки птица, и он еще раз повторил: "Мир".

Пролог

Осень 1783, Париж

В изящной комнате, отделанной шелковыми, цвета сливок, вышитыми панелями, за карточным столом сидело четверо — три женщины и мужчина.

— Пики козыри, — белокурая, голубоглазая дама быстро раздала карты: "Я так рада, что вы опять в Париже, мадам Марта. Дочка у вас — просто ангел, глаза, как изумруды".

— Мадемуазель Элиза и его высочество дофин очень подружились, — заметила темноволосая, с глазами цвета сирени, женщина. "Они ведь ровесники. Надеюсь, мадам Марта, мы с вами встретимся в Лондоне, раз теперь война закончилась. Моя подруга, герцогиня Девонширская, приглашала меня погостить".

— Джорджиана мне говорила, — Марта качнула высокой, причудливой прической. Выложив карты на стол, она улыбнулась: "Ваше величество в выигрыше".

Мария-Антуанетта захлопала ухоженными, нежными, сверкающими бриллиантами руками. Королева потормошила мужчину: "Шарль, посмотрите с балкона — готово ли там все?"

Граф д’Артуа поднялся. Королева, подождав, пока он распахнет высокие, золоченые двери, понизила голос: "Бедный Шарль. Ваш бывший друг, — Мария-Антуанетта со значением посмотрела на Марту, — месье Корнель, не оставил ему ни одного шанса. Он любит мадемуазель Бенджаман, верно и преданно, совсем, как в рыцарские времена".

— Его светлость граф уже утешился, — ядовито заметила герцогиня де Полиньяк, — в объятьях жены моего сводного брата, мадам Луизы. Что же касается мадемуазель Бенджаман, то вы знаете, какие слухи ходят…, - сиреневые, большие глаза женщины лукаво заблестели.