Любви все роботы покорны (сборник), стр. 143

Там слишком тихо. Рори сидит на кровати и удерживает Лейлу на коленях, чертит кончиками пальцев линии на ее спине. Лунный свет мягким переливом серебрит волосы Лейлы, сеткой теней покрывает скомканное покрывало. Она двигается медленно, едва заметно, заглядывает Рори в глаза, будто боится, что он исчезнет, губами подбирает капельки пота с его подбородка и выглядит до слез счастливой…

Смогу ли я быть так счастлива?

Рори пронзает меня взглядом, улыбается обещающе, и ноги перестают меня держать. А муж шепчет Лейле:

– Подними бедра выше, – и начинает двигаться сам, все так же не спуская с меня острого внимательного взгляда.

А потом я лежу на кровати, прижав колени к груди, слушаю мягкий смех Лейлы за портьерами, кутаюсь в лунный свет, как в завесу, и тихо плачу. Ну почему… почему вместо горячего сильного Рори я хочу целовать холодное бесчувственное божество? Мой сумрачный бог так одинок… и так холоден… Мой ли? А Рори…

– Не плачь, глупая девочка, – шепчет невесть когда появившийся в моей комнате муж. – Ты совсем не изменилась. И все же выросла… и так красива.

И вновь наклоняется ко мне, заставляет повернуться, целует в губы. Поцелуй теплый, нежный, пахнет полынью, обнявшие за талию руки сильные и требовательные. И гневной волной окатывает аромат вереска.

– Спи хорошо, – вновь кутает меня в одеяло муж, – завтра я не дам тебе спать.

От этого обещания в груди леденеет. Но лунный свет кутает запахом вереска, и я все же засыпаю.

Тело женщины принадлежит ее мужу. Женщину, которую отведал мужчина, не являющийся ее мужем, надлежит немедленно умертвить.

Луна в этот день, как назло, полная. Небо за окнами чистое, морозное, усыпанное ярким серебром звезд, а собственная кровать кажется чужой и пугающей. Сегодня я буду тут спать не одна. Нет, не буду!

– Лейла, – начинаю я, оборачиваясь, и вздрагиваю, когда в руки мне суют прохладную чашу.

– Пей! – улыбается старшая жена.

И я пью, не в силах отказать улыбке Лейлы. И странный отвар обжигает горло, а в голове начинает клубиться туман.

– Потом поблагодаришь, – усмехается Лейла, подталкивая меня к двери. – Тебе будет хорошо, обещаю.

– Не должно быть хорошо, – пьяно шепчу я.

– Глупая, это у твоего рода не должно быть хорошо, – мягко улыбается Лейла. – Но ты теперь принадлежишь сумрачникам, а у нас все иначе.

Ошибаешься! Не совсем все, а вернее, почти ничего не иначе! И дома я была никем, и тут я стала никем. Красивой игрушкой в руках Рори! Не нужна мне больше эта книга, не буду ее слышать, хватит с меня, слышите, хватит!

Но уже не зелье, знакомый запах одурманивает и успокаивает. Мой сумрачный бог, ты тоже хочешь, чтобы я смирилась?

Кажется, я что-то хотела ей сказать… не помню что.

Ритуальная зала опять полна тишины. Струится по моей коже белоснежный шелк, каждое прикосновение отзывается сладостной негой.

Вчера мне было тошно… а сегодня? Я не знаю, чем меня опоили, но мне хорошо. И, уже не замечая, что мы не одни, что в этой проклятой зале есть мой брат, я задыхаюсь в страстном поцелуе и позволяю Рори уложить себя на алтарь.

Лунный свет пьянит сильнее вина, поцелуи жгут кожу через тонкий шелк, а тяжесть чужого тела даже приятна. Уже не в силах сдерживаться, я обнимаю его ногами, чувствую его желание и до безумия упиваюсь его страстью. Так же, как и Лейла недавно…

– Она моя, – тихо проносится над залой, и омут зелья разлетается на осколки от страха и стыда.

