Бесплодные земли (др. перевод), стр. 27

Молодого человека не оставляла мысль, что внутри погребен ключ — ключ, на краткий миг явившийся ему в пламени костра перед тем, как горящие останки кости еще раз изменились и возникла роза. Три перевернутых V, центральное — пошире и поглубже двух других. И маленькая закорючка на конце. Вот что таил в себе нарост.

На Эдди опять дохнуло давешним сном. «Дид-э-чик, дод-э-чом, не тревожься — ты с ключом».

«Возможно, — подумал он. — Но на этот раз надо будет вытащить его весь. Думаю, в этот раз девяносто процентов не пойдут».

Действуя с величайшей осторожностью, он срезал ветку и отсек ее тонкий конец. Остался толстый ясеневый чурбачок дюймов девяти в длину. Этот увесистый кусок дерева в руке Эдди, на ощупь очень живой, напоенный жизненной силой, казалось, был не прочь выдать скрытые в нем очертания — но лишь человеку, которому достанет умения и ловкости выманить у него эту тайну.

Был ли Эдди этим человеком? Имело ли это значение?

Эдди Дийн считал, что ответ на оба вопроса — да.

На правой руке юноши сомкнулись пальцы левой, здоровой руки стрелка.

— Сдается мне, ты знаешь какой-то секрет.

— Не исключено.

— Нам можно узнать, в чем он состоит?

Эдди помотал головой.

— Думаю, лучше не нужно. До поры до времени.

Роланд подумал, кивнул.

— Хорошо. Я хочу задать тебе один вопрос, и после мы оставим это. Не увидел ли ты случайно, как добраться до корня моих… моих затруднений?

Эдди подумал: «И это самое большее, как он может обнаружить сжирающее его заживо отчаяние».

— Не знаю. Сейчас точно не скажу. Но я надеюсь, Роланд. Честное-пречестное, надеюсь.

Роланд снова кивнул и выпустил руку Эдди.

— Благодарю. До наступления темноты остается еще пара часов — почему бы не использовать их с толком?

— Я — за.

Они снова тронулись в путь. Роланд толкал кресло Сюзанны, а Эдди шел впереди, не выпуская из рук деревяшку с погребенным внутри нее ключом. Казалось, ясень тихонько вибрирует, пронизанный собственным теплом, тайным и мощным.

Вечером, когда ужин был съеден, Эдди вынул из-за пояса нож стрелка и приступил к делу. Нож был потрясающе острым и, казалось, никогда не затупится. Эдди работал не торопясь, поворачивая освещенную пламенем костра деревяшку то так, то эдак, и смотрел, как из-под уверенно скользящего по дереву лезвия подымаются тонковолокнистые завитки.

Сюзанна лежала, подложив руки под голову, и смотрела на звезды, неспешно катившие по черному небу.

Роланд стоял на краю лагеря, за пылающим костром, и вслушивался в голоса безумия, вновь зазвучавшие в его больном мятущемся рассудке.

Мальчик был.

Никакого мальчишки не было.

Был.

Не было.

Был…

Закрыв глаза, он схватился холодной рукой за ноющий лоб, недоумевая, долго ли еще протянет, прежде чем лопнуть, как лопается чересчур туго натянутая тетива. «О Джейк, — думал он. — Где же ты? Где?»

А над ними, взойдя на назначенные места, неотрывно смотрели друг на друга поверх звездного пепелища своего расторгнутого в незапамятные времена брачного союза Древняя Звезда и Праматерь.

Часть вторая. Ключ и роза

На протяжении трех недель Джон «Джейк» Чэмберс храбро сражался с разгоравшимся в нем безумием. Все это время он чувствовал себя последним уцелевшим на борту идущего ко дну океанского лайнера — человеком, который что есть мочи работает трюмной помпой в отчаянной попытке продержать корабль на плаву до тех пор, пока не утихнет шторм, не очистится небо и откуда-нибудь — откуда угодно — не подоспеет помощь. Двадцать девятого мая 1977 года, за четыре дня до начала летних каникул, он наконец взглянул фактам в лицо: помощь не придет. Пришло время сдаться, предаться на милость бури.

Соломинкой, переломившей спину верблюда, стал годовой экзамен по литературной композиции: сочинение, «итоговое эссе».

