Ограниченный контингент, стр. 69

Развязывание афганской войны оказалось одним из самых непопулярных решений советского правительства. Военное вмешательство в афганский кризис послужило причиной для резкого осуждения внешней политики Советского Союза со стороны международных партнеров. Вместе с тем все чаще раздавались голоса протеста внутри страны. В конечном итоге советское правительство было вынуждено согласиться на вывод войск из Афганистана, что в свою очередь усилило центробежные тенденции. Стремительный распад сначала социалистического лагеря, а затем, в декабре 1991 года, и Советского Союза — это только следствие глубочайшего кризиса, в котором находилось руководство страны, да и вся система в целом. Таким образом, политический провал афганской кампании явился тем самым камнем в фундаменте, лишившись которого рухнуло все здание, строившееся семьдесят лет.

Афганистан без советских

После окончательного вывода советских войск афганская непримиримая оппозиция лишилась своего основного преимущества — консолидирующего фактора. Стычки между бандформированиями различной партийной принадлежности постоянно происходили на протяжении всех девяти лет, но в 1989 году они приобрели поистине грандиозный масштаб.

Вопреки ожиданиям революционный режим в Кабуле не свалился, словно перезрелый плод, а несколько долгих месяцев отчаянно боролся за свое существование.

Оборона Хоста и защита Джелалабада, продолжавшиеся более года, отчетливо показали, что правительственные войска, долгое время сражавшиеся бок о бок с частями 40-й армии, представляли собой реальную силу. По данным министерства иностранных дел Афганистана, потери моджахедов лишь в 1989 году составили более тридцати шести тысяч убитыми и девятнадцать тысяч человек ранеными. В том числе оппозиция потеряла убитыми около двухсот иностранных советников и пятьдесят полевых командиров. Однако даже достаточно подготовленная афганская армия и колоссальный размер помощи, которая была предоставлена Советским Союзом, не спасли правительство Наджибуллы от краха.

Мост

14 февраля я проснулся как обычно, в половине шестого. Ночной холод гор еще давал о себе знать, но чувствовалось, что днем уже можно будет ходить без теплой меховой куртки. Настроение было прекрасным. Почти всю армию мы уже переправили на нашу сторону. В Афганистане остались лишь два разведывательных батальона, которые на двух участках, возле Термеза и Кушки, должны будут завтра пересечь государственную границу.

Последний командный пункт 40-й армии с середины января находился в Ташкургане, на территории одного из мотострелковых полков. Город этот расположен примерно в часе езды от границы, на пересечении трассы Кабул — Мазари-Шариф. Для нас это было удобно прежде всего потому, что по соседству находился аэродром, который использовался ВВС армии.

Лет десять назад, до прихода советских войск, окрестности Ташкургана представляли собой голую и никем не обжитую землю. Сейчас же афганцы по-хозяйски ходили по теперь уже бывшей территории полка и, громко переговариваясь между собой, приценивались к доставшимся им опустевшим казармам.

Из всей оперативной группы штаба армии к тому времени в Афганистане осталось не больше 25 офицеров. В основном это были «первые лица» — начальники служб и родов войск. В 10 утра наша небольшая колонна двинулась в сторону Хайротана — поближе к границе и ожидавшему нас разведывательному батальону. Этот город долгое время был одной из основных наших перевалочных баз — от советского Термеза Хайротан отделял лишь небольшой мост. Войска достаточно хорошо освоили этот район, поэтому нам было где разместиться. Я часто бывал здесь раньше, в том числе и в военном городке дорожно-комендантского батальона, где мы остановились. Еще два месяца назад здесь было шумно, теперь осталось всего три сотни солдат.

Составляя точный график вывода армии, мы заранее спланировали, что, переехав с остатками штаба на новое место, почти вплотную к границе, предпоследний день посвятим анализу докладов от всех командиров, в том числе и тех, чьи части уже давно находятся на территории Советского Союза. Мы должны были еще раз проверить и окончательно убедиться, что больше в Афганистане из состава 40-й армии никого нет.

