Дар дождя, стр. 86

– Заберите тело! Она не будет похоронена по обряду. Я хочу, чтобы ее выбросили на свалку.

Я запротестовал, но Эндо-сан произнес:

– Успокойся. Больше ничего нельзя сделать. Это всего лишь тело. Твоей сестры больше нет.

Ее больше не было. Они подняли ее тело и понесли его вверх по ступенькам. Мы шли следом, и мне пришлось поддерживать отца, потому что он не мог идти сам. Но когда мы выбрались наверх, он вырвался, остановил Эндо-сана и поклонился ему, прежде чем повернуться ко всем нам спиной.

Кэмпэнтай не смогли извлечь никакой пользы из документов, которые Изабель не успела уничтожить, но дядюшка Лим назвал имена двух ее связных. На них Фудзихара и выпустил все свое разочарование и ярость. Одним из связных оказалась тетя Мэй; он заставил меня сидеть и смотреть, как ее пытали. Она начала кричать только в конце и ничего существенного не выдала.

Я находился рядом с ней, когда она стала умирать; нос был сломан, один глаз ослеп. Я обнимал ее, согревая своим телом, и поил водой из чайной ложки.

– Ты должен простить сестру, – прошептала она.

Я в недоумении покачал головой, и она ответила:

– В тот день, когда ты пришел искать у меня приют, это не Изабель велела мне тебя прогнать. Нет, она никогда этого не хотела. Она пришла, чтобы предложить свою помощь в войне. – Она прервалась, сделав глубокий вдох. – Она сказала, что должна была что-то сделать, что угодно. И пришла ко мне, своей тетке, своей старой учительнице…

– Чтобы уравновесить вред, который причинил я, чтобы восстановить доброе имя семьи, – оцепенело произнес я.

– Да. Это я предложила ей спрятать для нас радиопередатчик и передавать новости, которые мы получали из Мадраса, в Сингапур. Лим с самого начала обо всем знал.

Она вскрикнула от боли, пытаясь повернуться.

– Война скоро закончится. Новости приходят каждый день. С Японией покончено.

Дверь открылась, и тесную камеру накрыла тень Фудзихары. Я остался сидеть на жестком каменном полу, а тетю Мэй потащили на площадь. Когда ее выволакивали из камеры, ее повисшая рука нежно прикоснулась к моей.

Дядюшка Лим отомстил за смерть Мин; больше мы никогда его не видели. Некоторые рассказывали, что его убили, а некоторые – что он сбежал, чтобы его не покарал мой дед. Но иногда мне кажется, что он вернулся в Китай, и я всей душой надеюсь, что на закате жизни он обрел там хоть немного счастья.

Отца продержали в заключении больше недели. Я приходил к нему в форт Корнуолис каждый день после обеда, но мы редко разговаривали. Эндо-сан использовал все свое влияние, чтобы помешать Фудзихаре применить к отцу свои чрезвычайные методы.

В камере было влажно и жарко, а стены исцарапаны именами и прощальными посланиями заключенных, отправившихся из нее на смерть. Я поставил судок с супом на пол и встал перед отцом на колени. На подоконнике снаружи запрыгал воробей, постоял между прутьями решетки, наклонил голову, глядя на нас, и улетел.

– Тебя скоро отпустят. Фудзихара просто хочет с нами поиграть. Ты не знал ни про радиопередатчик, ни про то, чем занималась Изабель.

– Та старуха была права. Она сказала правду.

Он тихо рассмеялся. Я задержал дыхание, надеясь, что отец не сошел с ума.

– Именно ты положишь нам всем конец.

Ко мне вернулись слова деда и бессмысленное бормотание гадалки в Храме змей. И я проклял ее за то, что ее бездумные реплики предопределили мою жизнь. Я проклял свою судьбу, написанную раньше, чем я мог как-то на нее повлиять. И я проклял день, когда познакомился с Эндо-саном.

Отец сжал мне руки.

– Мой бедный мальчик!

Глава 11

Акасаки Саотомэ прибыл в Баттерворт, и я встречал его на причале парома. Нас снова накрыл сезон муссонов, и в потемневшем небе подспудно бушевала стихия. Тучи то и дело пронзало молнией, и ветер гнал по тротуарам обрывки мусора.

Саотомэ широким шагом сошел по трапу, такой же полный энергии, как небо у нас над головой.

