Вампирский Узел, стр. 67

— Ты, похоже, не слишком расстроен.

— Я хочу приготовиться к их приходу. Отныне и впредь я буду сильным, Карла: Я больше не буду бежать от правды.

— От какой правды?

— Что я — перекресток любви и смерти.

20

Так я и думала. Хотя на физическом уровне мы переехали за две тысячи миль от Сан-Фернандо, на психологическом уровне мы не продвинулись ни на шаг. Я знала, что так все и будет. Я поняла это через несколько дней после того сна про герцога Синяя Борода, когда я нашла потайную дверь. В задней стенке большого встроенного шкафа, куда Мария повесила мою одежду. Это даже не шкаф, а такая каморка, куда можно войти. Я, конечно, открыла дверь. И там были знакомые деревянные ступени. Они вели вверх, на чердак. И я поняла: если я не испугаюсь призраков и поднимусь по лестнице до конца, там будет комната с моделью железной дороги и бесконечными зеркалами.

Я не торопилась возобновлять наши сеансы с Тимми. И хотя я давно приняла на себя ответственность за него и делала все, чтобы ему помочь — я не знаю, как это вышло, но похоже, я действительно спасла ему жизнь, — на самом деле я почему-то боялась того «прорыва», который он мне обещал.

Так что я предавалась безделью и наслаждалась видами.

Пару раз Руди свозил меня в город.

Славный такой городок. Как на старых выцветших открытках. Там есть парочка маленьких магазинчиков и аптека, которую держит один пожилой человек, мистер Галлахер. У него молодая жена-индианка и поразительно красивый, хотя и слегка мрачноватый сын. Я уже познакомилась кое с кем из горожан: с Вудсами, Гишами, Три, Тернйнгбруксами, — и с непременным для маленьких городков «городским сумасшедшим». Только здесь это женщина, и зовут ее Черри Кола. Феминизм в действии! Еще там есть небольшой супермаркет, в витрине которого почему-то выставлены парики; библиотека — одна на всю округу — и даже зал игровых автоматов. Мне кажется, что здесь больше, чем 573 жителя, как это указано на щите при въезде в город, но это, наверное, потому, что здесь находятся единственные в радиусе нескольких миль магазины. Мистер Галлахер говорит, что зимой городок вымирает в буквальном смысле этого слова. Он говорит, что в среднем за зиму здесь выпадает около двадцати футов снега. Не знаю… может, он просто пытается напугать «дамочку из Нью-Йорка» в моем лице, но звучит, надо признать, впечатляюще.

А какой здесь чудесный воздух! С горы дует свежий студеный ветер, а мостовые сплошь покрыты ковром из прелых листьев. Как они пахнут — я даже не знаю, как описать этот запах. Наверное, ради одного этого запаха можно уехать в деревню и уже никогда не вернуться жить в большом задымленном городе.

На двери на задней стенке встроенного шкафа висит овальное зеркало в перламутровой раме. Обычно я просто не обращаю на него внимания, когда захожу туда переодеться; но сегодня я случайно взглянула в зеркало и не увидела своего отражения. Я увидела отражение Тимми. Вернее — контуры его лица, как бы наложенные на мое лицо. Я так и не поняла, что было дальше: либо я прошла прямо сквозь дверь, которая превратилась в завесу из зеркального тумана, либо я открыла дверь и вышла на лестницу. Потом я поднялась по ступеням досамого верха и оказалась в комнате с зеркалами.

Он сидел на полу и прилаживал провода к новому электрическому генератору. Теперь у него было два полностью собранных поезда: древний паровоз конца прошлого века со старомодными вагончиками и ультрасовременный японский поезд, похожий на стальную обтекаемую сигару.

— Один тебе, другой мне, — сказал он, не поднимая глаз.

— А почему ты решил, что я буду играть? По идее, это ты должен играть, а я должна сидеть в кресле и делать записи.

— Тогда притворись беспристрастным наблюдателем, если тебе так легче. Но ты сама знаешь, что это будет притворство.

— О чем мы сегодня будем говорить? — спросила я.