В первой половине дня позвонил генерал-полковник Иван Владимирович Фуженко. На должности командующих войсками округов — он Туркестанского, а я Киевского — мы были назначены одновременно в середине января. Однако я с 40-й армией еще находился в Афганистане, а он уже вступил в должность. Я сказал ему, что практически вся работа по выводу войск завершена. Завтра утром последний разведывательный батальон выйдет из Афганистана. Лично я на мосту буду ровно в 10 утра по местному времени.

В тот же день у меня состоялся короткий разговор с министром обороны маршалом Д. Т. Язовым. С первых же слов я понял, что он очень взволнован. Оказалось, что в МИДе возникла небольшая паника — кто-то из сотрудников совершенно неожиданно обратил внимание на то, что Женевскими соглашениями определен срок вывода советских войск из Афганистана до 15 февраля. Другими словами, если договор выполнять буквально, уже 14-го вся 40-я армия должна находиться на территории Советского Союза. В Москве не на шутку забеспокоились. Наверное, не в одном кабинете судорожно искали решение — как вывернуться из такого достаточно щекотливого положения.

Мы же, анализируя текст соглашений в штабе армии, «споткнулись» на дате вывода еще недели полторы назад. Сразу же провели несколько консультаций, в том числе и с находившимися в Кабуле наблюдателями ООН. Руководитель контрольной группы связался со штаб-квартирой в Нью-Йорке. Видимо, не желая осложнять обстановку, там решили не придавать большого значения подобной мелочи — цифра «15» позволяла нам выйти из Афганистана 15 февраля включительно.

Я подробно рассказал Язову о позиции наблюдателей ООН и добавил, что волноваться уже не из-за чего. Однако чувствовалось, что министр не совсем удовлетворен и после нашего разговора он обязательно еще раз проверит все по своим каналам.

Затем я доложил ему, что на восточном и на западном направлениях вывода войск осталось по одному батальону и по тридцать боевых машин пехоты. Язов поинтересовался, как будет осуществляться охрана оставшихся на афганской территории наших частей. По его информации, душманы решили напоследок устроить варфоломеевскую ночь и совершить несколько диверсий на складах и базах, которые недавно были переданы под охрану правительственным войскам.

Мы тоже не исключали такого варианта развития событий. Хотя разведку не прекращали вплоть до последнего момента, тем не менее подобных данных у нас не было. Все-таки решили подстраховаться. Разведывательный батальон был нами оставлен прежде всего потому, что Хайротан входил в зону ответственности этого подразделения. Разведчики отлично знали местность и должны были не допустить в последнюю ночь как раз того, о чем говорил Язов.

В конце разговора он неожиданно спросил: «Почему вы выходите последним, а не первым, как положено командиру?» Я ответил, что решение такое принял сам как командующий армией и считаю, что пять с половиной лет моего личного пребывания в Афганистане позволяют мне несколько нарушить армейскую традицию. Язов и не одобрил, и не возразил — промолчал. Впрочем, даже если бы он и запретил, я все равно бы ушел последним.

Через несколько минут после того, как Язов положил трубку, позвонил генерал армии Николай Иванович Попов. Он долгое время командовал Туркестанским военным округом. Примерно за полгода до начала вывода армии его назначили главкомом войск Южного направления. Из Баку он прилетел потому, что отвечал за встречу 40-й армии на последнем этапе.

Почти все дела по выводу были уже завершены. Солдаты и офицеры разведывательного батальона, кроме тех, кто стоял на постах, готовились к завтрашнему маршу — проверяли технику, подшивали подворотнички. Многие ходили по пояс раздетые — выстиранная форма висела на спинках кроватей и ждала своего часа. Мне почему-то показалось, что многие разведчики, точно зная, что утром война для них закончится навсегда, наслаждались своим положением последних оставшихся в Афганистане. Будь их воля, они, наверное, согласились бы пожить вот так здесь еще пару дней.