Кошачье кладбище (Кладбище домашних животных) (др. перевод), стр. 24

— Счастливого полета! — произнес Луис вслух, застегнул куртку и пошел к стоянке машин. Ветер выл, хватал за полы, норовил сорвать с головы охотничью шапку — пришлось придерживать ее рукой. Он отпер машину, но, прежде чем сесть, проводил взглядом самолет, под рев двигателей устремившийся в холодное голубое небо.

Луис помахал еще раз. Ему вдруг сделалось так одиноко, впору плакать.

И после вечерних посиделок за пивом с Джадом и Нормой настроение не поднялось. Норма даже выпила бокал вина по разрешению, даже, скорее, по настоянию доктора Уайбриджа. Отдавая дань наступившей зиме, они перебрались с веранды на кухню.

Джад растопил маленькую печку, подле нее так тепло и уютно, пиво приятно освежает. Джад неспешно рассказывает о том, как двести лет назад индейцы наголову разбили десант англичан. В ту пору племя микмаков наводило страх в округе, их и поныне побаивается кое-кто из землеторговцев.

Вечер, можно сказать, удался, да только Луис не забывал, что его ждет пустой дом. Еще на лужайке, шагая по хрусткой заиндевелой траве, он услышал, как звонит телефон. Бегом бросился он к дому, распахнул дверь, прокатился на скользких подошвах по линолеуму из прихожей прямо в кухню, схватил трубку.

— Слушаю!

— Луис, это ты? — услышал он далекий и такой милый голос жены. — Мы прилетели. Все в порядке.

— Молодцы! — Он присел подле телефона, продолжая говорить с женой. КАК МНЕ ВАС ВСЕХ НЕ ХВАТАЕТ, вертелось в голове.

22

В День Благодарения Джад с Нормой закатили настоящий пир. Луис возвращался от них сытым и сонным. Поднявшись в спальню, впервые ощутил прелесть тишины и покоя, скинул ботинки, лег. Сейчас начало четвертого, за окном — тусклый зимний день.

ВЗДРЕМНУ ЧУТОК, решил он и сразу заснул.

Разбудил его телефонный звонок. Луис не сразу нашарил трубку — уже собирались сумерки, — не сразу пришел в себя после сна. За стенами дома выл и стонал ветер. Потрескивал и пощелкивал электрический камин.

— Слушаю! — буркнул он. Наверное, снова звонит Рейчел из Чикаго поздравить его с праздником, даст поговорить с детишками… Как же его угораздило столько проспать, ведь он же собирался футбольный матч посмотреть по телевизору.

Но звонила не Рейчел, а Джад.

— Луис, боюсь, я к вам с недоброй вестью.

Луис соскочил с постели, пытаясь прогнать остатки сна.

— Что случилось, Джад?

— Да тут у нас на лужайке мертвый кот. Сдается мне, что это — вашей дочки.

— Чер? — У Луиса похолодело в животе. — Вы не ошиблись?

— Наверное не скажу, но, похоже, ваш.

— Вот незадача! Сейчас иду!

— Хорошо.

С минуту Луис недвижно сидел на кровати. Потом сходил в туалет, надел ботинки, спустился в прихожую.

МОЖЕТ, ЭТО И НЕ ЧЕР. ДЖАД СКАЗАЛ: НАВЕРНОЕ. ГОСПОДИ, ЗАЧЕМ КОТУ ПОНАДОБИЛОСЬ ЧЕРЕЗ ДОРОГУ БЕЖАТЬ? ОН И В ДОМЕ-ТО ЛЕНИТСЯ НАВЕРХ ПОДНЯТЬСЯ, ЖДЕТ, ПОКА КТО НА РУКИ ВОЗЬМЕТ. ЗАЧЕМ ЖЕ ЕМУ ЧЕРЕЗ ДОРОГУ?

Но в душе он уже уверился, что это Чер. Не дай Бог, позвонит сегодня Рейчел! Что он скажет ей и дочери?

И слова, как ни странно, пришли сами собой: «С любым живым существом всякое может случиться. Говорю это как врач. Постарайся сама объяснить Элли, что будет, если Чер попадет под машину…»

Да что это он, в самом деле? Не может, ничего не может случиться с их котом!

Вдруг вспомнилось: один из партнеров по покеру, Уикс Салливан, все допытывался, неужели врач, нормальный, здоровый женатый мужчина, может равнодушно осматривать каждый день голых женщин-пациенток. Луис пытался объяснить, что все иначе, чем Уиксу представляется. Он берет у женщины мазок или учит, как распознавать опухоль груди, но это не значит, что пациентка вдруг — раз! — сбросит с себя простыню и предстанет перед ним этакой Венерой в морской ракушке. Да, врач осматривает и грудь, и влагалище, и задницу. Остальное прикрыто простыней, да и сестра бдит, скорее как раз чтоб защитить честь врача. Но Уикс не верил. Сиська — она и есть сиська, говорил он. И либо тебя всегда от нее в жар бросает, либо вообще никогда. И Луис нашел лишь слабый аргумент: сиська сиське рознь, особенно когда вспоминаешь собственную жену.