Мы поклонились друг другу, и он произнес:

– Ты по-прежнему считаешься преданным сотрудником нашего правительства. Мне жаль твою сестру. Но предатели должны получать по заслугам.

– Мне тоже жаль. Ее застрелили при попытке к бегству.

Он остановился.

– Фудзихара-сан не упоминал об этом.

– Это случилось несколько дней назад. – Я видел, что он разочарован, и меня обдало волной отвращения. – Боюсь, вы приехали напрасно.

– Чего это Фудзихара-сан тебе наговорил, а? Я приехал поймать тигра. – Он справился с разочарованием и рассмеялся. – Пойдем, давай уедем, пока мы не промокли до нитки. Как же я ненавижу эту страну с ее бесконечным дождем!

Рабочее совещание проводилось в главном конференц-зале, украшенном только икебаной работы Хироси. Это было пышное, почти безобразное творение, не похожее на простые, строгие композиции, которые нравились Саотомэ. Все цветы были исключительно малайскими, и сочетание гибискуса с папоротником и орхидеями выглядело довольно грубо.

Когда мы вошли, Хироси в спешке поправлял композицию, сотрясаясь всем телом от кашля. Приступы мучили его все чаще; о том, что он болен туберкулезом, знали только некоторые, но я был уверен, что сотрудники передавали эту информацию из уст в уста. Он так исхудал, что при кашле видно было, как его ребра ходят ходуном. Бывали дни, когда Хироси не мог встать с постели, и основную часть его обязанностей взял на себя Эндо-сан.

Усевшись, Саотомэ произнес:

– Хироси-сан, прошу, оставьте нас. Я не хочу дышать вашими бациллами.

Воцарилось долгое молчание; Фудзихара даже не пытался скрыть удовольствие. Мне стало неловко за Хироси, и я уставился в стол. Такое публичное унижение было совершенно недопустимо. Хироси оттолкнул стул, сложил разложенные на столе заметки, поклонился и закрыл за собой дверь.

– Отлично, – заявил Саотомэ. – Мы собрались сегодня, чтобы раз и навсегда покончить с одной из повстанческих группировок. Она называется «Белый Тигр» и представляет собой одну из ячеек сто тридцать шестого отряда и ААНМ, которая наносит нам серьезный урон. Согласно полученным мною отчетам, группировка несет ответственность за уничтожение местной радарной установки. Мы внедрили в нее надежного крота.

Саотомэ передал Эндо-сану с Фудзихарой коричневую папку. И махнул рукой, приказывая мне уйти.

– Я всегда присутствую на совещаниях, – возразил я. Мне нужно было выяснить больше, выяснить, что они задумали против моего друга Кона.

– Не сегодня, – отрезал Саотомэ.

Я закрыл за собой дверь, пройдя мимо Горо, стоявшего за ней с другой стороны. По коридору прошел в свой в кабинет и в задумчивости уселся. В соседней комнате влажно кашлял Хироси, и я решил пойти спросить, как он себя чувствует. Положив руку на приоткрытую дверь в его кабинет, я замер, потому что мне показалось, что я слышу голоса. Это было странно, потому что одним из них был голос Саотомэ. Я расслышал, пусть и с трудом, как он сказал: «…послужит приманкой, и наши люди сообщат им, что второй по рангу японец в стране проезжает по их территории. Как только они попытаются меня захватить, наши войска вступят в бой и схватят их. Мы вспорем им животы и повесим на паданге [90] в Куала-Лумпуре, чтобы их участь стала примером для других отрядов, выступающих против нас. Это покажет им, что мы намерены остаться хозяевами этой страны, сколько бы сражений мы ни проиграли. Мне нужна голова Белого Тигра».

Послышался смех Фудзихары, а за дверью Хироси зашелся кашлем. Вот как ему удавалось быть в курсе дел своих подчиненных. Хитрый маленький ублюдок установил в конференц-зале микрофон. Сообразив, что прибор был спрятан в икебане, я улыбнулся.

Последние несколько дней стояла типичная для сезона муссонов погода, теплые дни после обеда тонули в обильных ливнях. Было душно и жарко. Я ушел с работы пораньше, до окончания совещания, чтобы не попасть под дождь. Выезжал на велосипеде с территории армейского штаба, мимо салютующих часовых я в полном смятении. Как мне было предупредить Кона, что его отряд хотели заманить в засаду?

вернуться

90

Имеется в виду поле для крикета в центре города.