Светящийся, стр. 53

— Ты что-нибудь слышал?

Денни не ответил ей, продолжая играть с мячом.

Теперь у них не будет сна, хотя они лягут на одной койке, заперев дверь на ключ.

В темноте, лежа с открытыми глазами, Денни думал:

— Папа хочет стать одним из них и жить вечно, именно этого он хочет.

Венди думала:

— Если я хочу его спасти, нужно уехать дальше в горы. Если нам суждено умереть, то пусть это случится в горах.

Она положила нож мясника, завернутый в полотенце, под кровать. Ее рука лежала рядом с ним. Мать и сын дремали, то и дело открывая глаза. Отель поскрипывал. На улице снова сыпал снег, тяжелый, как свинец.

35. В подвале

!!!Котел… Чертов котел!!!

Мысль пронзила мозг Джека, как красный сигнал опасности. Следом голос Уотсона:

— Если ты забудешь о котле, он пойдет вразнос, и вы со своей семьей взлетите на воздух. Он рассчитан на две с половиной атмосферы, но теперь так постарел, что взорвется задолго до этого… Я бы побоялся приблизиться к нему при показаниях манометра в 180 делений.

Джек пробыл в подвале всю ночь, копаясь в ящиках со старыми отчетами, снедаемый страхом, что время его кончается и нужно спешить. А ему все не давались в руки тайные нити, связывающие его с отелем. Если бы он их нащупал, он мог бы обезопасить себя и свою семью. Его пальцы пожелтели и засалились от постоянного перелистывания старой бумаги. Он был так поглощен делом, что забыл контролировать манометр. Последний раз он проверил его вечером, когда впервые спустился в подвал, а сейчас…

Джек взглянул на часы и вскочил, опрокинув стопку старых счетов.

Черт возьми — без четверти пять утра.

Позади вовсю пылала топка. Котел стонал и свистел. Джек подбежал к нему… Его лицо, похудевшее за последнее время, заросло густой щетиной, он выглядел, точно узник концлагеря.

Стрелка манометра показывала давление 210 фунтов на квадратный дюйм. Ему показалось, что старый латаный котел на глазах пухнет, едва сдерживая пар.

Котел идет вразнос… Я бы побоялся приблизиться к нему при ста восьмидесяти…

Внезапно в нем заговорил искушающий внутренний голос:

Пусть взрывается. Пойди за Венди и Денди. Уведи их отсюда, и путь он взрывается к чертовой матери.

Перед его взором возникла картина: сперва взорвется сам котел, раздирая сердце отеля. При взрыве котла полетят во все стороны, как шрапнель, раскаленные куски металла, некоторые из них пробьют стенку и подожгут старые бумаги, отчего запылает веселенький пожар, уничтожающий все следы и тайны отеля, разгадка которых непосильна для человеческого разума. Когда взорвется газ, огонь охватит лестницы, паркетные полы, ковры с черно-синим переплетением орнамента; шелковые обои на стенах начнут извиваться и скручиваться. И ни одна пожарная машина не прибудет сюда раньше марта следующего года. Гори, отель, гори синим пламенем, — через двенадцать часов от тебя ничего не останется!

Стрелка манометра передвинулась на 212.

Старый котел скрипел к стонал, как старуха, встающая с постели. Шипящие струйки паря стали пробиваться из-под латок, зашипели капли оловянной пайки. Джек ничего не видел и не слышал. Его руки застыли на вентиле клапана, который снижает давление пара и приглушает огонь в топке. Глаза Джека сапфирами сверкали в глазных впадинах.

Это мой последний шанс.

У них имеется страховой полис, который они выкупили вместе с Венди летом после первого года работы в Ставингтонской школе. По сорок тысяч долларов на каждого, и сумма удваивается в случае гибели во время железнодорожной или воздушной катастрофы или при пожаре.

Пожар… Восемьдесят тысяч долларов!

У Венди и Денни будет время покинуть отель, даже если они спят. Они успеют выбежать. Ни сам отель, ни ограда не смогут удержать их, если «Оверлук» будет охвачен пламенем.

Пламенем!..

Стрелка за грязным, закопченным стеклом подскочила к цифре 215.

