Подсказки пифии, стр. 68

– It is here… [47] – сказал он, не глядя на нее.

Он съехал на дорогу поуже. Остановив машину на тротуаре возле высокой стены, он вышел и открыл дверцу Мадлен.

Вечер был искристо-холодным, дул ветер, и она замерзла.

Коля запер машину, и они пошли вдоль стены вниз по улице. Остановились у облезлого шлагбаума с отслоившейся красной и белой краской, возле чего-то похожего на будку вахтера. Коля поднял шлагбаум и жестом предложил Мадлен пройти на территорию. Она послушалась, Коля опустил шлагбаум и последовал за ней. Вскоре он уже отпирал калитку перед главным зданием.

– Fifteen minutes [48], – сказал он и посмотрел на часы. Невысокий худой человек в черном тут же вышел из темноты и сделал им знак следовать за собой.

Вскоре они оказались во внутреннем дворе. Человек в черном отпер дверь. Коля остановился и достал сигареты.

– I wait outside [49].

Мадлен очутилась в коридоре, где единственное окно было забито листом ДСП. Дверь по левую сторону была открыта, и Мадлен мельком заметила большой стол с разложенным на нем огнестрельным оружием. Человек в черном, державший в руках автоматический пистолет, кивнул ей.

Она вошла в комнату и огляделась. Кто-то оборвал обои и зашпаклевал стены, подготовив их к покраске, но не удосужился начать работу. На стене по диагонали свисали электрические провода, словно строители экономили материал и протянули электричество к розетке кратчайшим путем.

Мужчина протянул ей оружие.

– Luger Р-о8, – пояснил он. – From the war [50].

Она приняла оружие, покачала его в руке, удивляясь его тяжести. Потом достала из кармана куртки пачку банкнот и протянула мужчине. Деньги Вигго Дюрера.

Продавец показал, как действует старое оружие. Ручка была тронута ржавчиной. Мадлен понадеялась, что механизм не даст осечки.

– What happened to your finger? [51] – спросил мужчина, но Мадлен не ответила.

Когда Коля вез ее сквозь ночь, Мадлен думала о том, что ее ожидает.

Она была уверена, что Дюрер исполнит свою часть договора. Она знала его достаточно хорошо, чтобы в этом случае не сомневаться в нем.

Ее часть договора означала, что она сможет перечеркнуть все, что было, забыть прошлое и продолжить процесс очищения. Скоро умрет последний из тех, кто задолжал ей.

После Бабьего Яра она вернется во Францию и останется там до конца жизни. Попытки найти свою настоящую мать более не актуальны. Поиски оказались слишком сложными, к тому же, честно говоря, ее настоящая мать для нее никогда не существовала. Она была просто фантазией, и от этой фантазии Мадлен хотела избавиться.

Сейчас ей хотелось одного: вернуться к своим лавандовым полям.

Коля сбросил скорость, остановился на светофоре, и Мадлен поняла, что они скоро приедут. Он повернул,

– Syrets station, – сказал он. – Over there. – Он указал на низкое строение серого бетона, чуть поодаль. – You find the way to the monument? The menorah? [52]

Она кивнула, ощупывая внутренний карман куртки. Старое ржавое оружие холодило руку. Она легонько тронула пупырчатую заднюю часть пистолета.

– Twenty minutes, – сказал он. – Then the area will be safe [53].

Мадлен вышла из машины и захлопнула дверцу. Теперь остались только она и Вигго Дюрер.

Она знала, что, чтобы подойти к памятнику, надо повернуть от остановки направо, но сначала спустилась по лестнице к подземным павильонам. Через пять минут она нашла что искала – маленький ресторан быстрого питания, где попросила стакан льда.

Поднявшись по лестнице, Мадлен повернула к большому парку. Заныли зубы, когда она разгрызла лед; она вспомнила ощущение из детства, когда у нее выпал зуб. Посасывающее холодное воспоминание о дырке в десне. Привкус крови во рту.

