Работа над ошибками. Дилогия, стр. 32

— Теплое пиво было бы проблемой, а вот… Что? Третья дверь открылась? Куда?

— В лето, — сказал я и выключил мобильник.

Здравые мысли подкрадываются неожиданно.

— Если бы ты, Кирилл, обладал системным мышлением, — переворачиваясь со спины на пузо, сказал Котя, — ты бы попросил меня взять крем от загара.

Солнце и впрямь начинало припекать.

— Если бы ты не был столь ленив — сгонял бы сейчас за кремом, — отрезал я. — Лето с меня, а вот все остальное — твое.

— И где я сейчас куплю крем от загара? — лениво спросил Котя. — Это либо дома искать, либо в парфюмерных супермаркетах вроде «Тверская-понты». Дай пивка…

Я протянул ему бутылку «Оболони». Не выдержал и спросил:

— Слушай, что ты все время берешь это пиво?

— Мне у них рекламная стратегия нравится, — усмехнулся Котя. — Представляешь, они писателям-фантастам предлагают упоминать в книжках пиво «Оболонь».

— И что?

— Ну, если в книжке десять раз будет упомянуто слово «Оболонь», то автору выплачивают премию. Прикинь?

— Так просто? — восхитился я. — «Оболонь», «Оболонь», «Оболонь» — и все?

— Десять раз подряд «Оболонь», — подчеркнул Котя. — Не меньше.

— А что такое вообще «Оболонь»? — спросил я.

— Болотистый берег реки.

— Серьезно? То есть «Оболонь» — это пиво из болотной воды?

— Но ведь вкусно же!

Спорить я не стал.

У такого моря и под таким солнцем, да еще и в ноябре месяце — любое пиво годилось.

— Странно все, — сказал я. — Понимаешь… я-то ждал, что Кешью страдает по Наталье… я его заберу. Заплачу, конечно! А оказалось — он у девочки три года. Неправильно это.

— Все правильно, — фыркнул Котя. — Ты еще не понял?

— Что?

— Ни Роза, ни Феликс не вспоминали про каких-то странных личностей, занявших их место. Вроде как ты должен был из жизни выпасть…

— Угу…

— А тебя — выпали. Заменили.

Я все-таки не мог понять.

— Как заменили?

— Она в себя нож воткнула? — спокойно спросил Котя. — Грудью на нож — и оп-ля? Словно в масло? И вот труп истекает кровью, сирены воют, ты в бегах…

— Блин…

До меня наконец-то все дошло.

Я вскочил. В бешенстве ударил ногой по песку.

— Блин! Блин! Блин!

— Понял? — Котя повернул голову и подслеповато посмотрел на меня. — Твоя Наталья Иванова, мышь белая, моль бледная — такой же функционал, как и ты. Почему-то ты не действовал так, как они от тебя ожидали. Они это предвидели. И у тебя заранее был раздражитель — наглая противная девица. Ты скажи — она ведь как раз того типа, что тебе наиболее противен, верно? Не просто чужая женщина, а мерзкая чужая женщина? Так?

Я пожал плечами.

— С тобой сложнее, чем с горничной и ресторатором, — невозмутимо продолжал Котя. — Я вчера вспылил, ты уж извини. Очень меня карта завела… Но у тебя не так просто все, Кирилл. Ты не обычный таможенник, которых здесь — как грязи. Что-то в тебе есть особое. Я, правда, еще не понял, что именно.

— А пытался? — мрачно спросил я.

— Да. Полночи думал. — Котя сел на песке, надел очки. Строго посмотрел на меня. — Слушай, Кирилл. Мы, наверное, и впрямь были хорошие друзья…

Я смутился — как всегда бывает, если начинаешь говорить с друзьями о дружбе. Это с приятелями хорошо получается.

— Море в центре Москвы, Кымгым твой гребаный…

— Кимгим!

— Кимгим, без разницы! Все это хорошо. С тобой дружить и приятно, и выгодно. — Котя ухмыльнулся. А потом очень серьезно продолжил: — Только ты не из рядовых масонов… функционалов. С тобой какая-то беда связана. И однажды, Кирилл, ты не успеешь перехватить все ножики. Так что я чувствую, для меня это все плохо закончится. Я сегодня утром сел писать очередную халтурку, а сам думаю — если Кирилл не позвонит до обеда, то я все телефоны отключу и постараюсь себя убедить, что мне все пригрезилось. Но ты успел. Урод.