Ему пришло еще одно воспоминание — воспоминание детства. За их домом на нижних ветвях яблони висело осиное гнездо. Кого-то из братьев — Джек уже не помнит, кого — ужалила оса, когда он качался на старой шине, подвешенной к суку яблони. Дело было к осени, когда укусы особенно опасны.

Вернувшись с работы, отец, в своем белом медицинском балахоне, собрал вокруг себя сыновей — Берта, Майка и маленького Джеки — и заявил, дыша парами пива, что он больше не потерпит ос в своем саду.

Смотрите, как это делается, — ска ал он с улыбкой (тогда он обходился без трости — столкновение с молочным фургоном были еще делом будущего), — может быть, вам это пригодится когда-нибудь.

Он взял грабли и сгреб большую кучу влажных листьев под дерево, где висело осиное гнездо. Потом поджег листья. День был ясным и безветренным. Листья медленно тлели, испуская горький дымок, запах которого запомнился ему к всю жизнь и приходил на память всегда, когда люди в садах сжигали кучи осенних листьев.

Листья под яблоней дымились всю половину дня, пока отец сидел в окружении сыновей на крыльце, опустошая одну за другой пивные банки. Джек сидел на ступеньке возле его ноги и играл большим красным мячом, напевая какую-то песенку: «ваше обманутое сердце… кричит в груди и заставляет плакать… Ваше обманутое сердце… подскажет вам, что делать…»

Перед ужином отец с сыновьями подошел к яблоне. В одной руке у него была мотыга. Он разворошил листья в костре костре, потом поднял мотыгу и ее рукояткой сшиб гнездона землю. Мальчики бросились врассыпную, но отец стоял над гнездом, покачиваясь и помаргивая глазами. Джек подошел поближе. По хрупкой поверхности гнезда ползало несколько ос. Они не пытались улететь. Изнутри гнезда доносилось навсегда запомнившееся ему низкое, мрачное жужжание, похожее на гудение проводов под высоким напряжением.

— Почему они не пытаются укусить тебя, папа? — спросил он.

— Потому что они опьянели от дыма, Джеки. Принеси-ка сюда канистру с бензином.

Он побежал в гараж и притащил канистру. Отец окропил гнездо желтым, как янтарь, бензином.

— Ну-ка, Джеки, отойди подальше, если не хочешь опалить себе брови.

Отец достал из безразмерных складок своего халата коробку спичек, чиркнул одной о ноготь и швырнул ее в гнездо, которое полыхнуло бело-оранжевым пламенем. Гнездо было моментально уничтожено.

— Огонь, — сказал отец, с улыбкой повернувшись к Джеку, — огонь уничтожает все.

Стрелка манометра стояла на цифре 220. Из утробы котла доносился глухой воющий звук. Струйки пара выбивались в сотнях мест из-под старых латок и торчали во все стороны, как иглы на спине дикобраза.

Огонь уничтожает все.

Внезапно Джек очнулся. Он задремал и чуть не проснулся в царстве небесном. О чем, милостивый Боже, он думает! Защита отеля — его обязанность, ведь он смотритель.

У него так взмокли ладони, что он не мог повернуть вентиль клапана, выпускающего пар. Тогда он охватил пальцами его спицы и повернул вентиль на один оборот, другой, третий. Послышалось шипение пара дыхание дракона. Горячий тропический туман вырывался из-под котла, обволакивая Джека. Манометр исчез из вида, и на минуту ему показалось, что он опоздал: скрежет и грохот внутри котла усилились, последовали, один за другим, два резких удара.

Когда часть пара вышла, Джек увидел, что давление в котле опустилось до двухсот и продолжает падать. Струйки пара вокруг заплат на корпусе котла выбивались слабее. Затих и скрежет.

190—180–175. Теперь котел не взорвется. Давление снизилось до ста шестидесяти.

Его нашли мертвым у котла, его руки прикипели к вентилю, горячий пар ошпарил его насмерть.

Тяжело дыша, Джек отступил от котла. Взглянул на руки, увидел на ладонях волдыри. Черт с ними, с волдырями, подумал он и нервно рассмеялся. Он чуть не сдох, цепляясь за этот вентиль, и что еще хуже — чуть не погубил «Оверлук». Для него это был последний сокрушительный провал. Он провалился как учитель, как писатель, даже как пьяница. Но попасть в список неудачников еще и как смотрителю — это уж слишком!