На суше и на море (сборник), стр. 99

При солнечном свете в долине не оказалось больше ни индейцев, ни изменников. Все они, зная, какое влияние приобрело имя полковника Бекмана и какой властью он облечен, предпочли удалиться, вместо того чтобы рискнуть требовать себе награду за патриотическую услугу, как это часто бывает при революциях.

ГЛАВА XXX

Дня через два после ночной битвы Роберт и Мод похоронили отца, мать и сестру.

Как это ни было тяжело, но необходимо было покинуть место, где колонисты провели столько счастливых дней, и Роберт с Мод начали готовиться к отъезду. Бекман узнал, что между молодыми людьми давно уже существует взаимная склонность, и советовал им немедленно обвенчаться.

— Ты мой пленник, но я отпущу тебя честное слово, Роберт, — говорил полковник Бекман. — Если ты теперь обвенчаешься в Альбани, на тебя не посмотрят как на шпиона королевских войск, все поймут, что ты приходил сюда как жених.

Мод поняла всю важность этого соображения и со своей стороны дала согласие на немедленную свадьбу после всех недавних трагических событий. Через несколько дней все уехали в Альбани; капеллан Вудс благословил брак молодых людей.

Бекман вскоре выхлопотал, чтобы Роберта обменяли на пленных американцев, а Джойса принял в свой полк. Из него вышел бравый воин. Он скоро получил чин сержант-майора, затем был сделан поручиком и наконец адъютантом; во время американской войны за независимость это был один из лучших офицеров национального ополчения. По окончании этой великой борьбы за американскую свободу Джойс вышел в отставку, но военного ремесла не оставил окончательно: он продолжал принимать участие в стычках с индейцами и в одной из них был убит.

Мик решил мстить краснокожим за смерть мистрис Бекман и Вилугби; с этой целью он поступил в один из полков, назначенных для обороны границ от этих дикарей. На поле битвы в последний раз увидел он своего товарища по обороне «Хижины на холме» адъютанта Джойса, но увидел его уже мертвым и не дал дикарям снять скальп со своего бывшего товарища.

Счастливой была судьба Блоджета. Он служил в федеральной армии вместе с Джойсом и благодаря своему уму, а также храбрости быстро выдвинулся вперед. После революции он был уже генералом милиции.

Что касается Бекмана, то памятная ночь нападения на Хижину навсегда оставила на нем неизгладимый след: улыбка с тех пор никогда не появлялась на его лице, и смерть на поле битвы, которая настигла его незадолго до заключения мира между воюющими сторонами, была ему, вероятно, не тяжела. Малютка-сын его немногим пережил отца, и все состояние Бекманов перешло к Роберту вместе с «Хижиной на холме», которую молодой Вилугби передал Бекману, опасаясь конфискации этой земли, возделанной его отцом и памятной ему по стольким счастливым и черным дням, пережитым здесь.

Если бы не свежие сердечные раны, не такая горестная потеря почти одновременно отца, матери и сестры, Роберт мог бы считать себя вполне счастливым.

Тотчас после свадьбы он переехал в Нью-Йорк, где стоял его полк. Мод встретила там своего деда, генерала Мередита. Старик полюбил внучку, а она, со своей стороны, также сильно к нему привязалась, особенно за его сходство с капитаном Вилугби и за такой же мягкий нрав, каким отличался и ее отчим. После смерти старик завещал Мод свое состояние, а Роберт наследовал от одного родственника в метрополии титул баронета. Молодой баронет недолго оставался в Америке; его перевели в один из английских полков, он тотчас же покинул Новый Свет и переехал в Англию.

В 1783 году была признана независимость тринадцати американских штатов. Заброшенные во время войны фермы поселенцев опять ожили для мирного труда, индейцы были вытеснены из гор, и страна вернулась на путь спокойного развития.

Через несколько лет, 11 июня 1795 года, на страницах «Нью-йоркской газеты» появилось такое сообщение: «Из Англии пришел пакетбот, среди пассажиров которого находится генерал-лейтенант Вилугби с супругой.

Оба они американские уроженцы, и мы очень рады их возвращению; американское общество встретит их, без сомнения, дружелюбно, несмотря на недавние политические ссоры. Все помнят, как гуманно обращался с нашими пленными Вилугби, и знают, без сомнения, что он перевелся в армию метрополии именно затем, чтобы не сражаться против своей родины и земляков».

