Двери между мирами (Извлечение троих) (др. перевод), стр. 2

В небе висел полукруг луны, затянутый туманной дымкой, но все-таки сквозь нее пробивалось достаточно света, чтобы стрелок разглядел, что его кобуры подозрительно потемнели. Револьверы уж точно намокли. Пока еще невозможно было определить, насколько сильно пострадало оружие и не намокли ли и патроны тоже в барабанах и в патронташе. Сначала нужно убраться подальше от волн, а потом уже можно и проверять. Сначала нужно…

– Дод-а-чок?

На этот раз звук раздался гораздо ближе. Озабоченный только тем, как бы не намочить патроны, стрелок совершенно забыл о создании, которое вынес прилив. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что оно теперь всего-то в четырех футах. Вонзая клешни в песок, перемешанный с галькой и ракушками, оно подползало все ближе. Мясистое членистое тело приподнялось, тут же напомнив стрелку скорпиона, однако Роланд не разглядел на хвосте жала.

Еще один скрежещущий рокот прибоя, на этот раз громче. Существо снова застыло на месте и подняло клешни в своей вариации стойки чести.

Эта волна была больше прежних. Роланд снова пополз вверх по пологому прибрежному склону и только оперся руками для первого толчка, как существо рванулось к нему со скоростью, которой никак нельзя было от него ожидать, судя по предыдущим тяжеловесным движениям.

Стрелок ощутил яркую вспышку боли в правой руке, но сейчас не было времени на размышления. Он оттолкнулся каблуками своих промокших сапог, подтянулся на руках и сумел-таки опередить волну.

– Дид-а-чик? – вопрошало чудовище своим жалобным (Почему ты не хочешь помочь мне? Ты разве не видишь, что я в отчаянии?) голоском.

Существо бросилось на него снова, и Роланд лишь теперь увидел, как его указательный и средний пальцы целиком исчезают в зазубренном клюве, и едва успел отдернуть кровоточащую правую руку, спасая оставшиеся три пальца.

– Дум-а-чум? Дад-а-чам?

Стрелок, пошатываясь, поднялся. Чудовище пропороло клешней штанину его насквозь промокших джинсов, разодрало сапог из старой и мягкой, но крепкой, не хуже железа, кожи и вырвало у него из икры кусок мяса.

Он потянулся правой рукой к кобуре, и только когда револьвер упал на песок, Роланд сообразил, что для этого старого как мир смертоносного движения ему не хватает двух пальцев.

Чудище жадно набросилось на револьвер.

– Нет, сволочь! – прорычал Роланд и пнул тварь ногой. С тем же успехом он мог бы пинать и какой-нибудь валун… который вдобавок еще и кусается. Чудовище отхватило носок его правого сапога, а вместе с ним – почти весь большой палец и стянуло сапог с ноги.

Стрелок нагнулся, поднял револьвер, уронил его, грязно выругался, но в конце концов справился с ним. То, что он прежде делал играючи, не утруждая себя даже тем, чтобы задумываться об этом, вдруг оказалось сложнейшим трюком вроде жонглирования.

Тварь трепала сапог стрелка, разрывая его на части и бормоча свои невнятные вопросы. Волна накатывала на берег, пена на ее гребне казалась мертвенно-бледной в пробивающемся сквозь сито туманной пелены свете полумесяца. Омарообразная гадина прекратила терзать сапог и подняла клешни в боксерской стойке.

Левой рукой Роланд вытащил второй револьвер и трижды нажал на спусковой крючок. Чик-чик-чик.

По крайней мере теперь все ясно с патронами в барабанах.

Он сунул левый револьвер в кобуру. Чтобы убрать правый, ему пришлось левой рукой повернуть его стволом вниз и только потом отпустить, чтобы он сам встал на место. Кровь испачкала вытертые деревянные рукояти; пятна крови алели на кобуре и на поношенных джинсах там, где кобура соприкасалась с тканью. Кровь хлестала из двух обрубков, на месте которых совсем недавно были два пальца.

Онемение в ногах еще не прошло, и боль в искалеченной правой ступне практически не чувствовалась, зато рука полыхала ревущим огнем. Призраки искусных, натренированных пальцев, что разлагались теперь в желудочных соках в утробе твари, как будто вопили о том, что они еще здесь, на руке, и что им невыносимо больно.