Так же, как и семья семье рознь. И с Чером ничего не может случиться. Ведь он — часть СЕМЬИ, под ее защитой. Он так и не сумел растолковать Уиксу, что врач, так же, как и все, четко разделяет службу и быт. И сиська для врача (если он не дома, в постели с женой) — это лишь грудная железа. Можно спокойно и умно рассуждать перед учеными коллегами о детской лейкемии. У вас и в мыслях не укладывается, что Костлявая может позвонить и в ваш дом. Лейкемия? У моего ребенка? Вы шутите, доктор. Кошка моего ребенка? Погибла? Не может быть.

НИЧЕГО, НИЧЕГО! ВСЕ ПОСТИГАЕШЬ ШАГ ЗА ШАГОМ.

Нет, трудно смириться. Он вспомнил, какая истерика случилась с Элли, когда она представила, что когда-либо Чер умрет.

ЧЕРТОВ КОТ! И ЗАЧЕМ ТОЛЬКО МЫ ЕГО ЗАВЕЛИ?

Луис окликнул кота. Но мурлыкал лишь камин, пожирая доллар за долларом. Диван, на котором в последнее время Чер дневал и ночевал, был пуст. Не видно кота и на батареях отопления. Луис постучал его миской — на этот звук Чер отзывался и бежал стремглав… но только не сейчас. И больше никогда не прибежит, вдруг подумалось Луису.

Он накинул куртку, надел шапку. Направился было к двери, но вернулся. Нет, все-таки не обманывают его дурные предчувствия. Открыв шкафчик под раковиной на кухне, присел на корточки, пошарил меж пластиковых пакетов: белые — для домашних отходов, большие зеленые — для свалки. Луис выбрал зеленый. После кастрации Чер изрядно потолстел.

Сунув неприятный, скользкий и холодный пакет в карман куртки, Луис вышел из дома и двинулся к шоссе.

Половина шестого. Смеркалось. Только на горизонте за рекой догорала багровая полоса заката. Кругом будто все вымерло. Лишь ветер носился по шоссе, хлестал Луиса по щекам, выхватывал изо рта белый парок. Луис поежился, но не от холода. Ему стало тоскливо и одиноко. Тоска пробирала до костей: не выразить словами, не облечь в образ. Просто он живет в холодном, равнодушном мире и сам такой же — холодный и равнодушный.

Вон и Джад. Статуей стоит на побитой морозцем лужайке, лицо сокрыто меховой оторочкой капюшона — на Джаде была неуклюжая зеленая байковая куртка, какие носят туристы. Достойное дополнение к безжизненному ландшафту. Сумерки. Тишина, не слышно даже птиц.

Луис хотел было перейти дорогу, но Джад остановил его жестом и что-то крикнул. Слов не разобрать, ветер завывал все громче. Ураган, да и только, мелькнуло у Луиса. Не успел он отступить и на шаг, как мимо, взревев сиреной, пронесся бензовоз из Оринко — парусом захлопала по спине куртка — едва не задел! Черт, окажись Луис сейчас на середине дороги…

Он внимательно огляделся: нет, больше машин не видать, лишь удаляются огоньки бензовоза.

— Я испугался, думал, эта махина вас раздавит! Осторожней.

Даже вблизи Луис не мог разглядеть старика, странно, ему вдруг показалось, что это вовсе и не Джад.

— А где Норма? — спросил он, стараясь не глядеть на темнеющую у ног старика кучку.

— В церковь на праздничную службу пошла. К ужину вернется, не раньше. Поди, проголодалась… Да в церкви перекусит, надеюсь.

Ветер рванул капюшон с головы старика, и Луис убедился: верно, это Джад. Да и кому ж здесь еще быть?

— Бутерброд с куриным паштетом, — продолжал старик. — Сухомяткой пробавляется с полудня. А вернется часов в восемь.

Луис присел на корточки. ГОСПОДИ! ТОЛЬКО БЫ НЕ ЧЕР! — взмолился он, повернул рукой в перчатке мордочку, присмотрелся. ТОЛЬКО БЫ ДЖАД ОШИБСЯ! ПУСТЬ БУДЕТ ЧУЖОЙ КОТ!

Но, конечно же, перед ним лежал Чер. Не обезображен, не раздавлен в лепешку. Верно, попал под бензовоз (КСТАТИ, А ПОЧЕМУ ЭТО БЕНЗОВОЗ РАЗЪЕЗЖАЕТ ПО ПРАЗДНИКАМ? — мелькнула сторонняя мысль). Глаза приоткрыты, но уже остекленели. Изо рта тянется застывшая струйка крови, совсем немного, лишь чуть запятнан белый «воротничок» кота.

— Ваш, Луис?