Голливудская трилогия в одном томе, стр. 88

Я вздрогнул:

– Почему вы так думаете?

– Они выглядели как работники похоронного бюро, вот и все. А раз они расправились с квартирой Роя, почему бы им не расправиться с самим Роем? Эге. – Шипвей осекся, увидев мое лицо. – Я ничего такого не хотел сказать… но… э-э-э… Рой действительно…

– Мертв? Да. Нет. Может быть. Такой жизнелюб, как Рой, просто не может умереть!

Я рассказал ему про павильон 13, про разрушенные города, про повешенного.

– Рой никогда бы такого не сделал.

– Может, кто-то сделал это с ним.

– Рой дал бы отпор любым мерзавцам. Черт! – Из глаза Тома Шипвея скатилась слеза. – Я знаю Роя! Он помог мне построить мою первую подлодку. Вот!

На стене висел миниатюрный «Наутилус», всего каких-нибудь тридцати дюймов в длину, мечта ученика художественной школы.

– Не может быть, чтобы Рой умер, ведь так?!

Вдруг где-то в подводных каютах Немо зазвонил телефон.

Шипвей поднял трубку в виде крупной раковины моллюска. Я было засмеялся, но сразу осекся.

– Да? – сказал он в телефон, затем спросил: – Кто это?

Я едва не вырвал трубку из его руки. Я закричал в нее; закричал так, словно от этого зависела моя жизнь. Я слышал, как кто-то дышал там, на том конце провода.

– Рой!

Щелчок. Тишина. Длинный гудок.

Задыхаясь, я в остервенении затряс трубку.

– Это Рой? – спросил Шипвей.

– Его дыхание.

– Проклятье! По дыханию нельзя узнать человека! Откуда был звонок?

Я швырнул на рычаг трубку и застыл над ней, закрыв глаза. Потом я снова схватил телефон-моллюск и попытался набрать номер не с той стороны.

– Как работает эта чертова штуковина? – заорал я.

– Кому вы звоните?

– Хочу вызвать такси.

– Куда ехать? Я подвезу!

– В Иллинойс, черт возьми, в Гринтаун!

– Но до него две тысячи миль!

– В таком случае, – сказал я, в онемении кладя обратно ракушку, – нам пора в путь.

29

Том Шипвей высадил меня возле киностудии.

В самом начале третьего я уже бежал по Гринтауну. Весь городок был выкрашен свежей белой краской и лишь ждал, когда я постучусь в чью-нибудь дверь или загляну в окно сквозь тюлевые занавески. Ветерок взметнул облачко цветочной пыльцы, когда я свернул на тропинку, ведущую к дому моих давно покойных бабушки и дедушки. А когда я поднимался по лестнице, с крыши вспорхнули птицы.

В моих глазах стояли слезы, когда я постучал в дверь с разноцветными стеклами.

Ответом было долгое молчание. Я понял, что сделал что-то не так. Мальчишки, когда зовут других мальчишек играть, не стучат в двери. Я снова спустился во двор, нашел камешек и со всей силы кинул его в стену.

Тишина. Дом тихо стоял в лучах ноябрьского солнца.

– Что? – спросил я, обращаясь к высокому окну. – Ты и впрямь умер?

И тут дверь отворилась. Кто-то стоял в проеме и смотрел на меня.

– Это ты?! – прокричал я.

Спотыкаясь, я шагнул через порог, в распахнувшуюся дверь-ширму.

– Это ты?! – снова крикнул я.

И попал в объятия Элмо Крамли.

– Да, – сказал он, не выпуская меня, – если ты ищешь меня.

Я бормотал что-то нечленораздельное, пока он затаскивал меня внутрь, а затем закрыл дверь.

– Ладно, не переживай.

Он потряс меня за плечи.

Я едва мог разглядеть его сквозь свои помутневшие очки.

– Что ты делаешь здесь?

– Ты мне сам сказал. Поброди вокруг, посмотри, потом встретимся здесь, верно? Да нет, ты все забыл. Бог мой, и что такого хорошего ты находишь в этом месте?

Крамли пошарил в холодильнике, принес мне печенье с арахисовым маслом и стакан молока. Я сидел, жевал, глотал и повторял снова и снова: «Спасибо, что пришел».

– Заткнись, – сказал Крамли. – Я смотрю, ты совсем раскис. Что нам дальше-то делать, черт возьми? Сделаем вид, что ничего не произошло. Никто ведь не знает, что ты видел тело Роя или то, что принял за его тело? Какие у тебя планы?

