Любви все роботы покорны (сборник), стр. 50
– Отпусти рукав, Вика, или будет хуже.
И тогда я сказала:
– Я люблю тебя, Сережа!
Его рука потянулась к моей.
Сначала я подумала, что Сережа понял, каких гадостей только что наговорил. Сначала я подумала, что он хочет погладить мою ладошку и попросить прощения.
А потом Сережа выстрелил мне в руку.
И теперь я лежу и зажимаю нос левой рукой, потому что на правой не хватает большого, указательного и среднего пальцев.
Я лежу на грязной раскладушке, и слезы текут по щекам. Я вспоминаю, как каталась по черной земле, по земле, покрытой пеплом, и просила Сережку простить меня. Не важно за что. Как я просила Сережу не оставлять меня. И еще как он сказал:
– Уходи отсюда, пока я тебе башку не прострелил, стерва.
Я вспоминаю, как он закричал:
– Я знаю, зачем тебе был нужен!
Как он заорал:
– Ты чертова шпионка! Ты хотела выведать у меня военные тайны!
Потом Сережа произнес немного тише:
– Но я тебя прощаю. Иди к своим. И больше не вспоминай обо мне.
Он ушел.
А я поползла за ним.
Я перевязала рану какой-то тряпкой и поползла за ним. За линию фронта. На территорию, которая принадлежала мужчинам.
Я шла долго. Я миновала два или три патруля. Я нашла этот подвал и спряталась в нем.
И вот теперь утро, в подвале пыльно, и жирная муха летает под потолком, гоняясь за тополиным пухом.
Легкая, почти невесомая пушинка опускается ко мне. Она очень похожа на снежинку, и я вспоминаю детство, Рождество и маму.
Я не помню отца. Мой отец – шприц с биологическим материалом.
Голоса неподалеку. Грубые мужские голоса. Патруль?
Я вдруг совершенно четко понимаю, что Сережа меня никогда не простит. Что я его больше никогда не увижу.
Я отпускаю руку, и живая снежинка опускается мне на нос.
Я чихаю.
Какое наслаждение…
Вскакиваю с раскладушки как раз в тот самый момент, когда под сильными ударами мужских плеч хлипкая дверь срывается с петель. Пыль, грохот. В подвал врывается солнечный свет.
Их двое: Сережа и еще один, незнакомый мне мужчина. В руках у Сережи пистолет. Ствол направлен на меня. Ствол дрожит.
Сережка не ожидал меня здесь увидеть.
Я смотрю в его глаза, а он – в мои.
В подвале слишком пыльно и не видно, отражаюсь ли я в его зрачках.
В подвале слишком пыльно и не видно, отражается ли он в моих зрачках.
Напарник Сережи говорит:
– Что ты ждешь? Кончай тварь, Серый!
А я говорю:
– Я пошла за тобой, Сережа.
Ствол дрожит.
Сереже очень идет военная форма. Сереже очень идет лихо задвинутая на затылок фуражка. Я любуюсь своим милым. Я так мечтала, чтобы он надел на мой безымянный палец тоненькое изящное колечко.
Сережа говорит:
– Заткнись.
Я хочу только его. Мне нужен только он в этом мире.
Напарник спрашивает:
– Ты что, ее знаешь?
Я говорю:
– Я хочу, чтобы ты стал моим мужем, Сережа.
Напарник спрашивает:
– Ты ее знаешь?
Ствол дрожит.
Сережа говорит:
– Заткнись!
Напарник кричит:
– Ты – ублюдочный предатель!
Ствол дрожит.
Потом ствол дергается, и запах пороха смешивается с запахом пыли. Напарник Сережи падает на пол. Он падает на пол, и соленый запах крови смешивается с запахом пыли.
Он падает на пол с дыркой во лбу.
Сережа смотрит на меня, а потом говорит:
– Даже в Библии говорится…
Он приставляет ствол к виску и говорит:
– Женщина – источник греха…
Еще он говорит:
– Я согрешил. – И стреляет.
За стеной топот. За стеной грубые мужские выкрики – скоро сюда придут. А пока мы одни – я и Сережа.
Мой навеки Сережа. Моя судьба.
Я опускаюсь на колени перед телом любимого, трогаю его ладонь. Ладошка еще теплая. Я заглядываю в его глаза.
В них все еще отражается мое лицо.
Рядом с телом Сережки валяется книжка знаменитого автора. «Теория моногамии».
Библия нашего поколения.
