Мареновая роза, стр. 27

Он также отправил факсом два снимка Роуз, в профиль и анфас. На одной фотографии, сделанной в прошлом августе, она сидела на ступеньках перед дверью черного хода. Ее сфотографировал Рой Фостер, его приятель-полицейский. Снимок вышел не очень хороший — в основном из-за того, что на нем отчетливо видно, сколько жира накопилось у нее под кожей с тех пор, как ей перевалило за тридцать, — однако он был черно-белым и с достаточной ясностью давал представление о чертах ее лица. Второй снимок стал плодом вдохновенного творчества полицейского художника (Эла Келли, талантливого сукиного сына, который сотворил это чудо в неурочное время по личной просьбе Нормана) и изображал ту же женщину, но с шарфиком на голове.

Полицейские из того города навели справки в нужных местах, задали вопросы нужным людям, посетили нужные точки — убежища для бездомных, дешевые отели, захудалые пансионы, где без труда можно заглянуть в списки постояльцев, если вам, конечно, известно, кого и как просить, — но все без толку. Норман сам осоловел от бесконечных телефонных переговоров, на которые тратил каждую выдававшуюся свободную минуту, с возрастающим раздражением выискивая хоть какой-то след. Он даже заплатил за предоставленный ему список тех, кто в течение последних недель подал заявление на получение водительских прав, но все безрезультатно.

Мысль о том, что она скрылась бесследно, ушла от справедливого возмездия, избежала наказания за свои поступки (из которых самым тяжким грехом было похищение кредитной карточки), все еще не возникала в его сознании, однако он с неохотой приходил к выводу, что все-таки остановила свой выбор на другом городе, что из-за страха двести пятьдесят миль до первого города показались ей недостаточным расстоянием.

Впрочем, и восемьсот миль — тоже не так уж и далеко, как она вскоре узнает.

Как бы там ни было, хватит рассиживаться. Пора найти какую-нибудь тележку и заняться переноской своего имущества в новый кабинет, на два этажа выше. Он опустил ноги с письменного стола, и в этот момент зазвенел телефон. Он поднял трубку.

— Я могу поговорить с инспектором Дэниэлсом? — осведомился голос на другом конце линии.

— Слушаю вас, — ответил он, думая (без особого удовольствия): «С инспектором первого класса Дэниэлсом, если быть точным».

— Это Оливер Роббинс.

Роббинс… Роббинс… Фамилия знакомая, но где…

— Из «Континентал экспресс», помните? Я продал билет на автобус женщине, которую вы разыскиваете. Дэниэлс мгновенно распрямился в кресле.

— Да, мистер Роббинс, я вас отлично помню.

— Я видел вас по телевизору, — сказал Роббинс. — Как здорово, что вы всех их арестовали. Такое преступление!.. Знаете, мы очень рады, что вам удалось распутать дело.

— Да, — произнес Дэниэлс, старательно следя за тем, чтобы в его голосе не проскочили нетерпеливые интонации.

— Как вы думаете, их всех посадят за решетку?

— По крайней мере, большинство из них. Чем могу помочь вам сегодня?

— Наоборот, мне кажется, я могу помочь вам, — поправил его Роббинс. — Помните, вы просили меня позвонить, если я вспомню какие-нибудь новые подробности? Я имею в виду, о женщине в темных очках и красном шарфике.

— Конечно, помню, — ответил Норман. Голос его звучал спокойно и сдержанно, но рука с телефонной трубкой сжалась в кулак, и ногти снова впились в ладонь.

— Так вот, я думал, будто рассказал вам все, что знаю, но кое-что пришло мне в голову сегодня утром, когда я принимал душ. Я размышлял целый день и, как мне кажется, не ошибаюсь. Она действительно сказала именно так.

— Что сказала именно так? — переспросил Норман. Голос все еще звучал хладнокровно — и даже приятно, пожалуй, — однако по морщинкам на запястье сжимавшей телефонную трубку руки потекла яркая струйка крови. Норман выдвинул пустой ящик письменного стола и занес над ним кулак, чтобы кровь падала в ящик. Маленькое крещение во имя того, кто займет эту вонючую конуру после него.

— Видите ли, она, собственно, не сообщила мне, куда ей нужен билет; я сам сказал ей. Наверное, поэтому я не вспомнил, когда вы расспрашивали меня, инспектор Дэниэлс, хотя обычно память в таких вещах меня не подводит.

— Я вас не понимаю.

— Люди, покупающие билеты, обычно называют конечный пункт назначения, — пояснил Роббинс. — «Обратный до Нэшвилла», например, или «В один конец до Лансинга, пожалуйста». Вы следите за моей мыслью?

— Да.

