Мы, Боги, стр. 28

Как только появляется жизнь, 1 + 1 = 3 указывает на секрет эволюции. Проходя между учениками, чтобы проверить наши успехи, Посейдон задерживается, чтобы похвалить Мату Хари. Внезапно другие ученики прибегают, чтобы перенять эту революционную систему, позволяющую выйти из цикла самовоспроизведения и перейти к двум разным индувидуумам. Мы строим и разрушаем, улучшая свои прототипы, создавая все более сложные формы жизни. Уже есть планктон, дафнии, черви. Некоторым не терпится перейти к рыбам, но Посейдон их останавливает. Ничего с глазами, ничего со ртом. Пока что не нужно удаляться от растительного уровня. Мы остаемся на отметке «2».

Мы принимаем эти ограничения. Моя «пэнсонет-ка» — бледненький розовый водяной цветок, однако очень живучий. Он размножается очень просто благодаря системе фильтрации, которую я позаимствовал у Эдмонда Уэллса, а также изобретенному мной сексуальному механизму, направляющему гаметы в воду. Короче говоря, использует все последние достижения.

«Разорбакетка» Рауля — это анемона с длинными щупальцами. Эдмонд заботливо растит свою «уэллсетку», сиреневую водоросль, похожую на салат и снабженную наполненными воздухом капсулами, которые позволяют ей держаться на поверхности и таким образом получать больше кислорода и света. Она мне особенно нравится потому, что моя «пэнсонетка», живущая на глубине, использует только кислород, находящийся в воде, и слабый свет, отфильтрованный верхними слоями моря.

Мата Хари смоделировала «хариетку», простой красный цветок, прикрепленный к почве, который переваливается с боку на бок. Его сердце регулярно выплевывает в воду гаметы, которые, встречаясь с другими, дают начало новым растениям. Те тоже начинают размножаться в примитивном океане, и я замечаю, что благодаря наличию пола все они не одинаковы и по-своему приспосабливаются к месту, где растут.

Гюстав Эйфель создал поразительно красивое творение. Его коралловая структура растет совмещая в себе минерал и растение, а розовато-оранжевый цвет сияет в темно-синей морской воде. Более скромный Фредди Мейер придумал пену небесного цвета, прозрачную и тонкую, которая прикрепляется к скалам, окрашивая их в бирюзовый цвет. Куст с мягкими черными и желтыми ветками Сары Бернар очень красив, но у него проблемы с размножением.

Вокруг изобилие растений. Здесь больше ста пятидесяти разных видов, некоторые из них не принадлежат никому из учеников. Возможно, они возникли спонтанно. Посейдон советует, что не нужно недооценивать растения, поскольку они, несмотря на то что неподвижны, обладают большой властью.

— Вспомните, — говорит он. — В ваших последних жизнях смертных вы восхищались растениями и они влияли на ваше существование. Кофе пробуждает. Сахар из тростника или свеклы дает энергию так же, как шоколад, без которого некоторые просто не могут обходиться. Есть еще чай, табак. Ах, табак! Простой лист, но он действует на весь человеческий организм. Он вмешивается в регулирование жиров, сна, настроения… К тому же, конечно, есть растения, используемые как наркотики. Листья коки, марихуаны, конопли, мак… Растение, манипулирующее людьми, забавно, не правда ли? Сколько цивилизаций было деформировано растениями! Не стоит недооценивать масштабов эволюции, даже если сперва они кажутся очень маленькими. Тем легче вы можете попасть в ловушку.

Посейдон подергивает свою бороду, наклоняется, внимательно смотрит, делает пометки и наконец объявляет победителя. Золотой венок в виде лавровых листьев получает Бернар Палисси. Керамисту удалось создать очень компактное растение, которое быстро растет, питаясь лишь светом и несколькими химическими элементами, получаемыми из земли.

Поражение потерпел Винсент Ван Гог. Художник сделал желто-золотой водяной цветок, похожий на его знаменитые подсолнухи, но снабженный механизмом, о котором он один подумал. Это система изменения цвета, изначально предназначенная для камуфляжа, которую он быстро усовершенствовал, так что его «гогетка» меняет цвет без причины, просто для красоты.

— В природе эстетика является бесполезной роскошью, — скупо комментирует Посейдон. — На этой стадии эволюции нужно прежде всего думать об эффективности.