Дорожка спускалась к небольшой площадке, после чего уходила дальше в парк. Мощеный камнем круг, посредине – статуя на постаменте. Скульптура выглядела весьма скромно и представляла собой трех детей. Стоящая девочка протягивала руки, у ее ног лежали двое детей поменьше.

Из надписи на постаменте Мадлен поняла, что статуя воздвигнута в память о тысячах детей, убитых здесь во время войны.

Грызя лед, Мадлен оставила площадку позади и углубилась в парк. Ее крик все еще был внутри, но скоро она сможет выпустить его.

Дала-Флуда

В Хедемуре тоже начался снегопад, и она давным-давно перестала надеяться на звездно-ясное небо над озером и хутором в Дала-Флуда.

Да и вообще самое ясное небо – в детских воспоминаниях.

Лес стал гуще, ехать оставалось недолго. Когда она в последний раз была здесь, за рулем сидел отец, и она запомнила дорогу как бесконечную ругань. Пора было продавать хутор, а мать имела неверное представление о цене, которой они могли ожидать.

Она помнила и другие поездки и испытывала благодарность за то, что место, где он останавливался, чтобы она могла удовлетворить его, стало совсем другим. Дорогу расширили, “кармана” больше не существовало.

Она ехала мимо знакомых мест. Гранйерде, Нюхаммар, чуть погодя – Бьёрбу. Все выглядело другим, некрасивым, черным, хотя она понимала, что на самом деле это не так.

Откуда у нее такие светлые воспоминания, ведь ей столько пришлось вынести здесь, на севере?

Наверное, все благодаря тому лету, когда ей было десять и когда в ее жизни случились Мартин и его семья. Несколько недель без отца, только тетя Эльса и соседи, у которых она, Виктория, – няня.

Еще один поворот – и слева появился хутор.

Дом еще стоял. Она остановила грузовик возле живой изгороди и заглушила мотор. Ветер немного улегся, или же лес давал защиту от ветра. Крупные снежинки мягко падали в темноте, когда она подошла к калитке.

Как и прочие здешние дома, их старый хутор все еще служил летним жильем и сейчас стоял покинутый, с темными окнами. Дом изменился до неузнаваемости. Две пристройки и терраса, тянущаяся по всему фасаду и обоим торцам, современные окна и двери, новая крыша.

Смешение старого и нового смотрелось откровенно безвкусно.

Она вернулась к грузовику и забралась на водительское сиденье. Не в силах повернуть ключ в зажигании, она какое-то время сидела просто так. Снег ложился на лобовое стекло, и мысли унеслись в прошлое. По этой дороге она много раз бегала к дому, который снимали родители Мартина. Отсюда дом не было видно – может быть, поэтому она не заводила машину и не решалась ехать дальше. Она боялась собственных воспоминаний.

Надо спуститься к озеру, подумала она, завела машину и поехала вверх по склону. На повороте она увидела тот дом, но лишь мельком взглянула на него, заметив, однако, что его тоже перестроили и снабдили большой террасой. В этом доме, как и в остальном поселке, было безлюдно. Отсюда дорога пошла под уклон, впереди уже угадывалось озеро. Дорога стала скользкой как каток, вести машину приходилось двумя колесами по сугробам, для лучшего сцепления. Последний поворот – и она проехала два деревянных столба с вывеской, извещавшей, что купаться здесь разрешено.

Она вышла и открыла задние дверцы грузовика.

Двенадцать мешков с частицами ее жизни, миллионы слов и тысячи картин, и все они так или иначе вели назад, к ней самой.

Узнавать себя иногда все равно что расшифровывать тайнопись.

Через двадцать минут она перетаскала все мешки на покрытый снегом пляж.

Озеро еще не затянуто льдом, тут ей повезло. Она присела на корточки у края и опустила пальцы в ледяную воду.

Глаза немного привыкли к темноте, белый снег давал достаточно света, и можно было видеть достаточно далеко. Снег валил в безветрии, и чуть поодаль, за сеткой белых хлопьев, падающих на поверхность озера, она знала, лежал большой камень.