Противостояние. Том I, стр. 87

Сзади раздалась целая серия взрывов; снаряды Господа взлетали вверх в пламени праведности, сатана штурмовал рай, а капитаном его артиллерии был яростно ухмыляющийся дурачок с красными пылающими щеками по имени Мусорщик, которому никогда уже снова не стать Дональдом Мервином Элбертом.

Перед глазами мелькали машины, сметенные с дороги, голубой почтовый ящик мистера Стрэнга с флажком наверху, дохлый пес, задравший вверх лапы, оборванная линия электропередачи в кукурузном поле.

Рука уже не толкала его в спину с такой силой. Спереди снова возникло сопротивление воздуха. Мусорщик рискнул оглянуться и увидел, что холм, где стояли цистерны, был весь охвачен огнем. Горело все. Казалось, там горела сама дорога, и он видел, как цветущие деревца пылали словно факелы.

Он пробежал еще четверть мили, а потом, задыхаясь, перешел на шаркающий шаг. Еще через милю он остановился отдохнуть и посмотрел назад, вдыхая приятный запах гари. Без пожарных машин и пожарников огонь пойдет туда, куда понесет его ветер. Он может пылать месяцами. Сгорит Поутэнвилл, и полоса огня ринется на юг, уничтожая дома, деревни, фермы, посевы, луга и леса. Огонь может добраться до Терре-Хота и спалить то заведение, где он когда-то был. Он может жечь и дальше! По сути дела, он…

Его взгляд снова устремился на север, к Гэри. Теперь ему был виден город с его огромными, безмятежно застывшими фабричными трубами, похожими на черточки мела на светло-голубой классной доске. За ним раскинулся Чикаго. Сколько там цистерн с бензином? Сколько бензоколонок? Сколько составов молча стоят на боковых ветках, полные бензина и легковоспламеняющихся удобрений? Сколько сухих, как поленья для растопки, трущоб? Сколько еще городов за Гэри и Чикаго?

Под летним солнцем лежала целая страна, созревшая для костра.

Ухмыляясь, Мусорщик поднялся на ноги и пошел вперед. Кожа у него уже покраснела как у рака. Но сейчас он не чувствовал этого, хотя ночью она не даст ему сомкнуть глаз и заставит бодрствовать в каком-то странном возбуждении до рассвета. Впереди его ждали костры побольше и получше. Его взгляд был мягким, радостным и совершенно безумным. То был взгляд человека, открывшего для себя главную ось своей судьбы и ухватившегося за нее обеими руками.

Глава 35

Я хочу убраться из города, — не оборачиваясь, сказала Рита. Она стояла на маленьком балконе, утренний ветерок подхватывал полы ее прозрачного халатика, задувая целые ярды ткани в распахнутые двери.

— Ладно, — сказал Ларри. Он сидел за столом и ел сандвич с жареным яйцом.

Она повернула к нему изможденное лицо. Если в тот день, когда он встретил ее в парке, ей можно было дать элегантные сорок, то теперь она выглядела женщиной, балансирующей на острие черты, отделяющей шестьдесят с хвостиком от почти семидесяти. Между пальцами у нее была зажата сигарета, и кончик ее трясся, выпуская дрожащие струйки дыма, когда она подносила сигарету ко рту и курила не затягиваясь.

— Я не шучу. Я серьезно.

— Я знаю, — сказал он и утерся своей салфеткой, — и вполне тебя понимаю. Нам надо уходить отсюда.

Мышцы ее лица расслабились, изображая что-то вроде облегчения, и с почти (но не совсем) подсознательным отвращением Ларри подумал, что это делает ее еще старше.

— Когда?

— Почему бы не сегодня?

— Ты чудный мальчик, — сказала она. — Хочешь еще кофе?

— Я могу сам налить.

— Ерунда. Сиди, где сидишь. Я всегда подавала своему мужу вторую чашку. Так он требовал. Хотя за завтраком я вечно видела лишь его макушку. Все остальное скрывалось за «Уолл-стрит джорнэл» или еще каким-нибудь кошмарным солидным чтивом. Чем-то не просто важным и значительным, а буквально нашпигованным важностью. Бёлль, Камю… О Господи, Мильтон! Ты — как свежая струя. — Она оглянулась через плечо на кухню с плутоватой усмешкой. — Было бы просто позором прятать твое лицо за газетой.

