Голливудская трилогия в одном томе, стр. 165

Я выдержал длинную паузу.

– Фриц Вонг ждет, – сказал я. – Сценарий закончен. Декорации выстроены…

Я зажмурился, мучительно вспоминая.

Вспомнил.

– «Если бы не мои голоса, я бы впала в уныние… – Я запнулся и продолжил: – Там, на просторе, в тишине, звон колоколов слышится, как будто с небес… И от каждого удара тянется долгий отзвук… В этом отзвуке и живут мои голоса! Без них я бы точно впала в уныние…»

В склепе повисла тишина.

Тень зашевелилась. На свет появились сначала кончики пальцев, потом вся ладонь и за ней – тонкая рука.

Констанция долго молчала. Потом судорожно вздохнула и произнесла:

– Я спускаюсь.

Глава 47

Гроза прошла, как будто ее и не было вовсе. На небе не осталось ни облачка. Дул свежий ветерок – кажется, придуманный специально, чтобы вымести остатки воспоминаний и с могильных плит, и с зеркал, и из головы.

Крамли, Генри и я молча стояли на берегу перед арабской крепостью Раттиган. Фриц Вонг прощупывал взглядом мизансцену в поисках мелких и крупных планов.

Было видно, как по дому, точно призраки, ходят двое мужчин в белых комбинезонах. И в моем больном писательском воображении сразу же родилась мысль о том, что они похожи на служителей церкви. Не хватало только, уж простите за кощунство, отца Раттигана в белом – с курильницей, ладаном и дождем из святой воды. Стоило бы освятить этот дом заново – если он вообще когда-либо был освящен. Может быть, священник и смог бы очистить эту обитель порока от греха… Маляры старательно отскребали стены, перед тем как покрыть их свежей краской. Их счастье, что они не знали, кому принадлежал этот дом. И что здесь раньше обитало.

В патио, на столике у бассейна, стояло пиво, предназначенное для теплой компании, состоящей из Крамли, Фрица, Генри и меня. И водка – на случай резкой смены настроения.

Запах свежей краски вселял надежду. В нем было и избавление от безумия, и отпущение грехов. Молю тебя, Господи… Пусть с новой краской наступит новая жизнь.

– Как далеко она обычно заплывает? – Крамли вглядывался в барашки волн метрах в ста от берега.

– Вопрос не ко мне, – отозвался Генри.

– Думаю, она в открытом море – плавает с котиками, – сказал я, – или уже у берега. В море у нее гораздо больше друзей. Слышишь?

Где-то тявкали морские котики… Во всяком случае, я их слышал. И эти звуки радовали меня не меньше, чем свежая краска.

– Скажи малярам – когда они будут красить ее почтовый ящик, пусть оставят место только для одного имени, ja?

– Это правильно… – Генри склонил голову набок, как будто к чему-то прислушивался, после чего нахмурил брови. – Что-то долго она плавает. А если не вернется?

– Ничего страшного, – сказал я. – Она любит плавать в открытом море.

– После шторма вода высокая – для серфинга самое то… Эгей! Что там за шум!

Это был явно шум, достойный театрального финала.

На парковку за домом Раттиган с ревом въехало такси. Очень вовремя.

– О господи! – сказал я. – Кажется, я знаю, кто это!

Хлопнула дверца машины. Мы увидели, как от дома к бассейну, проваливаясь ногами в песок, шагает женщина, руки которой недвусмысленно сжаты в кулаки. Когда она подошла ко мне, все остальные отошли подальше, как будто боялись об нее обжечься.

– Ну и что ты скажешь в свое оправдание? – выкрикнула Мэгги.

– Ну, извини… – проблеял я.

– Извини!

Она размахнулась и изо всех сил врезала мне по носу.

– Еще на бис, пожалуйста! – сказал Крамли.

– И еще разочек на счастье, – подхватил Фриц.

– Что происходит? – спросил Генри.

– Ублюдок!

– Знаю…

– Сукин сын!

– Да, – кивнул я.

Она нанесла второй удар.

Кровь хлынула мне на подбородок и забрызгала мои поднятые кверху руки. Мэгги отскочила.

– О господи, – вскрикнула она, – что я наделала!

– Врезала сукину сыну и ублюдку, – отозвался Фриц.

– Точно, – подтвердил Крамли.

– А ты помолчи! – рявкнула Мэгги. – Кто-нибудь, принесите пластырь.

Я посмотрел на свои окровавленные руки.

– Пластырь тут не поможет.

– А ну, заткнись, бабник!

– Почему бабник? Она же всего одна… – заныл я.

– Заглохни! – проорала она и опять занесла кулак.

Я заглох, и Мэгги сдалась.

– Я больше так не могу… – Она заплакала. – Господи, ну за что мне все это?

– Бей… Я заслужил.

– Правда заслужил?

– Правда.

Мэгги посмотрела в синюю вдаль.

– Где она? В море?

– Да, где-то там.

– Надеюсь, она больше не выплывет!

– Я тоже.

– Оригинально. Что ты хочешь этим сказать?

– Не знаю… – тихо сказал я. – Может быть, на самом деле ей там лучше. Там у нее друзья – немые… Может, и не надо ей возвращаться, пусть остается с ними навсегда.

– Попробует вернуться – убью.

– Ну, тогда ей точно стоит держаться отсюда подальше.

– Все защищаешь ее, гаденыш?

– Нет, просто говорю, что ей лучше сюда не возвращаться. Обычно после шторма ей всегда становилось лучше. Когда море спокойное, небо ясное… Я не раз это наблюдал. В такие дни она была почти счастлива – могла не пить целый день и только плавала, плавала. И каждый раз казалось, что вот в этот раз она не вернется…

– Господи, что только у тебя в голове? И что у нее?

– Никто не знает. Но так бывает всегда. Это не объяснить. Просто что-то случается, а дальше ты понимаешь, что это все, край…

– Говори, говори… Может, все-таки скажешь что-нибудь умное.

– Вряд ли – чем больше слов, тем меньше в них смысла… Сначала она пропала. Надолго. Теперь, возможно, нашлась. Но только возможно – не наверняка. Это бред, я понимаю. Со стороны это звучит как полный бред. Но я пообещал ей, что, если она заплывет в море со всеми своими… именами, то выплывет обратно уже с одним. Возможно. Нельзя ничего обещать. Вот выйдет на берег, тогда все и узнаем…

– Замолчи. Ты же знаешь, что я тебя люблю, сволочь ты малахольная.

– Знаю.

– Даже несмотря на все вот это дерьмо – я все равно люблю тебя. Господи, неужели это участь всех женщин?

– Почти, – сказал я. – Почти что всех. И этому нет объяснений. И причин тоже нет. Просто – страшная правда. Пес гуляет. Пес возвращается домой. Пес виновато улыбается. Его бьют. Он прощает за то, что простили его. И отправляется к себе в конуру. Или живет один. Я не хочу жить один. А ты?

– И я нет, избави господи. Вытри нос.

Я вытер. Кровь пошла еще сильнее.

– Прости… – зарыдала Мэгги.

– Не надо просить прощения. Ты ни в чем не виновата. Не надо.

– Подождите! – сказал Генри. – Слышите…

– Что? – спросили все в один голос.

– Вы чувствуете?

– Что, черт возьми, что?

– Это идет большой вал, самая большая волна, – прошептал Генри. – И что-то несет с собой.

Где-то вдалеке затявкали морские котики.

Где-то вдалеке поднялась на дыбы гигантская волна.

Крамли, Фриц, Генри, Мэгги и я затаили дыхание…

И волна пришла.