Ограниченный контингент, стр. 43
Не сразу, но надежная оборонительная система вокруг Кабула была создана. Первое, ближайшее к городу, кольцо появилось в начале 1980 года. Мы выставили несколько десятков неподвижных постов. Однако первый же обстрел Кабула во время массовых беспорядков в феврале 1980 года, то есть уже через два месяца после ввода советских войск в Афганистан, заставил нас действовать более основательно. Система охраны и обороны столицы ежегодно совершенствовалась, и в 1985 году ее создание было полностью завершено. Она состояла из двух поясов и была достаточно надежной, для того чтобы правительство Афганистана, советские представительства и командование 40-й армии могли работать в условиях относительной безопасности.
Первый пояс охраны включал в себя мощные заставы, расположенные по периметру Кабула. Они были выставлены на таком удалении одна от другой, что находившиеся на них взводы могли перекрывать все подходы к городу сплошной линией огня.
Заставы дальнего кольца обороны размещались на вершинах гор и, кроме непосредственного прикрытия Кабула, постоянно вели разведку, для того чтобы исключить незаметный подход к городу крупных банд, подвоза реактивных снарядов и установок для их запуска.
Помимо этого нами постоянно велась воздушная разведка в интересах обороны Кабула. Вылеты авиации производились регулярно, в том числе и ночью, поскольку моджахеды постоянно меняли тактику своих действий. Оппозиция тоже приспосабливалась — если в середине восьмидесятых обстрелы и нападения на наши гарнизоны и объекты производились в любое время суток, то ближе к выводу, например, наши войска все чаще стали подвергаться только дневным обстрелам. Душманы поняли, что осуществлять обстрелы ночью им значительно сложнее: по следу работающего двигателя можно было установить место пуска ракеты.
Не менее сложной задачей оказалась и охрана аэродромов. Для обеспечения безопасности ВВС 40-й армии мы постоянно были вынуждены привлекать очень большие силы. Имевшиеся по штату в армии специальные батальоны для охраны аэродромов состояли из трех рот, в каждой из которых было лишь по восемь боевых машин. Конечно, они были не в состоянии контролировать такой большой периметр, исключить обстрелы самого аэродрома и создать зону безопасности для заходивших на посадку или взлетавших самолетов и вертолетов.
Взлет и посадка имели свою, характерную только для Афганистана, особенность. Самолет на очень большой высоте — семь с половиной или восемь тысяч метров — подходил к аэродрому и после этого начинал резкое снижение по спирали. Впечатление после такого пилотажа не из приятных: того и гляди самолет «свалится» в пике. Если в мирных условиях экипаж заблаговременно, километров за пятнадцать, выходит на посадочный курс, то в Афганистане это было исключено. Летчикам требовалось высочайшее мастерство для того, чтобы буквально на последнем витке стремительного пикирования — почти падения в охраняемом коридоре — после завершающего разворота выйти на посадочную полосу всего лишь за двести-триста метров.
Наиболее трудное положение, на мой взгляд, сложилось на Баграмской авиабазе. Особенность заключалась в том, что к аэродрому в Баграме со всех сторон почти вплотную примыкали кишлаки. Душманы, скрывавшиеся под видом мирных жителей, не упускали случая для нанесения ударов как по технике ВВС, так и по взлетно-посадочной полосе.
В Баграме мы сконцентрировали значительные силы — там в общей сложности находилось четыре батальона. Примерно столько же солдат и офицеров охраняли аэродромы в Кабуле, Кандагаре и Шинданде.
В Афганистане всякое случалось. Иногда обстрелы аэродромов, на которых базировались наши ВВС, для душманов проходили удачно. Порой в результате этих нападений мы несли потери. Последний на моей памяти такой обстрел произошел в декабре 1988 года. За несколько недель до окончательного вывода 40-й армии из Афганистана подвергся нападению Кабульский аэродром. Сам аэродром как бы разделен на две части. С одной стороны взлетной полосы находятся все основные постройки, в том числе и здание международного аэропорта. С другой располагался наш авиационный полк, где дислоцировались транспортная авиация и вертолеты.
