Кризис мирового капитализма, стр. 58

Я видел, как это произошло на моей родине – Венгрии, но для этого потребовалась революция. Я покинул страну с горьким чувством: население страны мало сделало, чтобы помочь своим согражданам-евреям, когда тех уничтожали в годы нацистской оккупации. Когда я приехал в страну двадцать лет спустя, я обнаружил другую атмосферу. Это было наследие революции 1956 г. Люди остро осознали политический гнет. Некоторые из них стали диссидентами; большинство нашли способ приспособиться, но они понимали, что идут на компромисс и восхищались теми, кто от компромисса отказывался. Интересно отметить, что четкое осознание того, что есть добро, а что – зло, преобладавшее в момент основания мною Фонда, исчезло после распада коммунистического режима. Можно ли было сохранить это понимание или возродить его в условиях демократии? Я считаю, что можно, но импульс должен был исходить от индивидов, которые руководствуются собственными ценностями, независимо от того, как поступают другие. Тем не менее некоторые люди должны быть готовы защищать свои принципы, а другие – уважать их за это. Этого было бы достаточно, чтобы улучшить социальный и политический климат.

10. МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНТЕКСТ

До сих пор я рассматривал недостатки представительной демократии. Но, как мы видели, взаимосвязь между демократией и рыночной экономикой довольно условна. Мировая капиталистическая система охватывает различные политические режимы. Мировой экономике не соответствуют ни мировое сообщество, ни, уж конечно, демократия во всем мире. Международные отношения основаны на принципе национального суверенитета. Суверенные страны руководствуются своими национальными интересами. Интересы государств не обязательно совпадают с интересами граждан, и государства, похоже, еще меньше волнуют граждан других стран. В современные структуры практически не встроены никакие гарантии защиты интересов людей. ООН приняла Всеобщую декларацию прав человека, однако какого-либо механизма проведения ее в жизнь до сих пор нет. Имеются ряд международных договоров и определенные международные институты, но их влияние ограничено узкими рамками, отведенными им суверенными странами. То, что происходит внутри границ отдельных государств, в основном выпадает из сферы международного надзора. Все это не представляло бы угрозы для мировой капиталистической системы, если бы государства были демократическими, а рынки – саморегулирующимися. Но все далеко не так. Серьезность угрозы требует более пристального рассмотрения. Сначала мы проанализируем преобладающие взгляды на международные отношения, а затем – фактическое положение дел.

Международные отношения пока еще не поняты должным образом. Они лишены научной основы, на которую может опереться, например, экономика, хотя существует доктрина, именуемая геополитическим реализмом, и эта доктрина претендует на научный статус. Подобно теории совершенной конкуренции, геополитика уходит своими корнями в XIX век, когда ожидали, что наука предложит детерминистические объяснения и предсказания. Согласно этой доктрине геополитики, поведение государств во многом определяется их географическим, политическим и экономическим положением. Генри Киссинджер, современный апостол геополитики, утверждает даже, что корни геополитического реализма следует искать уже во взглядах кардинала Ришелье, который провозгласил, что у государств нет принципов, а есть только интересы [ 40]. Эта доктрина отчасти схожа с доктриной laissez—faire в том отношении, что обе трактуют эгоистический интерес как единственную реальность, на основе которой можно объяснить или предсказать поведение субъекта. Для laissez—faire таким субъектом является индивидуальный участник рынка; для геополитики – это государство. Обе доктрины близко роднит вульгарный вариант дарвинизма, согласно которому выживание самого сильного – это закон природы. Общий знаменатель трех доктрин сводится к принципу эгоизма: применительно к геополитике он означает национальные интересы, которые не обязательно совпадают с интересами народа данной страны. Идея о том, что государство должно представлять интересы своих граждан, находится вне рамок этой доктрины. Геополитический реализм можно рассматривать как перенесение доктрины laissez—faire на международные отношения с той разницей, что участниками этих отношений выступают государства, а не индивиды или хозяйственные единицы.

Такой подход способен принести довольно неожиданные результаты. Геополитический реализм не сумел, например, справиться с широким сопротивлением войне во Вьетнаме. В более позднее время он не остановил распада государств – Советского Союза и Югославии. Государство – это государство. Нас приучили думать, что это – пешки на шахматной доске. То, что происходит внутри этих пешек, геополитику не интересует.

Любопытно отметить, что экономической теории присущ аналогичный недостаток. Геополитика основана на государстве, экономическая теория – на отдельном индивиде – homoeconomicus. Ни одно из этих оснований не способно выдержать вес построенной на нем теории. Предполагается, что экономические существа обладают как совершенным знанием своих потребностей, так и открывшихся перед ними возможностей и на основе этой информации способны сделать рациональный вывод. Мы убедились, что такие допущения являются нереалистическими; мы также видели, как экономическая теория уходит от трудностей, считая предпочтения и возможности чем-то данным. Тем не менее нам пытаются внушить, что в качестве изолированных индивидов люди руководствуются эгоистическими интересам. На деле же люди – социальные существа, поэтому выживание сильных неизбежно предполагает сотрудничество наряду с конкуренцией. Рыночному фундаментализму, геополитическому реализму и вульгарному социальному дарвинизму присущ общий недостаток: забвение альтруизма и сотрудничества.

Переходя от идеологии к реальности, посмотрим, как на деле складываются международные отношения. Отличительная особенность нынешнего положения дел состоит в том, что его нельзя назвать порядком. Мировая политическая система, которая соответствовала бы мировой капиталистической системе, отсутствует; более того, нет также единогласия в вопросе о том, возможна ли мировая политическая система и насколько она желательна. Это сравнительно новое положение дел. До краха советской империи можно было говорить о некоем порядке в международных делах. Этот порядок именовался холодной войной и отличался замечательной стабильностью: две сверхдержавы, представляющие различные формы организации общества, были вовлечены в непримиримый конфликт. Каждая хотела уничтожить другую, и обе готовились к этому средствами гонки вооружений. В результате каждая из них стала настолько сильной, что в случае нападения могла опустошить другую сторону. Это предотвращало возникновение настоящей войны, хотя и не исключало столкновений на стыках систем и блефование в игре.

Равновесие сил, которое существовало во время холодной войны, считается одним из способов сохранить мир и стабильность во всем мире; другой способ – это гегемония имперской державы; третьим могла бы стать международная организация, способная к эффективному миротворчеству. В настоящее время какой-либо из названных вариантов отсутствует.

США остались единственной сверхдержавой, но они пока не имеют четкого представления о своей роли в мире. В период холодной войны США были также лидером свободного мира, и обе роли подкрепляли одна другую. В результате распада советской империи это удобное сочетание – сверхдержавы и лидера свободного мира – также распалось. США могли бы остаться лидером свободного мира, но для этого им следовало бы сотрудничать с другими демократически ориентированными странами, во-первых, чтобы заложить основы демократии в бывших коммунистических странах, и, во-вторых, с целью укрепить международные институты, необходимые для поддержания того, что я именую глобальным открытым обществом. В двух предыдущих случаях, когда США выступили в качестве лидера свободного мира – в конце первой и второй мировых войн, – они так и поступили, содействуя сначала Лиге Наций, а затем – ООН. В первом случае Конгресс США отказался ратифицировать договор о Лиге Наций; во втором случае в результате холодной войны ООН во многом стала эффективной.