Опекун, стр. 69

Плоть Логана Карпентера.

Собачьи зубы впились Логану в шею, перекусив яремную вену. В то же мгновение Шейн Слэтер наклонился, чтобы положить мальчика на землю, и схватил пса, зажав его морду в одной руке, а шею — в другой. Быстрым резким движением он освободил Логана от мертвой собачьей хватки. Сторм пронзительно взвизгнул от сильнейшей боли: руки Слэтера свернули ему нижнюю челюсть.

Оставив подергивающуюся от боли собаку лежать на снегу, Слэтер поднял Логана, крепко прижал его к массивной груди и склонился над ним, пытаясь защитить от ледяного ветра.

Из раны на шее Логана обильно текла кровь, она лилась на густую бороду Шейна Слэтера, стекала по курчавым волосам, покрывавшим его тело.

— Нет, — тихо шептал Слэтер, и сам едва слышал свой голос, исполненный незнакомого монотонного звучания. — Не умирай... Пожалуйста, не умирай... Я должен прекратить это... не могу прекратить... не хотел... никогда не хотел... больше не... пожалуйста, больше не... пусть оно пройдет...

Он покачивался из стороны в сторону, склоняясь все ниже и ниже, изогнулся всем телом, желая защитить умирающего ребенка, тихое монотонное бормотание сменилось глухими рыданиями.

Наконец, когда прекратила идти кровь из раны на шее Логана, и тело мальчика, слабое и безжизненное, обмякло у него в руках, Шейн Слэтер осторожно положил его на мягкий снег и выпрямился.

Он понимал, что произойдет, когда мальчика обнаружат. Во всем обвинят его, поскольку никто никогда не поверит, что он пытался защитить ребенка, пытался спасти его, чтобы тот не замерз на улице.

Пошатываясь, мужчина двинулся прочь, в бурю, губы его шевелились, но из горла не вырвалось больше ни единого звука; разум его угасал, сознание дробилось на отдельные фрагменты.

Он вновь пошел в обход дома, заглядывал в окна, видел танцующие языки пламени в камине, удобную мебель, ярко освещенную кухню, наполненную разными продуктами, которые он не пробовал в течение почти четырнадцати лет.

Прошло почти четырнадцать лет с тех пор, как он бывал в подобном доме, четырнадцать лет с тех пор, как он увидел мужчин, которые приехали в город, разыскивая его, как он принял решение исчезнуть в горах, чтобы не позволить им увезти себя и вновь запереть.

Сегодня, еще один раз перед тем, как умереть, он войдет в тепло дома.

Настоящего дома.

Этого дома.

Глава XXV

Оливия Шербурн беспокойно расхаживала по маленькой гостиной своего дома, расположенного в долине чуть ниже ранчо Эль-Монте. Каждые несколько секунд она подходила к окну, чтобы взглянуть на бушующую снаружи снежную бурю.

Казалось ли ей, или ветер, действительно, начал постепенно ослабевать?

Снег наметало каким-то странным образом: северный ветер задувал по горному склону от дома Оливии вниз через долину, и хотя фасад был занесен сугробами чуть ли не до подоконника, небольшое, обнесенное забором пастбище, простиравшееся от задней стены дома до узкой полоски осин и тополей, которые росли по берегам Волчьего ручья, извивающегося вдоль границы ее владений, оставалось еще достаточно чистым. Оливия попыталась мысленно представить себе дорогу, ведущую вверх, к долине. Большая часть ее будет достаточно проходима, и хотя с южной стороны наметет сугробы, северная часть дороги будет свободна.

Дважды она снимала телефонную трубку, чтобы позвонить Марианне Карпентер, но оба раза ее номер был занят.

А сейчас, когда она попыталась сделать это в третий раз, трубка молчала, и она поняла, что могло случиться.

Телефон Марианны просто вышел из строя раньше ее собственного.

Но если телефон не работал, почему Марианна не посадила детей в машину и не спустилась вниз? Вновь взглянув через окно на улицу, Оливий подумала, что знает ответ. Марианна предпочла остаться дома и не рисковать, чтобы где-нибудь по дороге не застрять в машине с тремя детьми.

Тем более, если она думает, что Шейн Слэтер может находиться где-то поблизости и разыскивать Джо.

А возможно ли это на самом деле? Сама мысль казалась ей далекой от реальности.