Он рассеянно улыбнулся. С утра ее остроумие казалось натужным, как, впрочем, и весь вчерашний день. Он вспомнил, как впервые встретился с ней в парке и как подумал тогда, что ее разговор похож на небрежную россыпь алмазов по зеленому сукну бильярдного стола. Со вчерашнего дня ее речь стала больше походить на блеск цирконов — почти совершенных копий бриллиантов, которые, в конце концов, все же были обыкновенными стекляшками.

— Прошу. — Она стала ставить чашку на стол, и из-за того, что ее рука все еще дрожала, горячий кофе выплеснулся ему на локоть. Он отпрянул от нее, зашипев от боли.

— Ох, прости… — На ее лице отразилось не просто огорчение, а почти неприкрытый ужас.

— Ничего страшного…

— Нет, я сейчас… холодный компресс… не… не вставай… неуклюжая я дура… тупица…

Она издала хриплый стон и разрыдалась так, словно не обожгла его немножко, а стала свидетелем кровавой смерти своего лучшего друга.

Он встал, обнял ее и не особо обрадовался тому, как конвульсивно она обняла его в ответ. Сжала как в тисках… «Космическая хватка» — новый альбом Ларри Андервуда; невесело подумал он. А, черт. Никакой ты не славный парень. Снова здорово.

— Прости, я не знаю, что со мной, такого никогда не; бывало, прости, пожалуйста…

— Все в порядке, ничего страшного, — продолжал он механически утешать Риту, водя ладонью по ее волосам цвета соли с перцем, которые выглядели гораздо лучше (кстати, вся она выглядела куда лучше) после того, как она долгое время провела в ванной комнате.

Конечно, он понимал, в чем проблема. Она была одновременно и объективной, и личной. Все происходящее действовало и на него тоже, но не столь глубоко и стремительно. Что же касается ее, то за последние часов двадцать в ней, казалось, сломался какой-то внутренний стержень.

Объективно, он полагал, дело было в запахе. Он просачивался с балкона на кухню и в комнату вместе с холодным утренним ветерком, который позже уступит место неподвижной устойчивой жаре, если нынешний день будет походить на три или четыре предыдущих. Трудно было найти этому запаху определение, которое звучало бы точно и вместе с тем менее болезненно, чем голая правда. Можно было сказать, что он похож на запах гнилых апельсинов, или протухшей рыбы, или на тот, что иногда чувствуешь в туннеле метро, когда в поезде открыты окна, но… Все это не совсем верно. То был запах гниющей плоти — тысяч трупов, разлагающихся в жару за закрытыми дверьми домов и квартир, — вот что это было, если называть вещи своими именами, но от этого хотелось как-то увильнуть.

Энергоснабжение еще работало в Манхэттене, но Ларри сомневался, что это продлится долго. Большинство других районов уже были обесточены. Прошлой ночью, когда Рита заснула, он стоял на балконе и сверху обнаружил, что огни потухли в доброй половине Бруклина и во всем Куинсе. От 110-й и до самого острова Манхэттен тянулся черный карман. Глядя в другую сторону, можно было видеть яркие огни Юнион-Сити и, возможно, Бейонна, но в Нью-Джерси было темным-темно.

Тьма означала не просто выключенные огни, не просто отсутствие света. Помимо всего прочего, она означала отключение кондиционеров — современного удобства, дающего возможность жить, в частности, в этом громадном железобетонном городском муравейнике в конце июня. Она означала, что все те, кто тихо умер в своих квартирах и домах, теперь гнили в духовках, и стоило ему подумать об этом, как его мысли возвращались к тому, что он видел в общественном туалете на перекрестке № 1. Ему часто снилось это, и во сне черное сладкое угощение оживало и манило его к себе.

Чисто же субъективно, по его мнению, ее угнетало то, что они обнаружили, гуляя вчера по парку. Выходя на прогулку, она была весела и радостно болтала, но, вернувшись, начала стареть прямо на глазах.

На одной из дорожек в огромной луже собственной крови лежал провозвестник пришествия монстров. Очки с разбитыми линзами валялись рядом с его вытянутой окоченевшей левой рукой. Какой-то монстр все-таки явно побывал здесь. Человека проткнули не один раз. При виде его у Ларри вместе с подступающей дурнотой мелькнула мысль о схожести трупа с подушечкой для иголок.