Исход. Том 2, стр. 75

— Эй, Хок, работаешь сверхурочно?

Улыбаясь, Гарольд поднял голову.

— Да, думаю побольше заработать, — сообщил он Вейзаку. — Я отметил, когда ты пришел. Ты заработал уже шесть баксов.

Вейзак рассмеялся:

— Ну и чудак же ты, Хок.

— Конечно, — все так же улыбаясь, согласился Гарольд. — Безумный чудак.

Глава 9

Весь следующий день Стью провел на электростанции, копаясь в моторах. Вечером, по дороге домой, в небольшом парке напротив Первого Национального банка он увидел Ральфа. Стью припарковал велосипед и подошел к эстрадной площадке, возле которой сидел Ральф.

— А я разыскивал тебя, Стью. У тебя есть пара свободных минут?

— Только одна. Я опаздываю на ужин. Франни будет волноваться.

— Вижу. Задержался на электростанции, где разбирал моторы, судя по твоим рукам. — Вид у Ральфа был отсутствующий и озабоченный.

— Да. Даже рабочие перчатки не помогли. Руки у меня так и ноют.

Ральф кивнул. В парке человек шесть разглядывали старинный поезд, некогда курсировавший между Боулдером и Денвером. Трое молоденьких женщин устроили ужин на траве. Стью было приятно просто сидеть здесь, держа ноющие руки на коленях. Возможно, его новая должность начальника полиции будет не столь уж хлопотной, думал он.

— Ну и как там дела? — спросил Ральф.

— Откуда же мне знать — я ведь только помощник, как и все остальные. Брэд Китчнер говорит, что все не так уж плохо. По его словам, свет можно будет дать в конце первой недели сентября, может, даже раньше, а к концу месяца будет и отопление. Конечно, он еще очень молод…

— Я ставлю на Брэда, — сказал Ральф. — Я верю ему. Он многому научится в процессе работы. — Ральф попытался рассмеяться, но смех превратился в тяжелый вздох.

— Почему ты такой грустный, Ральф?

— Я услышал кое-какие новости по радио, — ответил Ральф. — Некоторые хорошие, некоторые… некоторые не очень, Стью. Я хочу, чтобы ты знал, потому что их нельзя удержать в секрете. У многих жителей Зоны есть коротковолновые передатчики, настроенные на нашу постоянную волну. Думаю, кто-то мог слышать, как я переговаривался с прибывающими.

— Сколько их?

— Больше сорока. И среди них доктор, зовут его Джордж Ричардсон. Производит неплохое впечатление. Умный.

— Отличные новости!

— Он из Дербишира, штат Теннесси. Большинство людей этой группы со среднего Юга. С ними была беременная женщина. Ее время подошло десять дней назад, тринадцатого. Этот доктор принял роды, родилась двойня, и с ними все было в порядке. Вначале. — Ральф замолчал, кусая губы.

Стью резко притянул его к себе.

— Они умерли? Дети умерли? Именно это ты пытаешься сказать мне? Что они умерли? Скажи же мне, черт побери!

— Они умерли, — тихо ответил Ральф. — Один через двенадцать часов. Закашлялся до смерти. Другой два дня спустя. Ричардсон не смог спасти их. Женщина сошла с ума. Бредит о смерти, уничтожении, о том, что в мире больше не будет детей. Лучше бы Франни не присутствовала, когда прибудет эта партия, Стью. Это я и хотел сказать тебе. И о том, что ты должен как-то сообщить ей о подобной возможности. Потому что если не ты, это сделает кто-то другой.

Стью медленно отпустил Ральфа.

— Этот Ричардсон хотел знать, сколько беременных женщин находится у нас, и я сказал, что, насколько нам известно, только одна. Он спросил, на каком она месяце, и я ответил, что на четвертом. Правильно?

— Уже на пятом. Но, Ральф, он уверен, что дети умерли от супергриппа? Он уверен?

— Нет, это ты тоже должен рассказать Франни, чтобы она поняла все. Он сказал, что причин множество… диета матери… что-то наследственное… респираторная инфекция… или, может быть, они были просто недоразвитыми. Это мог быть и резус-фактор. Доктор не может точно сказать, ведь они родились просто в поле. Он сказал, что он и трое дежурных по лагерю обсуждали эту проблему вечером. Ричардсон объяснил им, что это может означать, если это действительно супергрипп убил этих детей, и насколько важно для них выяснить все наверняка.