– Вообще-то как раз сейчас мне надо представить отчет о новом проекте. Меня перевели. Кино с чудовищем накрылось. Теперь мои коллеги – Фриц и Иисус.

Крамли рассмеялся.

– Вот как им надо было назвать фильм. Ты хочешь, чтобы я еще немного послонялся здесь, как тупой турист?

– Найди его, Крамли. Если я действительно позволю себе поверить, что Роя нет в живых, то сойду с ума! А если Рой не умер, значит, прячется, он боится. Твоя задача – напугать его еще больше, чтобы он вышел из укрытия, пока его по-настоящему не укокошили. Или… если он и в самом деле мертв, значит, кто-то его убил, так? Сам он никогда бы не повесился. Значит, убийца тоже где-то рядом. Найди убийцу. Того, кто разбил глиняную голову чудовища, размозжил его красный глиняный череп, а потом наткнулся на Роя и повесил его, задушил до смерти. В любом случае, Крамли, найди Роя прежде, чем его убьют. А если он уже мертв, найди проклятого убийцу.

– Черт подери, хорошенький выбор.

– Может, походить по клубам собирателей автографов, а? Вдруг в одном из них знают Кларенса, его фамилию, его адрес. Кларенс. А потом попробуй зайти в «Браун-дерби». С такими, как я, этот метрдотель разговаривать не станет. Он наверняка знает, кто такой этот Человек-чудовище. Между ним и Кларенсом мы сможем вычислить убийцу или того, кто может стать убийцей в любую минуту!

– По крайней мере, есть зацепки, – сказал Крамли, понизив голос, надеясь, что и я буду говорить тише.

– Смотри, – сказал я, – со вчерашнего дня здесь кто-то живет. Все разбросано. Ни я, ни Рой не мусорили, когда работали здесь вместе.

Я открыл дверцу мини-холодильника.

– Конфеты. Ну кто еще положит шоколадные конфеты в холодильник?

– Ты, – фыркнул Крамли.

Я нехотя рассмеялся. И закрыл холодильник.

– Да, черт возьми, я. Но он сказал, что собирается спрятаться. А вдруг… а что, если ему это удалось? Что скажешь?

– Ладно. – Крамли сделал шаг к двери. – Так кого я должен искать?

– Долговязого крикливого журавля шести футов трех дюймов ростом, с длинными руками, длинными тощими пальцами, большим ястребиным носом и ранней лысиной; галстуки у него не сочетаются с рубашками, рубашки – с брюками и… – Я запнулся.

– Прости меня. – Крамли протянул мне платок. – Высморкайся.

30

Через минуту я уже выходил из сельских окраин Иллинойса, покидая дом своей бабушки.

Я прошел мимо павильона 13. Он был закрыт на три замка и опечатан. Постояв там, я представил, как должен был почувствовать себя Рой, когда вошел и увидел, что сам смысл его жизни уничтожен какими-то маньяками.

«Рой, – думал я, – вернись, наделай других чудовищ, еще лучше, живи вечно».

Как раз в этот момент мимо, печатая шаг, ускоренным маршем пробежала фаланга римских воинов; они смеялись. Они текли быстро, как поток, как сверкающая река золотых шлемов с малиновыми перьями. Гвардия Цезаря никогда не смотрелась лучше, никогда не двигалась быстрее. Пока они бежали, мой взгляд на лету выхватил последнего воина. Его длиннющие ноги дергались как-то странно. Локти хлопали о бока. И что-то смахивающее на ястребиный нос разрезало воздух. У меня вырвался приглушенный крик.

Отряд скрылся за углом.

Я помчался к перекрестку.

«Рой?!» – думал я.

Но я не мог окликнуть его – тогда бегущие увидели бы, что между ними прячется какой-то идиот.

«Проклятый дурак, – тихо произнес я. – Тупица», – бормотал я, входя в столовую.

– Придурок, – сказал я Фрицу, сидевшему с шестью чашками кофе за столом, за которым он обычно назначал встречи.

– Довольно лести! – воскликнул он. – Садись! У нас первая проблема: Иуда Искариот вычеркнут из нашего фильма!

– Иуда?! Уволен?

– Я слышал, в последний раз его видели в Ла-Холье пьяным в корягу и летящим на дельтаплане.

– Госсссподи!

И тут меня точно прорвало. Из груди изверглись громовые раскаты хохота.

Я представил себе Иуду, летящего на дельтаплане сквозь соленый ветер, Роя, бегущего в рядах римской фаланги, и самого себя, промокшего под проливным дождем, когда тело упало со стены, и снова Иуду – высоко в небе над Ла-Хольей, пьяного, на ветру, в полете.