Противостояние. Том I, стр. 18

Но перед ней сидел уже не мальчик, а взрослый мужчина. И она испугалась, что дни его перемен — тех глубоких, коренных перемен, которые ее исповедник называл скорее просветлением души, чем сердца, — опоздали. В Ларри было нечто, заставляющее вздрагивать, как от резкого скрежета мелка о доску. Из глубины его внутреннего мира наружу выглядывал исключительно сам Ларри. Только себя допускал он в свое сердце. Но она любила его.

И еще она размышляла, что в. Ларри есть хорошее, много хорошего. Но нужна по меньшей мере катастрофа, чтобы оно проявилось. А здесь никакой катастрофы нет, есть только ее плачущий сын.

— Ты устал, — сказала она. — Умойся. А я уберу коробки, чтобы ты мог поспать.

Она прошла по короткому коридору в дальнюю комнату, его бывшую спальню, и Ларри услышал, как она ворчит, двигая коробки. Он медленно вытер глаза. Из окна доносился шум машин. Ларри пытался вспомнить, когда он последний раз плакал на глазах у матери. Но почему-то подумал о дохлой кошке. Мать была права. Он устал. Он никогда еще так не уставал. Ларри лег на кровать и проспал почти восемнадцать часов.

Глава 6

Вечерело, когда Фрэнни подошла к тому месту, где ее отец терпеливо полол фасоль и горох. Она была поздним ребенком. Отцу уже перевалило за шестьдесят, его седые волосы выбивались из-под бейсбольной кепки. Ее мать уехала в Портленд покупать белые перчатки: Эми Лодер, лучшая подруга детства Фрэн, собиралась сыграть свадьбу в начале следующего месяца.

Фрэнни с любовью смотрела на согнутую спину отца. Она обожала эти минуты, когда свет становится каким-то особенным и теряется ощущение времени. В ее родном штате Мэн такие мгновения можно наблюдать только в краткую пору начала лета. Она вспомнит этот свет в середине января, и ее сердце сожмется от боли. Этим удивительным светом, рожденным на переходе первых летних дней во тьму, окутано так много хорошего: игра в бейсбол в парке Малой лиги, где Фред всегда был третьим в команде и делал пас четвертому; арбуз, ранняя кукуруза, ледяной чай в охлажденных стаканчиках, детство.

Фрэнни пришлось слегка прочистить горло:

— Помощь нужна?

Отец повернулся к ней и радостно улыбнулся:

— Привет, Фрэн. Что, поймала меня копающимся в земле?

— Похоже на то.

— Твоя мать уже вернулась? — Он нахмурился, но потом лицо его прояснилось. — Да нет, конечно. Она ведь недавно уехала. Давай помоги мне, если хочешь. Только не забудь после вымыть руки.

— Руки леди выдают ее привычки, — произнесла Фрэнни, пародийно искажая свой голос, и фыркнула. Питер попытался придать своему лицу выражение неодобрения, но ему это плохо удалось.

Фрэнни присела перед соседней с ним грядкой и начала полоть. Слышалось чириканье воробьев и несмолкающий шум автомобилей, мчавшихся по федеральному шоссе 1, которое находилось меньше чем за квартал отсюда. Интенсивность движения еще не достигла обычного июльского уровня, когда почти каждый день происходят трагические столкновения на отрезке между их городком и Киттери, но постепенно набирала силу.

Питер рассказывал Фрэнни, как провел день, а она задавала правильные вопросы и кивала в нужных местах. Поглощенный работой, он не мог видеть ее кивков, но краем глаза улавливал, как кивает ее тень. Питер Голдсмит работал механиком на санфордской фирме по производству запчастей для автомобилей, самой крупной к северу от Бостона. Ему исполнилось шестьдесят четыре года, и оставалось чуть больше года до ухода на пенсию. Этот последний рабочий год получится коротким, ведь у него накопилось четыре недели отпуска, который он собирался взять в сентябре. Он много размышлял о пенсии. Он сказал ей, что старается не воспринимать пенсию как бессрочный отпуск. Его друзья-пенсионеры поделились с ним, что между этими вещами нет ничего общего. Питер надеялся, что не будет так томиться от скуки, как Харлан Эндерз, и не дойдет до такой позорной бедности, как Кароны: несчастный Поль всю жизнь как проклятый трудился в мастерской, не пропуская ни дня, и все-таки они с женой были вынуждены продать свой дом и переехать к замужней дочери.