Кажется, у меня назревают большие проблемы, отстраненно подумал стрелок.

Волна отступила. Чудище опустило клешни, пропороло очередную дыру в сапоге стрелка, но потом передумало, резонно решив, что владелец сапога гораздо вкуснее старого куска кожи, которую он неким таинственным образом сбросил.

– Дум-а-чум? – спросило оно и рванулось к стрелку с ужасающей скоростью. Стрелок отступил, почти не чувствуя под собой ног. Только теперь ему пришло в голову, что это создание наделено каким-то разумом. Оно приблизилось к нему, быть может, проделав немалый путь вдоль берега, приблизилось осторожно, потому что не знало, что он такое и на что способен. Если бы волна прилива не разбудила Роланда, эта тварь содрала бы кожу с его лица, пока он спал и видел сны. А сейчас существо уже выяснило, что он не только приятен на вкус, но еще и уязвим: легкая добыча.

Она уже настигала его – тварь длиной в четыре фута и высотой в один, которая вполне могла весить фунтов семьдесят. Такая же целеустремленная и откровенно хищная, как и сокол Давид, тот, что был у стрелка еще в его детские годы, только без Давидовых смутных признаков преданности.

Каблуком сапога стрелок зацепился за выступающий из песка камень и едва не упал.

– Дод-а-чок? – спросило чудовище как будто даже заботливо, вытаращилось на стрелка своими глазками, колышущимися на стебельках, и протянуло клешни… но тут набежала волна прилива, и клешни снова поднялись в стойке чести. Однако на этот раз они легонько подрагивали, и стрелок понял, что существо так реагирует на звук волны и что сейчас этот звук – для его преследователя по крайней мере – был чуть-чуть послабее.

Стрелок отступил назад, перешагнув через камень, и нагнулся в тот самый момент, когда волна со скрежещущим ревом обрушилась на усеянный галькой берег. Его голова оказалась в каких-нибудь нескольких дюймах от насекомоподобного рыла чудовища. Оно могло запросто выцарапать ему глаза, хватило бы одного взмаха клешни, но эти трепещущие клешни, так похожие на стиснутые кулаки, оставались воздетыми к небу по обеим сторонам его попугаячьего клюва.

Стрелок потянулся за камнем, из-за которого он чуть не упал. Это был здоровенный камень, наполовину вросший в песок. Его искалеченная правая рука заныла, когда комья грязи и острые грани камня врезались в открытую кровоточащую плоть, но стрелок все же выдернул камень из слежавшегося песка и, закусив губы, поднял его.

– Дад-а… – начало было чудовище, опуская и разжимая клешни по мере того, как откатывала волна и замирал ее рев, но стрелок изо всех сил грохнул камнем по спине твари.

Раздался треск – это сломался пластинчатый панцирь. Чудовище бешено извивалось под камнем, его хвост неистово бил о песок, вверх-вниз, вверх-вниз. Его вопрошающие интонации обернулись глухими воплями боли. Клешни щелкали, пытаясь схватить пустоту. Зазубренный клюв скрежетал о комки песка и гальку.

И все же, когда набежала очередная волна, тварь попыталась поднять клешни, и в то же мгновение стрелок наступил ей на голову своим уцелевшим сапогом. Звук был таким, как будто хрустнуло много-много сухих тонких прутиков. Из-под каблука, брызнув в обе стороны, потекла какая-то густая жижа. Черного цвета. Чудовище выгибалось дугой и неистово извивалось. Стрелок еще сильнее надавил сапогом.

Набежала волна.

Клешни твари приподнялись на дюйм… на два дюйма… затряслись и упали, судорожно сжимаясь и разжимаясь.

Стрелок убрал ногу. Зазубренный клюв, который оттяпал от его живой плоти два пальца на руке и один на ноге, медленно раскрылся и закрылся. Один усик лежал, сломанный, на песке, другой бессмысленно трепыхался.

Стрелок еще раз припечатал ногой издыхающее чудовище. Потом – еще.

Он с натужным вздохом отвалил ногой камень и прошелся вдоль правого бока твари, методично пиная панцирь левым сапогом, ломая его, втаптывая бледные внутренности в темно-серый песок. Чудовище издохло, но для стрелка этого было мало: никогда за свою долгую, полную превратностей жизнь он еще не был так тяжело ранен, к тому же все это произошло так неожиданно.