— Лес у нас за спиной, — сказал он, расставляя крошечные пластмассовые деревья по склону холма, который он соорудил из перевернутого кресла. — И впереди тоже лес.

— Какой лес?

— Ты сама знаешь. Я достала блокнот.

— Он простирается в обе стороны. В здесь и сейчас и в забытое и забвенное прошлое. — Он сел прямо, явно довольный своей изысканной и красивой фразой.

Он видит ее, чувствует ее запах, он зовет ее. Они сходятся вместе — обоим радостно, что теперь они уже не одни. Она вся горит. Она дышит сбивчиво и тяжело. От нее исходит влажный землистый запах, который сводит его с ума. Он сходит с ума от желания, которое не имеет ничего общего с древней жаждой крови.

Они катаются по теплой и влажной земле. В лесу земля всегда влажная.

— Я знаю, как выйти отсюда, — вдруг кричи тон. Теперь он в облике человека. И это его смущает. Сбивает с толку.

Он вдруг понимает, что может говорить. Теперь он вспомнил, что значит речь, составленная из слов. С его губ срывается фраза на языке, который он не узнает:

— Das Ewigweibliche zieht uns hman.

Он не знает значения слов. Но, может быть, они как-то связаны с этой собакой — сукой, что лежит у его ног, царапает лапами землю, ластится, исходит страстью.

— Ты выведешь меня из леса? — говорит он, все еще ошеломленный звуками слов, которые так легко срываются с его губ.

Мальчик и собака медленно идут к свету.

Темная тень над головой. Может быть, хищная птица. Или край драконьего крыла.

Трудная дорога к свету.

Человек стоит в пламени. Сумерки.

…брызжет…

— Да. — Он поставил средневековый замок на широкий луг из зеленого пледа. — Я знал Жиля де Рэ по прозвищу Синяя

Борода, убийцу, который замучил около восьмисот детей, а также маршала Франции и близкого друга и соратника Жанны д’Арк. И узнав его, я узнал истинный смысл зла. И еще я узнал, что не в силах вынести правду, которая мне открылась. Эта правда и загнала меня — на века — в черный лес. Я спросила:

— Ты мне расскажешь об этом?

Он молчал.

Я ждала ответа.

Наконец он сказал, усмехнувшись:

— Ваши пятьдесят пять минут истекли, мисс Рубенс. Пожалуйста, когда будете выходить, пригласите следующего пациента. Я прикусила язык.

— Тогда завтра.

— Скажите, пожалуйста, мисс "Рубенс, — произнес он своим чарующим чистым голосом, — вы те знаете, как выйти из леса?

Едва уловимый шелест голосов в темноте. Мальчик-вампир шевелится во сне и открывает глаза. Выходит, он спал? Долго ли? В голове проявляются смутные образы: крошечная жилистая фигурка выпрыгивает из темноты, когти врезаются в землю, влажную от свежей крови жертвы, осмысленная речь пытается пробиться сквозь звериный вой, время, которое не было временем. Он ощупывает себя и понимает, что вновь принял человеческий облик. Может быть, потому, что где-то поблизости — люди. Пора возвращаться в их мир.

— Тифуже. Тифуже.

Опять и опять. Одно и то же слово. Произносимое шепотом и исполненное невыразимого ужаса. Почему, интересно.

Он взбирается на ближайший дуб, по-кошачьи сливаясь с сумраком. Он усаживается на ветке, что нависает над поляной, и видит двоих мужчин… нет, мужчину и мальчика. Это наверняка браконьеры. Они говорят очень тихо, но с жаром.

— Здесь лес кончается.

— Все равно надо бы поостеречься. Мы слишком близко к Тифуже. Ты разве не знаешь, что это значит, Жено?

— Нет.

— Люди барона нас схватят. Неужели ты не боишься?

— А надо боятся?

— Меня они просто повесят. А вот тебя, Жено… но ты еще маленький мальчик, и…

— Что, папа?

— Тифуже… замок Жиля де Рэ.

Фразы сливаются, и мальчик-вампир разбирает не все слова. Они говорят на каком-то кельтском диалекте… на языке простолюдинов Бретани. В этот раз лес завел их слишком далеко, думает он.