Питер Голдсмит был всегда недоволен системой социального обеспечения. Он никогда не доверял ей, даже в те дни, когда на нее еще не обрушились удары экономического спада, инфляции, непрерывного роста безработицы. В штате Мэн в тридцатые — сороковые годы было не так уж много демократов, откровенничал он с внимательно слушающей дочерью. Ее дедушка был одним из них и, ей-богу, сделал и из ее отца демократа. В дни процветания Оганкуита это превратило семью Голдсмит в своего рода парий. Но у его отца было одно твердое убеждение, столь же незыблемое, как и философия Республиканской партии штата Мэн: не доверяй сильным мира сего, ибо они вкупе со своими правительствами вставят тебе, и так будет во веки веков.

Фрэнни засмеялась. Она любила, когда отец разговаривал с ней так. Он нечасто позволял себе подобную раскованную манеру, потому что женщина, которая была его женой и матерью его дочери, быстро бы (и так бывало) спалила его язык жгучим ядом, который невероятно легко и обильно извергался из ее рта.

Ты должен доверять только себе, продолжал он. Пусть сильные мира сего достигают успеха, опираясь на тех, кто их избрал. По большей части это сотрудничество складывается не очень удачно, но это в порядке вещей; они стоят друг друга.

— Твердая валюта — вот ответ на все вопросы, — рассуждал Питер. — Уилл Роджерз утверждал, что это земля, потому что она — единственная вещь, из которой уже выжали все, что можно. Но то же самое можно сказать о золоте и серебре. Человек, который любит деньги, — ублюдок, вызывающий ненависть окружающих. Человек, который не умеет их заработать, — дурак. Но его нельзя ненавидеть, его надо пожалеть.

Фрэнни подумала, не имеет ли отец в виду бедного Поля Карона, с которым дружил еще до ее рождения, но спросить не решилась.

В любом случае ему важно было показать ей не то, что в лучшие годы он скопил порядочно денег, чтобы их семья жила в достатке, а то, что ни в хорошие времена, ни в плохие она никогда не была обузой для них. Он с гордостью говорил друзьям, что отправил дочь учиться. А чтобы его деньги и ее мозги не пропали даром, делился он с ними, она пошла старым, проторенным путем — гнула спину и отсиживала зад. Нужно трудиться, упорно трудиться, если хочешь выбиться в люди, а не сидеть в дерьме. Ее мать никогда этого не понимала. Перемены коснулись и женщин, нравится им это или нет, а до Карлы никак не доходило, что Фрэнни не из тех девиц, которые озабочены исключительно поиском мужа.

— Она видит, что Эми Лодер выходит замуж, — заметил Питер, — и думает: «На ее месте должна была бы быть моя Фрэн. Эми хорошенькая, но если ее поставить рядом с моей дочерью, то Эми Лодер будет похожа на старую треснувшую посудину». У твоей матери всегда были допотопные взгляды на жизнь, и ее уже не переделать. Именно поэтому, когда вы слегка задеваете друг друга, время от времени вылетает сноп искр, как при соприкосновении стали с точильным камнем. И тут нет виноватых. Но ты должна помнить, Фрэн, она уже слишком стара, чтобы измениться, а ты теперь достаточно взрослая, чтобы понимать это.

После этих слов он опять завел разговор о работе. Он рассказал ей, как одному из его напарников прессом чуть не раздавило большой палец, потому что в тот момент, когда на этот чертов палец опускался пресс, тот замечтался о бильярде. Просто повезло, что Лестер Кроули вовремя оттащил его. Но, добавил отец, наступит день, когда Лестера Кроули там уже не будет. Он вздохнул, представляя, что и сам скоро уйдет оттуда, потом повеселел и поведал ей о своей идее, как можно замаскировать автомобильную антенну в декоративных деталях капота.

Их удлинившиеся тени скользили по грядкам впереди них. Отец переходил с одной темы на другую, и голос его звучал мягко и неторопливо. Как всегда, это подействовало на нее успокаивающе. Она пришла сюда кое-что рассказать, но с раннего детства она приходила к отцу, чтобы рассказывать, и оставалась, чтобы слушать. Ей никогда не было с ним скучно. Насколько она знала, никому не было с ним скучно, кроме разве что ее матери. Он был прирожденным рассказчиком.