Осень сердца, стр. 50

— Я не знаю, что мы будем делать, но дело не в этом. Мы не можем подвергать тебя риску, встречаясь здесь, ведь об этом может любой узнать. Так что возвращайся к себе в комнату, а днем мы поговорим.

— Йенс, а ты женился бы на мне прямо сейчас? — жалобно спросила Лорна.

Он отвел руки от ее теплого упругого тела, стараясь не думать о том, что вот оно, под тонкой рубашкой.

— Я не могу сейчас жениться на тебе. На что мы будем жить? Где? Всех, кого я знаю, знает и твой отец. Он наверняка сделает так, что меня никто не возьмет на работу, а мы ведь решили с тобой, что я больше не буду прислуживать на кухне. Я буду строить яхты, но только после того, как закончу «Лорну Д».

— Я знаю, — прошептала Лорна, виновато склонив голову.

Йенс кончиком пальца приподнял ее голову.

— Так что сейчас пока нет никакой опасности. Они же не говорят, что ты выйдешь за него замуж завтра.

Лорна спокойно все ему рассказала:

— Сегодня у нас был званый обед, предполагалось, что я буду сидеть рядом с ним. А ты знаешь, что такое сидеть рядом с человеком, который думает, что нравится тебе, в то время как ты любишь совсем другого? Я была в такой ситуации почти все лето, но больше не могу. Это нечестно. Нечестно по отношению к Тейлору, к тебе и ко мне. А я слишком люблю тебя, Йенс, чтобы продолжать притворяться.

Они сидели молча, разделенные только простыней, зажатой между их бедрами, удрученные своей любовью и ее неотъемлемой сердечной болью, жалея в этот момент о том, что вообще встретились. И думали о том, как поговорить с ее родителями, открыть им правду. Оба понимали безрассудство подобного разговора, и, хотя у них было право любить друг друга и стремиться к счастливой жизни, разговор сейчас с ее родителями, безусловно, был обречен на провал.

— А ты никогда не задумывалась, насколько проще складывались бы наши жизни, если бы ты в тот вечер не пришла на кухню? — спросил Йенс.

— Задумывалась много раз.

— А потом чувствовала себя виноватой, казнила себя за подобные мысли.

— Да, — прошептала Дорна.

— Я тоже.

Они немного помолчали. Йенс сидел, опираясь одной рукой позади себя на матрас, вторая его рука скользнула вдоль бедра и нашла руку Лорны.

— Если все будет хорошо и у нас с тобой будут дети, мы никогда не будем указывать им, кого любить.

Большие пальцы их рук несмело и даже как-то печально гладили друг друга. Минуты шли, желание постепенно начало вытеснять печаль, несмотря на слова Йенса. Они любили друг друга и, находясь в этой чердачной комнате, почти обнаженные, они вспоминали о минутах своей первой близости. Так они и сидели, сцепив пальцы рук, а самые интимные образы всплывали в их памяти. Опустив головы, Йенс и Лорна смотрели на свои сцепленные руки, едва различимые в темной комнате, большие пальцы гладили друг друга… гладили…

Потом замерли.

Йенс первым поднял голову. Он посмотрел на ее лицо, или скорее в то место., где оно склонилось в темноте. Словно откликнувшись на его молчаливый призыв, Лорна тоже подняла голову. Они сидели беспомощные, несчастные, мучаясь от безжалостного соблазна, охватившего их тела. Как стучали их сердца, как их влекло друг к другу!

И как прекрасно они понимали, что поступают неправильно и вместе с тем правильно, что рискуют.

Признание сорвалось с губ Йенса, вылившись в умоляющий шепот:

— Лорна…

И они забыли обо всем.

Лорна и Йенс прильнули друг к другу губами, грудью, они снова были вместе, страсть заглушила голос здравого смысла. Йенс схватил Лорну и с каким-то отчаянием повалил ее на кровать, чуть ли не силой заставив ее вытянуть ноги вдоль своих ног. Они поцеловались, потом перевернулсь, колени Лорны поднялись, а ноги разлетелись в стороны. Сейчас их тела разделяла только простыня и ночная рубашка.

— Моя прекрасная Лорна, — восторженно прошептал Йенс, гладя ее груди, потом бедра, задирая при этом мешающую ночную рубашку.