Я не думаю, что огонь во время того злополучного обстрела велся прицельно. Тем не менее реактивный снаряд попал в казарму одной из эскадрилий, где жили офицеры и прапорщики. Обстрел начался как раз во время обеденного перерыва. Летчики и штурманы находились в комнате отдыха и смотрели хоккей — транслировали матч с участием «Динамо». Снаряд угодил в крышу как раз над комнатой отдыха, пробил ее и разорвался. Погибло одиннадцать военных летчиков. Для нас это были черные дни. Любя и в высшей степени уважая своих дорогих летчиков, с великой скорбью в душе за то, что не смогли уберечь, мы прощались с ними.
Гульбеддин Хекматияр
На положение в центральной части Афганистана, в том числе и вокруг столицы страны, активно пытались влиять вооруженные формирования Гульбеддина Хекматияра. В общей сложности они насчитывали более тридцати с половиной тысяч человек и организационно были сведены в 855 отрядов и групп. Основной зоной их действий являлись провинции Баглан, Парван, Каписа, Кабул, Вардак, Логар, Кунар, Нангархар, Пактия, Заболь, Кандагар и Гильменд. Отряды Хекматияра воевали и в других районах Афганистана, но из-за своей малочисленности они там не оказывали определяющего влияния на обстановку.
Лидер Исламской партии Афганистана (ИПА) Гульбеддин Хекматияр родился в 1944 году. Он вырос в семье крупного кундузского землевладельца. Предки Хекматияра в свою очередь были выходцами из пуштунского племени харути, что, по всей видимости, сыграло определенную роль в становлении этого полевого командира — Хекматияр являлся одним из самых непримиримых лидеров оппозиции.
После окончания в 1971 году аристократического лицея в Кундузе Гульбеддин Хекматияр поступил на инженерный факультет Кабульского университета. Однако учился он там не очень долго.
Оказавшись в студенческой среде, Хекматияр активно включился в деятельность организации «Мусульманская молодежь». Хорошие организаторские способности, упорство в достижении цели и тесные контакты с одним из лидеров экстремистской организации «Братья-мусульмане», Сибхатуллой Моджаддеди, вскоре позволили ему войти в руководящий комитет «Мусульманской молодежи». Больше того, Хекматияр стал представителем этой организации в студенческом совете университета.
В начале семидесятых годов Кабульский университет являлся мощным центром движения за революционные преобразования в Афганистане. Здесь действовали и НДПА, и маоисты, и экстремистские мусульманские организации. Под влиянием последних и возникла «Мусульманская молодежь», которая активно выступала против королевского режима в стране и за создание в Афганистане исламской республики.
Репрессивный аппарат в это время тоже не дремал. За крайне резкие высказывания о королевской семье и афганской аристократии в 1972 году Г. Хекматияр был посажен в тюрьму. Конец его арестантским мытарствам был положен свержением монархии в 1973 году. Он оказался на свободе.
Выдвижение Г. Хекматияра в ряды лидеров оппозиционного исламского движения произошло именно в то время, когда в Афганистане усилились репрессии против организаций, выступавших за преобразования в стране. Возглавляемые им группы соблюдали более тщательную конспирацию, что позволило им не только выжить в смутные времена, но и приобрести определенный политический вес.
С началом репрессий против целого ряда представителей духовенства, которые проводились по прямому указанию М. Дауда, Г. Хекматияр в 1976 году бежал в Пакистан. Спустя некоторое время на базе экстремистских фракций «Братьев-мусульман» и «Мусульманской молодежи» Хекматияр создает новую, Исламскую партию Афганистана и становится ее лидером.
В период образования ИПА Хекматияр установил тесные контакты с авторитетными общественными и религиозными деятелями Пакистана, которые в свою очередь оказали ему колоссальную финансовую помощь. Такое доброжелательное участие в судьбе Хекматияра в начале политической карьеры и реальная поддержка в значительной степени определили его последующую ориентацию на представителей военных кругов и специальных служб Пакистана. Одновременно с этим Хекматияр очень внимательно следил за развитием исламской революции в Иране. Пытаясь более четко определить направленность своей политической платформы, в 1979 году он посетил Тегеран и неоднократно встречался с Хомейни.