Джон Чэмберс — Джейк для тех трех-четырех мальчиков, с которыми его связывала почти что дружба (стань этот маленький фактоид известен его отцу, тот, несомненно, пришел бы в неописуемую ярость), — заканчивал свой первый год обучения в школе «Пайпер». Хотя Джейку уже исполнилось одиннадцать и учился он в шестом классе, для своих лет мальчик был мелковат, и тот, кто видел его впервые, нередко решал, что он намного моложе. Честно говоря, бывало, что Джейка принимали за девочку, пока примерно с год назад, добиваясь позволения сделать короткую стрижку, он не закатил такой скандал, что мать наконец смягчилась — и разрешила. Конечно, с отцом проблем из-за стрижки не возникало. Отец только усмехнулся своей жесткой, нержавеющей стали улыбкой и сказал: «Лори, парень хочет быть похожим на морского пехотинца. Молодец».

Для отца он никогда не бывал Джейком и редко — Джоном. Отец обычно называл его просто «парень».

Школа «Пайпер», объяснил отец Джейку прошлым летом (это было лето двухсотой годовщины [9] — море флагов и знамен, а Нью-Йоркская гавань запружена величественными Кораблями), — Лучшая В Стране Школа Для Мальчика Твоих Лет, Черт Ее Дери. То, что Джейка приняли в нее, никак не было связано с денежным вопросом, не уставал разъяснять (если не сказать настойчиво твердил) Элмер Чэмберс. Он яростно гордился этим фактом, хотя и в десять лет Джейк уже подозревал, что по правде это, возможно, никакой не факт; что по правде это, возможно, самое натуральное вранье, превращенное отцом в факт, чтобы за ленчем или на коктейле можно было небрежно ввернуть в разговор: «Что, мой парень? О-о, он ходит в «Пайпер». Лучшая В Стране Школа Для Мальчишки Его Лет, Черт Ее Дери. Там место ни за какие деньги не купишь, знаете ли, — для школы «Пайпер» главное мозги и только мозги!»

Джейк прекрасно сознавал, что в раскаленной топке отцовского ума грубый уголь суждений и желаний, материя низменная, зачастую преображается в твердые алмазы, именуемые Элмером Чэмберсом фактами или, в менее официальной обстановке, «фактоидами». «Факт тот, что…» было излюбленным выражением этого человека и произносилось с благоговением, часто, при каждом удобном случае.

— Факт тот, что за деньги место в школе «Пайпер» не купишь, — внушал отец Джейку тем летом — летом двухсотой годовщины, летом синих небес, праздничных флагов и величественных больших Кораблей, золотым летом… ибо золотым воскресало оно в памяти мальчика, ведь в ту пору Джейк еще не начал терять рассудок и причина для беспокойства у него была только одна: придется он к пайперовскому двору или нет, по всем ли статьям подойдет для этого инкубатора юных гениев. — В заведение вроде «Пайпера» попасть может только тот, у кого имеется кое-что вот здесь. — Элмер Чэмберс потянулся через письменный стол и жестким, желтым от никотина пальцем постукал сына по лбу. — Понял?

Джейк кивнул. Вступать в разговор не было необходимости, поскольку со всеми, в том числе и с женой, отец обращался так же, как с подчиненными на работе (он отвечал за составление программы одного из каналов телевидения и слыл признанным мастером ставить подножки конкурентам — мастером рубки). Элмера Чэмберса следовало слушать, в нужных местах кивать, и немного погодя он вас отпускал.

— Хорошо, — сказал отец, закуривая одну из своих восьмидесяти ежедневных сигарет «Кэмел». — Значит, мы понимаем друг друга. Пахать тебе придется как проклятому, но ты потянешь. Иначе нам не прислали бы вот это. — Он взял со стола письмо, извещавшее о том, что Джейк принят в «Пайпер», и шумно потряс им. В этом жесте сквозило некое свирепое торжество, словно письмо было зверем, которого он убил в джунглях и теперь освежует и съест. — Так что работай, трудись в поте лица. Добейся успеха. Чтоб мы с матерью гордились тобой. Закончишь год на «отлично», будет тебе поездка в «Мир Диснея». Стоящая цель, а, малыш?