— Я пыталась заставить себя не приходить к тебе, — прошептала Лорна, изнывая от желания. — Я оставалась в комнате, пытаясь заснуть… не думать о тебе… не вставать с постели…

Он ласкал ее обнаженную кожу в самых желанных местах.

— Я тоже пытался… — Подушка смялась под головой Лорны, она выгнулась, сжав пятками бедра Йенса, вытянув губы и закрыв глаза. Схватив простыню, Йенс отшвырнул ее, а Лорна в этот момент смотрела на него и ласкала. Насладившись первой радостью прикосновения обнаженных тел, они дали своим телам полную волю, позволив мускулам и жилам ощутить этот праздник жизни. И в этом слиянии промелькнули все те долгие дни и часы лета, когда им приходилось скрывать свои чувства. Частью сегодняшней ночи стал и их первый сексуальный опыт в сарае, его приятным и осмысленным уроком предстояло теперь повториться еще в лучшем качестве.

— Ты… — простонал Йенс, переполненный чувствами, — день и ночь сводишь меня с ума. Почему ты не осталась у себя, дочь богатея?

— Попроси луну остановить приливы… А почему ты не прогнал меня, сын бедного корабела?

Вместо ответа Йенс лишь снова застонал, опять прильнул к ее телу, позволив Лорне обхватить его ногами.

Они замолчали, тела их изогнулись, и лишь учащенное дыхание прорывалось сквозь стиснутые зубы.

Эти минуты слияния прогоняли мрачные мысли и плохое настроение, открывали для них некоторые метины: первая вспышка страсти возникает быстро, но и быстро проходит; следующие за ней неторопливые, нежные ласки вновь наполняют тела жизненной силой; очень трудно шептать, когда хочется кричать, благословляя небеса; если даже намерения мужчины благородны, он не всегда может сдержать себя. И когда Йенс и Лорна задрожали, он закрыл ей рукой рот, чтобы удержать от крика, и попросил луну остановить приливы, но луна лишь улыбнулась, и Йенс остался в теле Лорны до последней судороги и последнего вздоха.

Глава 11

Сентябрь близился к концу. Все меньше становилось теплых дней, на рассветах над озером начал появляться туман, когда холодный воздух соприкасался с поверхностью теплой воды. Смолкло кваканье лягушек, на смену ему пришло тревожное кряканье канадских гусей, задирающих головы к небу. Растущий на болотах вдоль берега рогоз покрылся пуховками, и это жалкое зрелище означало, что краснокрылые дрозды обклевали его и отправились на юг. Небо во время закатов солнца раскрашивалось живописными оттенками кроваво-красного и оранжевого цветов, бросая блики на опустевшие поля. Воздух наполнился ароматами сжигаемой листвы и соломы, по ночам вокруг луны появлялось сияние, предупреждая о приближении холодной погоды.

В сарае, где строилась яхта, началась ее обшивка. Паровая камера теперь работала ежедневно, но загружали в нее ароматную сосну, от чего в сарае было влажно и стоял такой стойкий смолистый запах, что подлетавшие к окнам сарая воробьи стучали в стекла, словно просясь внутрь. Планка в шесть дюймов шириной и полдюйма толщиной распаривалась, намазывалась клеем и привинчивалась шурупами на место, на нее внасхлест крепилась следующая, на нее другая и так далее. Яхта уже приобрела реальную форму с линией обтекаемости и четкой продольной линией. Обшивка завершилась, теперь предстояло конопатить яхту. Полоски хлопчатобумажной ткани заталкивались между планками, потом надо было намочить их и подождать, пока они разбухнут от воды, обеспечивая герметичность яхты. Отверстия под шурупы заделывались деревянными затычками. А потом последовал этап работы, который понравился Лорне больше всего.

Когда она впервые увидела, как Йенс строгает, она подумала, что это самые привлекательные движения, которые ей приходилось видеть. Держа рубанок в руках, он наклонялся, делал выпады, плечи его склонялись под строго определенным углом, двигались и выгибались, он работал с истинным наслаждением. Лорне еще не приходилось видеть, чтобы человек с такой радостью делал свое дело. Йенс насвистывал во время работы, часто приседал на корточки, оглядывал яхту, прищурив один глаз. Ноги его по щиколотку утопали в сосновых стружках, таких же белых, как его волосы, казалось даже, что они одинаково пахнут.