Я смущенно посмотрел на Котю. Он был прав. Я его втягивал в какие-то приключения, вроде бы и интересные — и в то же время смертельно опасные. Но при этом у меня были тузы в рукаве: способности функционала.

— Котя…

— Ладно, проехали, это все лирика поганая. — Котя махнул рукой. — Море офигенное. Пиво холодное. Экология — убиться бумерангом! За это и помереть можно… Ты учебник кымгымский прочитал?

— Пролистал, — признался я.

— Ну и что тебя особенно удивило?

— Отсутствие государств.

— Во! — Котя погрозил мне пальцем. — Городок Кимгим на месте Калининграда — легко. Городок Зархтан на месте Питера — да запросто! С фонетикой им не повезло… Но если на весь земной шар ни одного государства — а только города и ничейные территории… это у нас что?

— Феодализм? — предположил я.

— Какой еще феодализм… — Котя сморщился. — Феодализм — это войны, это борьба за власть, это интриги… Нет, я не против, что никто в мире не воюет! Двумя руками за! Вот только это все само по себе невозможно. Искусственный мирок-то!

— Котя, у нас нет данных…

— У нас их вполне достаточно! — Котя встал с песка и потряс тощим кулаком. — Все там четко видно! Я даже точку бифуркации более-менее четко рассчитал…

И в этот момент со стороны башни донесся монотонный стук. Мы синхронно повернулись к ней.

— Пусть стучат, — решил я. — Таможенник имеет право отдохнуть?

— А ты не забыл, что у тебя сегодня комиссия намечалась? — спросил Котя.

Я стал торопливо одеваться.

Котя — тоже. И по ходу размышлял:

— Имею я право находиться у тебя? Может быть, мне спрятаться здесь?

— В Кимгиме в сугроб закопаешься! — огрызнулся я. — Ничего. Я имею право позвать в гости друзей. Наверное…

— Кирилл, ты сейчас тупи изо всех сил, — вдруг сказал Котя. — У тебя это здорово получается. Те, кто придет, — они не дураки будут.

12

Как-то уж так сложилось, что мне никогда не приходилось отчитываться перед комиссиями. В школе я был, с одной стороны, слишком способным, а с другой — слишком разболтанным, чтобы испугаться какой-нибудь «комиссии из гороно». В институте я учился в те годы, когда никаких комиссий попросту не было, в стране царила полнейшая анархия. Ну а работа менеджером в «Бите и Байте»… чего тут проверять? Не стырил ли я новую видеокарту для домашнего компьютера?

Нет, не стырил, взял протестировать, через месяц верну, она как раз устареть успеет, а если вам не нравится — увольняюсь, вон в «Макросхеме» на полторы штуки больше платят!

И все-таки поневоле унаследованный страх холодком елозил между лопатками.

Что поделать — непоротое поколение до сих пор лежит поперек лавки.

Ждет, пока для него розгу срежут.

Отряхивая песок с рубашки, я зашел в башню. Мельком подумал, что у дверей надо положить тряпочки… или специальные коврики, зелененькие такие, вроде травки из пластика.

В московскую дверь снова постучали.

Котя, стараясь придать себе максимально сосредоточенный вид (чему немного мешали две выпитые бутылки украинского пива), встал возле лестницы.

Я открыл дверь.

И уткнулся в три дружелюбные, хорошо знакомые физиономии.

Первым стоял известный юморист, звезда телеэкрана, щекастенький и морщинистый. Улыбка на лице была приклеена так крепко, что ему, наверное, приходилось напрягать мышцы, чтобы перестать улыбаться.

Рядом — известный депутат патриотически-оппозиционных убеждений. Он тоже улыбался, но у него это получалось лучше. Доверительнее. Даже хотелось вступить в одну с ним партию и начать радеть о народе.

Эти двое — ладно. Чего-то подобного я и ожидал.

А третьей была Наталья Иванова.

Живая и здоровая, приветливо кивнувшая мне. Только взгляд не вязался с приветливой улыбкой. Настороженный был взгляд.

Спасибо Коте, что так вовремя высказал свою догадку!

— Привет, Наташа, — сказал я, потянулся к девушке и чмокнул ее в щеку. — Рад видеть в добром здравии.

Политику я протянул руку и обменялся с ним крепким рукопожатием. Юмориста, если честно, хотелось огреть надувным молотом или запустить ему в лицо кремовый торт. Но я ограничился кивком и максимально дружелюбной улыбкой.