Вскоре после приезда сэр Роберт был уже на старом пепелище, на Бобровом пруду своего отца. И его, и Мод одинаково влекло к этим памятным местам, к могилам любимых и близких людей. К тому же надо было снова заняться обработкой давно уже запушенной земли.

Время пролетело над «Хижиной на холме», как будто не затронув ее. Дом, как прежде, имел суровый вид, и все в нем осталось без перемен.

Мистер и мистрис Вилугби-младшие обошли все уголки опустелого жилища, где все осталось в прежнем виде, и со слезами вспоминали каждую мелочь протекшей тут жизни. Тропинки всюду заросли травой, но теперь нарочно для них, пока они были в комнате, прочистили дорожку к развалинам капеллы и к могилам дорогих покойников.

Еще давно вместе с бедным Джеми Алленом Мод посадила тут кусты сирени, и теперь они пышно разрослись.

Вилугби подошли к этим кустам, и вдруг Роберт вздрогнул; за ними послышались чьи-то голоса. Роберт хотел уже сказать, чтобы их оставили одних, но Мод его остановила.

— Подожди, Роберт, — сказала она, — мне, по-видимому, знаком этот голос: я как будто когда-то давно слышала его.

— Право, Ник, ты только и годишься снимать скальпы, — говорил кто-то с сильным ирландским акцентом. — Смотри, вот тут могила его чести, тут покоится моя добрая госпожа, а тут мисс Белла…

— А где же сын? Где вторая дочь? — спросил другой голос.

— Они здесь, — ответил Роберт, раздвигая кусты. — Я — Роберт Вилугби, а вот моя жена, Мод Мередит.

Мик вздрогнул и хотел схватить ружье, а индеец как бы окаменел. То был Ник.

Несколько минут все молча смотрели друг на друга.

Роберт и Мод еще дышали здоровьем и свежестью. Мик сильно постарел, обрюзг от вина. Лицо его было испещрено шрамами, полученными в битвах с индейцами; правительство выдавало ему небольшой пансион, заслуженный тяжелым трудом и ранами — трофеями его боевых подвигов.

Тускарор изменился еще сильнее. Выцветшие глаза смотрели из-под седых бровей уже не так дико, как в былые годы. Он тревожно посмотрел на капеллу.

В эту минуту оттуда вышел Вудс и со слезами бросился к своим бывшим воспитанникам. Он один оставался пустынником в заброшенной «Хижине на холме», и все труды свои полагал на то, чтобы обратить Ника в христианство, помня, как индеец отважно защищал его покойных друзей.

— Подойдите сюда, Вилугби, — сказал капеллан, — мне надо сообщить вам тайну.

Они отошли. Мод молилась на могилах, а Ник стоял, склонив голову; грудь его высоко поднималась от волнения: он знал, какую тайну разумел старый священник.

Скоро Вудс и Роберт вернулись к остальным. Лицо Роберта было пасмурно, брови его грозно сдвинулись. Капеллан сообщил ему, кто был виновником смерти капитана, но умолил Роберта простить Ника. Вилугби обещал ему, хотя и скрепя сердце. На индейца он взглянул с отвращением.

— Николай, я все рассказал ему! — сказал Вудс индейцу.

— Как! Он знает? — воскликнул тот, вздрогнув.

— Да, Вайандоте, — ответил Роберт, — и мне очень горько было слышать это.

Ник казался страшно взволнованным. Он взял томагавк, подал его Роберту и сказал:

— Ник убил капитана, убейте Ника!

Ожидая удара, он скрестил руки и наклонил голову.

— Нет, Вайандоте, — ответил Роберт с дрожью в голосе, — пусть Господь простит тебя, как я тебя прощаю!

Ник улыбнулся кроткой улыбкой, схватил руки Роберта и прошептал в умилении:

— Бог прощает!

Старое тело его не выдержало душевного потрясения, и седой тускарор упал замертво на могилу капитана.

«Хижину на холме» унаследовал Вудс. Она послужила для него убежищем на остаток дней его.

Он с таким усердием старался над обращением Ника, а теперь, когда старый индеец умер, он обратил свою миссионерскую деятельность на Мика, суеверия которого представлялись ему почти в такой же мере губительными, как язычество дикаря. Мик решил провести остаток дней своих на скале.