Некоторые художники среди учеников шепотом выражают солидарность с несчастным импрессионистом. Ван Гог не соглашается с поражением и протестует:

— Я не согласен. Целью эволюции является не эффективность, а красота. Моя «гогетка» — неошибка дебютанта. Мое произведение является порывом к совершенству, и мне жаль, что вы не способны это понять.

— Очень жаль, господин Ван Гог, — сухо отвечает бог морей, — но не вы устанавливаете правила на Олимпе. Достичь успеха здесь — значит соответствовать требованиям преподавателей, а не создавать собственные законы.

Ван Гог выхватывает крест, но группа кентавров уже наготове. У них щиты, как у прибывшего на подмогу спецподразделения полиции. Художник направляет на них свой крест, но они хорошо защищены. Тогда, видя безнадежность ситуации, он приставляет крест к собственному уху, стреляет и падает. Кентавры уносят останки. Все произошло за несколько секунд.

Обратный отсчет: 139 — 1 = 138.

Никто не пошевельнулся. Теперь мы покорились. Удивительно, как легко мы приняли «их» правила игры. Лучшим — лавровый венец, худшим — уничтожение. Мы превратились в заурядный класс учеников, озабоченных лишь тем, как сдать экзамен и не быть выгнанными.

47. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: РУССКИЕ МАТРЕШКИ

Если бы электрон обладал сознанием, мог ли бы он догадаться, что включен в гораздо более обширное целое, чем атом? Мог ли бы атом понять, что он является частью большего единого целого, молекулы? А смогла бы молекула понять, что она заключена в чем-то гораздо большем, например, в зубе? А зуб способен был бы предположить, что является частью человеческого рта? Тем более, может ли электрон сознавать, что является бесконечно малой частью человеческого тела? Когда кто-то говорит мне, что верит в Бога, то это напоминает мне утверждение: «Я, маленький электрон, претендую на то, что различаю молекулу». А когда кто-то говорит, что он атеист, это равнозначно заявлению: «Я, маленький электрон, уверен в том, что нет ничего над тем, что известно мне».

Но что бы они сказали, и верующие, и атеисты, если бы знали, насколько все больше и сложнее, чем даже может представить их воображение? Насколько потрясен был бы электрон, если бы знал, что он включен не только в атомы, молекулы, зубы, людей, но и что сами люди включены в планету, Солнечную систему, космос и еще что-то гораздо большее, для чего у нас сегодня нет названия. Мы являемся частью игры в русские матрешки, которая выходит за грань понимания.

Поэтому я позволю себе сказать, что изобретение людьми концепции Бога является лишь успокаивающим занавесом перед лицом головокружения, охватывающего их из-за бесконечной сложности того, что может находиться над ними.

Эдмонд Уэллс «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 5

48. МОРЕПРОДУКТЫ, УСТРИЦЫ И МОРСКИЕ ЕЖИ

Сезон Осень приносит нам водоросли, а затем устриц, морских ежей и анемон. После яиц и соли мы радуемся этим блюдам. Это сочетание йодистого и растительного вкусов нас восхищает. Такое впечатление, что я полным ртом глотаю океанский концентрат.

Мы не попробовали наши растительные творения, и я спрашиваю себя, какого вкуса моя «пэнсонетка». И съедобна ли она?

Рауль сидит рядом со мной.

— Мы давно не общались, — говорит он. — Что ты обо всем этом думаешь?

Я отделяю устрицу от раковины и глотаю ее, а Рауль поглаживает подбородок.

— У меня такое впечатление, что я больше не нахожусь в реальности, что я лишь часть игры, которую не веду, что я просто пешка, которую кто-то двигает. Нас сделали частью фильма или реалити-шоу на телевидении… Отовсюду следят за нашими реакциями. Потом, эти гигантские боги, эти тоги, эти химеры, люди-лошади, девушки-бабочки, сирены, сатиры, грифоны. Можно почувствовать себя в обстановке, вышедшей из воображения какого-нибудь Сальвадора Дали… Когда мы были танатонавтами, я радовался, снимая один за другим слои, прячущие скрытые тайны. Мы шли против системы, медицинских архаизмов, догматических религий, поучателей всех мастей. Но здесь… кто наши настоящие враги?