Любви все роботы покорны (сборник), стр. 42
– Ай! О, Источник всех благ, – торопливо начала она, – отверзи во мне ключ покаянных слез…
Уже на третьем ударе окончательно стало ясно, что это все-таки ее тело. Никак не иначе.
Тогда, значит, и стыд – ее? Но ей же не стыдно – и Дженни не стыдно тоже!
– Разбей гордыню в душе моей и развей ее… Посели во мне истинное смирение… А-ай! Сокруши меня и затем исцели… Уничтожь…
– Уничижи.
– Ай! Да, простите, дядюшка: уничижи меня так, чтобы я возгнушалась собой паче гордыни… Ай! Бо-ольно… Уничтожь-во-мне-нечестивые-помыслы…
– Не части́.
– Сотвори во мне Свою обитель… Прикоснись ко мне исцеляющей рукой…
Казалось, прошла вечность, пока она добралась до последней строки: «И снизойди на меня в Своей священной благодати». Тут же, словно соблюдая неведомо кому данное слово, прямо в «домике» развернула маленький листок бумаги, поднесла его к глазам…
Да, ткань рубахи оказалась не настолько плотна – и света вполне хватило.
Она на какой-то миг словно бы исчезла, растворилась в Нигде и Никогда. Потом накатила горячая волна – и вынесла на поверхность, повлекла, перевернула, вновь накрыла с головой… Но все это происходило с ней, а Дженни тем временем продолжала читать следующую молитву, вздрагивая и извиваясь под ударами, но уже не вскрикивая:
– Дай мне найти… Твою благодать в моем грехе… Твою радость в моей скорби…Твой свет в моем мраке…
– Будет с тебя. Вставай.
– Твою жизнь в моей смерти… – по инерции договорила она следующую строку. И поднялась со скамьи.
С бесслезными, но блестящими, разгоревшимися глазами шагнула к Томасу. Он попятился. Она сделала еще шаг – и припала к его груди.
Опекун стоял как столб. Уже не отстранялся – но и не обнял ее, не попытался утешить. Убрал руки за спину:
– Деточка… Так нельзя, понимаешь? У меня… У меня есть невеста – и…
– Это я, – сказала она.
– Что?!
– Это я, Лешенька. Я, твоя Светка. Которая поругалась с тобой, прежде чем отправиться на практику – насмерть поругалась, как считала тогда… А ты, значит, все равно считаешь меня своей невестой?
Она уже расстегнула пуговицы у горловины, а теперь справилась и с одной из застежек на рукаве – но вторая все еще сопротивлялась с пуританской стойкостью.
– Света?!
– Да. И Дженни тоже, хоть ты от нее шарахаешься. Ты, значит, тоже вызвался в эту лазейку? Саранчу искать собрался, да?!
Последняя из пуговиц сдалась – и холщовая палатка спальной рубахи комом осела наземь.
– Тё, – сказала она, – давай, рассказывай уж, а то я с ума сойду. Как ты отправила мне весточку через синхрон – это понятно. Восхищаюсь и молчу. Потому что за такое дело победителей все-таки могут судить. Даже на радостях от находки этого кибермеха.
– Уже определили? – удивилась женщина.
– Что это не гром-птица, а нечто роботизированное – точно определили, а с прочим будут возиться еще полвека и так и не запустят – или запустят… Не важно. В общем, мы с Лешкой, так и быть, милостиво принимаем на себя славу первооткрывателей доподлинно ЧУЖОГО артефакта. Я о другом. Что он там появился позже, чем схлопнулся первый из синхронов, сомнений никогда не было, а сейчас тем более нет. Значит, ты его видела в молодости. Когда, как и я, проходила практику в…
– Да не видела я его! – с досадой произнесла женщина. – Точнее – не распознала. Дура была еще хуже тебя. Ты-то хоть со свечой туда полезла…
– Ага. Вот сама догадалась и взяла свечу, без чьей-либо подсказки.
– Не важно.
– А вот и нет. Важно, теть Тань.