И все же, вспоминая события четырнадцатилетней давности — неужели это было так давно? — Оливия задумалась.

Она никогда не испытывала теплых чувств к Слэтеру, даже когда знала его под вымышленным именем Рэнди Дуррелл. Когда она впервые увидела его, то не могла совместить имя с конкретным человеком. Имя Рэнди всегда казалось ей каким-то нежным мальчишеским, но Рэнди Дуррелл совсем не соответствовал этому образу. С самого начала она разглядела в его глазах странный холодный блеск, что заставило ее задуматься, вполне ли он нормален.

Шейн был большим и тихим, но не таким тихоней, который вселяет ощущение спокойствия и умиротворенности. Скорее, в нем чувствовалось внутреннее напряжение, как будто все туже и туже подкручивали где-то внутри пружину, и с каждым днем возрастала угроза того, что он может взорваться.

Но Одри была от него без ума, и когда она узнала, что за ним охотится ФБР, просто замкнулась в себе.

Знала ли она тогда, что была беременна?

Гораздо важнее, знал ли об этом Шейн Слэтер?

Даже если не знал, что Одри носит его ребенка, он, тем не менее, мог относиться к такому типу мужчин, которым нравится скрываться в горах, рассчитывая лишь на самого себя, и водить за нос пытающихся разыскать его людей.

Возможно, он считал, что бросает вызов.

А еще один вызов, поняла сейчас Оливия, мог заключаться в том, чтобы остаться в округе и наблюдать за Одри.

Наблюдать за ней и преследовать ее?

Возможно, даже попытаться вернуться к ней, когда охота за ним прекратится?

А если он знал, тогда предположение Марианны не кажется таким уж нелепым, и едва Оливия осознала это, как ее беспокойство о Марианне и детях переросло в настоящий страх.

Даже если они останутся сегодня вечером в доме, надежно запертом на все замки, проблемы возникнут утром. Предполагая, что к рассвету снежная буря утихнет, Оливия знала, что снегоуборочная машина из города поднимется наверх и будет около ее дома к восьми или восьми тридцати, но на ранчо Эль-Монте она не поедет. Тед с Одри обычно сами убирали снег с последнего участка дороги длиной примерно с милю: они крепили снегоуборочный щит к трактору и расчищали путь в течение получаса.

Марианна же до сих пор не знает, как управлять трактором, и тем более не сможет одна подвесить снегоуборочный щит. А это означало, что они вынуждены будут выбираться пешком.

Лучше, подумала Оливия, если она поднимется сейчас туда на своем грузовом автомобиле и сама привезет их. Ее пятилетний «пикап» преодолевал и более сильные заносы.

Она принесла из стенного шкафа, расположенного на втором этаже, свою самую теплую одежду — огромное шерстяное пальто, подбитое пухом, которое она обычно надевала не раньше декабря, — натянула перчатки и обмотала шарфом шею и голову. Припаркованный позади дома, укрытый от сильного ветра, «пикап» был покрыт лишь двухдюймовым слоем снега, но под ним Оливия обнаружила слой льда. Заведя автомобиль, она поставила ногу на газ, чтобы ускорить прогревание двигателя, затем включила мощный обдув стекол. Поток холодного воздуха, быстро нагреваясь от работающего двигателя, устремился на холодное стекло. Дожидаясь, пока растает лед на «дворниках», Оливия включила сотовый телефон и позвонила в кабинет помощника шерифа в Сугарлоафе. Ей никто не ответил, и она набрала номер домашнего телефона Рика Мартина.

Джилли сняла трубку после первого же звонка, что насторожило Оливию не меньше, чем испуганный голос Джилли.

— Это Оливия Шербурн, Джилли. Что случилось?

— О Боже, Оливия... это ужасно. Фрэнк Питере погиб, Тони Молено тоже, и... — Голос ее дрогнул, горло сдавили рыдания.

— Где Рик? — спросила она.

— Он высоко в горах, — произнесла Джилли. — Он отправился Тони на помощь, но к тому времени, когда добрался туда... — Рыдания прервали ее слова. Прошло несколько секунд, прежде чем ей удалось вернуть самообладание. — Там, наверху, происходит что-то ужасное, Оливия! Я пыталась дозвониться до тебя несколько минут назад, но все телефоны вышли из строя! Я пыталась дозвониться до каждого, кто живет в долине, и сказать им, чтобы они ехали в город. Там небезопасно, Оливия. Если...