— Мы с Гленом уже обсуждали эту тему в первый день нашей встречи, — мрачно заметил Стью. — Это было четвертого июля. Кажется, так давно… в любом случае, если детей убил именно супергрипп, значит, лет через сорок или пятьдесят все вокруг достанется крысам, мухам и тараканам.

— Ричардсон сказал им почти то же самое. Тогда они находились в сорока милях западнее Чикаго, и он настоял, чтобы они вернулись и доставили тела в большой госпиталь, чтобы он мог произвести вскрытие. Он сказал, что наверняка сможет выяснить, супергрипп ли это. Он достаточно часто сталкивался с ним в конце июня. Как и многие другие врачи. Но утром тела детей исчезли. Та женщина захоронила их и отказалась сообщить, где именно. Они два дня занимались раскопками, считая, что она не могла уйти слишком далеко от лагеря или закопать их слишком глубоко, ведь она еще не вполне оправилась после родов. Но они ничего не нашли, а она не захотела говорить, несмотря на все их попытки объяснить, насколько это важно. Бедная женщина так страдала.

— Я могу понять это, — сказал Стью, думая о том, как сильно Франни беспокоится о ребенке.

— Доктор сказал, что даже если это и супергрипп, то двое иммунных людей могут произвести на свет иммунного ребенка, — с надеждой произнес Ральф.

— Шансы, что отец ребенка Франни был иммунен, один к биллиону, — сказал Стью. — Его ведь здесь нет.

— Да. Извини, что пришлось взвалить это на тебя, Стью. Но я подумал, что тебе лучше знать. Чтобы ты мог сообщить ей.

— Это будет очень тяжело, — вздохнул Стью.

Но когда он пришел домой, оказалось, что кто-то уже сделал это за него.

— Франни?

Тишина. Ужин на плите — почти сгоревший, в квартире темно и тихо.

Стью прошел в гостиную и огляделся. На кофейном столике стояла пепельница с двумя окурками, но Франни не курила, и это была не его марка сигарет.

— Детка?

Он вошел в спальню. Франни лежала на кровати в сумерках, глядя в потолок. Лицо ее опухло от слез.

— Привет, Стью, — тихо произнесла она.

— Кто рассказал тебе? — гневно спросил он. — Кто это не удержался и поторопился сообщить? Кто бы это ни был, я сверну ему шею!

— Сьюзен Штерн. Она узнала от Джека Джексона. У него есть радио, он слышал разговор Ральфа с доктором. Сьюзен подумала, что уж лучше она расскажет мне, прежде чем это сделает кто-то другой. Бедняжка Франни. Какая забота. Не кантовать. Не открывать до Рождества. — Из ее груди вырвался смешок. И столько безутешного горя прозвучало в нем, что Стью захотелось плакать.

Он лег рядом с ней и убрал волосы с ее лба.

— Милая, еще ничего не известно наверняка. Это же не окончательный приговор.

— Я знаю. Возможно, у нас даже могут появиться наши собственные дети. — Франни повернулась к Стью, глаза у нее были красными и несчастными. — Но сейчас я хочу именно этого. Разве это плохо?

— Нет. Конечно, нет.

— Я лежала здесь и ждала, когда он пошевелится. Я не чувствовала его движений с того самого вечера, когда Ларри разыскивал Гарольда. Помнишь?

— Да.

— Я почувствовала, как шевельнулся ребенок, но я не разбудила тебя. Теперь я жалею об этом. Я должна была разбудить. — Франни снова расплакалась, прикрыв лицо рукой.

Стью убрал ее руку, обнял и поцеловал. Франни, с силой прижавшись к Стью, забормотала ему в шею:

— Неясность только ухудшает положение. Теперь мне остается только ждать. Кажется, что ждать придется целую вечность, и лишь потом можно узнать, проживет ли ребенок хоть день, покинув твое тело.

— Ты будешь ждать не одна, — сказал он.

Она еще теснее прижалась к нему, и они еще очень долго лежали так, боясь пошевелиться.

Надин Кросс уже почти пять минут собирала вещи в гостиной своего дома, когда заметила его — сидящего на стуле в углу, одетого только в плавки, сосущего большой палец, его странные сине-зеленые глаза восточного разреза внимательно следили за ней. Она была настолько поражена — скорее осознанием того, что он сидел здесь все это время, чем неожиданностью встречи с ним, — что сердце замерло у нее в груди, и она вскрикнула. Пакеты, которые она намеревалась сложить в рюкзак, упали на пол.