– Не важно, – это женщина сказала уже не просто досадливым голосом, но с отчетливым нажимом. – Какие-то жилки, какие-то то ли камушки, то ли керамика… А вот в предшествующем синхроне, правильно, пещера пустовала. Тогда-то я и увидела, насколько она, пустующая, больше, чем тот грот, который мне по студенческим годам запомнился. И задумалась о том, что же именно заняло это пространство как раз между синхронами. Заползло туда и сдохло… или выключилось, не знаю. А поскольку в следующем синхроне как раз работает моя любимая племянница, Светик-семицветик… которая, от большого ума, поссорилась со своим мальчиком, и надо их выручать…
– А ты, тё? – вдруг тихо спросила она. – Ты на своей студенческой практике тоже поссорилась с…
– Молчи.
– И он тоже? – всхлипнула она. – Только вам некому было подсказать…
– Да. Нам некому было подсказать – и он продолжал поиск до последнего. Думал, наверно, что сумеет уйти и в последний момент, что риск не так и велик… Но, в общем, никто не узнает уже, что он думал.
Они лежали, прижавшись друг к другу во всю длину, не в силах расцепить объятия. Лежали поверх рубахи, теперь уже расправленной, огромной, как постельная простыня. И на рубахе была кровь.
Все как положено в свадебную ночь.
Тускло мерцал фитиль всего одной из масляных ламп. Свечи оплавились и погасли уже давно.
– А девчонка тебе все наврала, – сказала наконец она. Это были вообще первые слова с тех пор, как они стали принадлежать друг другу.
– Ты о чем? – он тряхнул головой.
– О том, что ей бы дали ножницы. В отцовском доме ее ни разу в жизни пальцем никто не тронул, не то что пороть!
– Значит…
– Вот это и значит. Так же, наверно, вцепились друг в друга, как мы с тобой. Или чуть иначе, не важно.
– Да, такие мелочи нивелируются. А в мемуарах своих она об этом, выходит, не написала…
– Ну, еще бы! Как о таком напишешь. Но после твоей гибели так и не вышла замуж…
Парень улыбнулся. Девушка стремительно села, в ужасе прижав ладони к щекам:
– Ты… Ты собирался ждать до самого конца?! Идиот!!! Ты что, не знаешь, какой это риск: когда выходишь из лазейки в момент телесной смерти носителя?
– Я же думал, что потерял тебя. Насовсем. – Он виновато развел руками. – А носитель пустует, нет на него добровольцев, все знают, что опасно… Вот я и… Ты не думай, я не самоубийца какой-то: постарался бы оттянуть до самого предела – но совсем уж последних минут дожидаться не хотел, что ты…
– Идиот, – повторила она плачущим голосом. – Дурак. Ты хоть подумал, что со мной было бы, когда… Если… Нашла я твою Саранчу, нашла! Завтра покажу! А ты… ты…
Неизвестно, поверил ли он этим словам – во всяком случае, именно в тот миг, – но потянулся к ней, обнял, запечатал ей рот поцелуем…
И то, что происходило дальше, не имело к Саранче уже никакого отношения.
Дэн Шорин
Все углы треугольника
Шампанское было с той благородной горчинкой, которая так нравилась Виктору. Он отщипнул от грозди большую виноградину и закусил.
– А мне? – капризно попросила Верочка.
Он оторвал еще одну виноградину и поднес ко рту девушки. Верочка с удовольствием втянула ее и облизала пальцы Виктора.
– Вкусно? – Виктор чуть придвинулся и положил левую руку Верочке на талию.
– Ахха, – согласилась девушка. – Еще хочу.
Виктор заботливо скормил девушке еще три виноградины. Ее глаза сияли, как два маленьких блюдца. На какой-то миг Виктор утонул в них, а потом плавно привлек девушку к себе. Верочка не сопротивлялась, ее губы были мягки и податливы. Целоваться она умела. Ее язычок дразнил Виктора, так что юноша уже не мог сдерживаться. Его рука скользнула по спине Верочки, отыскивая застежку платья. Девушка привстала, и шелковое платье соскользнуло на пол. Виктор провел указательным пальцем по плечу Верочки, вдоль ключицы, по подбородку. Потом рука плавно опустилась на упругую девичью грудь, прикрытую розовым кружевным бюстгальтером.
– Верочка, – прошептал он.
– Аюшки.
– Ты веришь в любовь?
– Не-а. Не трынди, целуйся.