Я глажу ладонь любимого правой рукой – безымянным пальцем – а левой вытягиваю у него из руки пистолет.
И стреляю в книгу.
Я кричу.
Я кричу так громко, чтобы меня услышал весь мир.
Я стреляю.
Отдача бьет по руке.
Глаза застилают слезы.
Я кричу.
Снаружи орут мужчины.
Я стреляю.
Вы уже представляете, что случилось дальше?
У меня закончились патроны.
Пистолет щелкал, а от книжки остался кусочек обложки с надписью «моногамии».
Вы уже представляете, что случилось дальше?
Я лежала рядом с Сережкой и смотрела ему в глаза.
Я понимала, что больше никогда никого не смогу полюбить.
И я не представляла, что случится дальше.
И я не представляла, ради чего мне теперь стоит жить.
Марина Маковецкая
Мороженое с вишневым джемом
…А ты знаешь, что 753 умножить на 312 будет 234 936?
Окно моей комнаты заперто на замок, а ключа у меня нет. Все окна в нашем с тобой доме запираются ключом: быть может, это и странно, но только не для нас.
Я сижу на подоконнике и смотрю на деревья за окном. Заскрипело стекло – это я с силой провела по нему пальцем. Дотрагиваюсь до замка – он холодный.
Нет, нет, мне совсем не грустно, мне очень весело! Я вижу в мыслях, как летаю между этими деревьями и легко-легко качаюсь на ветках – туда-сюда, словно на качелях. Это пустяки, что мне не всегда можно наружу. Не так уж важно, летаешь в мыслях или наяву.
Я очень люблю летать между деревьями.
А еще я люблю мороженое с вишневым джемом. Когда оно пару минут постояло в тепле и уже не совсем твердое. Белое с красными полосками, в пластиковом стаканчике, с восхитительной подтаявшей сладостью у стенок. Я зачерпываю эту сладость прежде, чем твердую серединку: она так вкусно растекается во рту…
И люблю, когда ты подхватываешь меня на руки – больше всего это люблю! – и двигаешь вверх-вниз, невесомую, раз за разом насаживая меня на себя, взрезая собой мое тело… Мои волосы взметываются и опускаются, длинные-длинные – я вижу это в зеркале, вижу там себя, маленькую и тонкую, вижу, как я изгибаюсь, немею от сладости, когда ты с силой пронзаешь меня насквозь… я летаю! Летать с тобой – это даже лучше, чем без тебя…
И я очень люблю себя – свое тело, оно такое розовое, мягкое и упругое. Люблю раздеваться перед зеркалом и оглядывать себя со всех сторон, гладить тело и осторожно щупать соски – но, конечно, куда больше люблю, когда это делаешь ты…
И я люблю читать книги по физике и астрономии целыми днями напролет, учить формулы наизусть… люблю решать уравнения или, когда отдыхаю, какую-нибудь мелочовку делать в уме – вроде умножения трехзначных чисел. Люблю читать и стихи, особенно Пушкина и Рильке, люблю читать все подряд, что попадается под руку, и, если ты спрашиваешь, запомнила ли наизусть, я отвечаю: да.
И я люблю слушать Моцарта и музыку из французского кино, люблю цветы и шоколадные конфеты – много, много чего люблю!
Это так просто, думать о всякой ерунде, когда не хочется думать о том, что произойдет через каких-нибудь десять минут. Когда волей-неволей прислушиваюсь к разговору в гостиной… и знаю: вот-вот щелкнет замок – это ты вышел из дома проводить своего приятеля, а значит, вернешься через несколько минут, и я услышу твои шаги, все ближе, ближе, а потом ты войдешь в комнату… Я боюсь? Неужели до сих пор боюсь – после того как ты наказывал меня много раз?
Не думать об этом, иначе будет еще страшнее.
И я опять думаю о деревьях за окном и представляю себя летящей. Так погружаюсь в эти мысли, что даже не слышу ничего вокруг, пока не щелкает замок, но вместо тишины – шаги раздаются в прихожей. Что, значит, ты уже проводил Андрея? Я проспала, как в первый раз хлопнула дверь?
Я сжимаюсь в комочек, я – голубь, я – маленький шарик из мяса и перьев, сидящий на подоконнике.
Хотя нет у меня, конечно же, никаких перьев.
Эта простая, даже дурацкая мысль отрезвляет меня, и я сижу неподвижно, слушая, как приближаются шаги в коридоре, и считаю в уме: 2 478 913 плюс 3 358 602.