— Та женщина так не сказала. Она не назвала место, куда ей нужно попасть; она упомянула о времени отправления автобуса, которым хотела бы уехать. Вот что я вспомнил сегодня утром, когда принимал душ. Она сказала: «Я хочу купить билет на рейс, который отправляется в одиннадцать ноль пять. На этот автобус есть еще свободные места?» Она говорила так, словно место не имеет особого значения, а единственное, что по-настоящему важно…

— …это уехать как можно скорее и как можно дальше! — воскликнул Норман. — Да! Да, конечно! Спасибо огромное, мистер Роббинс!

— Рад помочь. — Голос Роббинса звучал немного озадаченно, он явно не ожидал такого всплеска эмоций на другом конце телефонной линии. — Эта женщина… вам, по-видимому, очень хочется найти ее.

— Вы правы, — согласился Норман. Он снова улыбался той улыбкой, от которой по коже Рози всегда пробегали мурашки, которая заставляла ее прижиматься к стене, чтобы защитить измученные почки. — Вы совершенно правы. Значит, рейс в одиннадцать ноль пять, мистер Роббинс, куда он идет?

Роббинс сообщил ему название города, затем спросил:

— Она тоже входит в ту банду, которую вы поймали, инспектор Дэниэлс? Женщина, которую вы ищете?

— Нет, она подозревается в получении денег с помощью чужой кредитной карточки, — ответил Норман. И Роббинс начал говорить что-то по этому поводу — по всей видимости, он настроился на продолжительную беседу, — однако Норман положил трубку на рычаг, оборвав его на полуслове. Он снова забросил ноги на письменный стол. Тележку найдет позже, вещи подождут, новый кабинет никуда не денется. Он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

— Получение денег с помощью чужой кредитной карточки, как же, — произнес он.

— Что там говорится о длинной руке закона?

Он вытянул левую руку и разжал кулак, открывая перепачканную кровью ладонь. Несколько раз сжал и разжал пальцы, тоже измазанные кровью.

— Длинная рука закона. Сучка! — Он неожиданно рассмеялся. — Чертовски длинная рука закона, и она тянется к тебе. Можешь не сомневаться, она тебя достанет.

Он продолжал сжимать и разжимать пальцы, глядя на маленькие капли крови, падающие на крышку стола, не обращая на них внимания, смеясь и чувствуя себя превосходно. Все возвращается на нужные рельсы.

Добравшись ближе к вечеру в «Дочери и сестры», Рози обнаружила Пэм в складном кресле в расположенной на нижнем этаже комнате отдыха. На коленях у нее лежала раскрытая книга, но она смотрела на Герт Киншоу и сухощавое крошечное существо, появившееся в «Дочерях и сестрах» десять дней назад — девушку по имени Синтия, фамилию Рози забыла. У Синтии была пестрая панковская прическа — половина волос зеленые, половина оранжевые, — и, судя по виду, весила она фунтов девяносто, не больше. Левое ухо, которое приятель Синтии попытался — с определенной долей успеха — оторвать, прикрывала толстая повязка. Она была одета в фуфайку-безрукавку с огромными вырезами для рук и портретом Питера Тоша в центре кружащегося сине-зеленого психоделического взрыва. «Я ЭТО ТАК НЕ ОСТАВЛЮ!» — грозила надпись на фуфайке. При каждом движении девушки фуфайка с огромными вырезами шевелилась, приоткрывая ее груди размером с чайную чашечку и клубничного цвета соски. Она задыхалась, по лицу стекали ручьи пота, однако, казалось, была счастлива оставаться тем, кем она есть и находиться там, куда попала.

Герт Киншоу отличалась от Синтии так, как день отличается от ночи. Рози никак не могла окончательно решить для себя, кто же она такая — консультант при «Дочерях и сестрах», надолго задержавшаяся обитательница приюта или же, так сказать, друг дома. Она появлялась, оставалась на несколько дней, потом исчезала снова. Частенько принимала участие в терапевтических лечебных сеансах (таковые устраивались в «Дочерях и сестрах» два раза в день, причем присутствие на втором, проводившемся в четыре часа пополудни, являлось для всех непременным условием пребывания), однако Рози ни разу не слышала, чтобы она что-нибудь говорила. Высокая, не ниже шести футов, и крупная — с широкими мягкими темно-коричневыми плечами, двумя огромными арбузами грудей, гигантским мешкообразным животом, над которым свисала футболка размера XXXL, и широким задом в просторных тренировочных штанах, которые она не снимала, казалось, никогда. Волосы ее представляли собой джунгли беспорядочно торчащих косичек (высший крик моды). В целом она настолько походила на тот тип женщин, которых часто можно увидеть у автоматических прачечных с шоколадкой и последним номером «Нэшенл инкуайрер» в руке, что с первого взгляда вы не замечали упругости бицепсов, подтянутости бедер и то, что ее крупный зад не трясется при ходьбе. Только во время семинаров в комнате отдыха Рози изредка слышала ее громкий голос.