Люди падают на колени, а я вижу лишь знакомые до боли серебристые глаза, в которых пылает гнев. Мой сумрачный бог недоволен?

Рори шепчет слова извинения, а мое божество… оживает?

По спине бежит холодок, я смотрю и не верю. Мой сумрачный бог живой. И глядит на меня с гневом, и подходит ко мне, и как во сне, ласково касается моего подбородка пальцами, заставляя запрокинуть голову:

– Не бойся. Ты хотела все изменить? Я тебе позволю… менять. Но больше не смей смотреть на других.

В зале становится пусто. Смелея с каждым биением сердца, я смотрю в его глаза и утопаю в живом серебре. Это лучше, чем в сновидениях… И это уже не зелье, это я сама.

Его ладони, скользящие по моей груди, холодны как лед. Я вспоминаю вкус его губ и тихо плавлюсь от предвкушения. Скидываю с себя чужой запах полыни вместе с одеждой, смело встаю с алтаря, становлюсь на цыпочки и прижимаюсь губами к его губам.

Всегда об этом мечтала, тайно, безумно. Всегда хотела зарыть пальцы в его серебристые волосы, утонуть в его жестком взгляде. Всегда хотела досыта напиться его запахом, запахом вереска.

Все так же не отпуская взглядом, он скидывает с себя одежду, толкает меня на алтарь, прижимается холодными губами к моей шее, ловит мой пульс, чуть покусывая кожу.

Вместе с толчком и болью внизу приходит другая… более сильная, сладкая до дрожи в пальцах. Кровь струится по моей шее горячим потоком, и я жадно скольжу ладонями по рисунку мышц на его спине, теплом впитывая его холод. Знаю, алтарь напьется моей крови досыта, но уже ничего не боюсь.

И соскальзываю в серебристую темноту с его шепотом:

– Ты выросла, моя богиня. Ты напишешь свою Книгу для нашего народа.

Люди думают, что души людей рождаются в одиночестве. Это неправда. Они рождаются в паре. И разламываются на две части. И хорошо тому, в чью душу попала большая часть, он может прожить и один, но второй… будет всю жизнь искать сам не зная чего, тенью бродить по миру и изнывать в тоске по обладанию…

Это неправда, что только женщина не может прожить без мужчины. Мужчине тоже сложно прожить без его женщины. И полным, единым, вы можете стать лишь вместе. В паре.

Теперь я могу менять этот мир. Ты дал мне власть.

Теперь я знаю, что Айрон меня любил. Стыдился своей любви до последнего и, лишь умирая, понял, каким был глупым. А еще я знаю, что душа Айрона ко мне вернулась. Маленьким мальчиком, названным его именем. И теперь мальчик вырос. И смотрит на мою статую с искренней любовью, и называет меня лунной богиней.

А свою жену, молодую, тонкую, с серебристыми волосами – своим спасением.

Теперь вы, наш народ, поняли, что женщина – это дополнение мужчины, как мужчина – дополнение женщины. И что вам друг без друга никак. Вы знаете, что дети – ваше общее счастье, а этот мир принадлежит вам всем. Теперь вы… счастливы? Нет, вы никогда не будете до конца счастливыми. Такова человеческая натура.

Но все так же поклоняетесь сумрачным богу и богине, все так же поите алтари и нас кровью. А мы дарим вам счастье. Ярость и силу в бою. Защиту.

Когда я сыта этим миром по горло, я ускользаю из ритуальной залы туда, где луна сияет мертвенным светом над вересковыми полями. И ты ждешь меня там, мой сумрачный бог. Смеешься мне в волосы, спрашиваешь, когда же мне надоест спасать людей. Целуешь долго, нетерпеливо, опрокидываешь в высокий, до пояса, вереск и любишь меня… любишь до пронзительного безумия.

Наши души тоже когда-то родились в паре. Моя и моего сумрачного бога.

V. Природа свое возьмет

Майк Гелприн

Земля, вода и небо

До Береговой гряды парламентеры добрались на закате. Старый Дронго описал над похожей на изогнутый клюв скалой полукруг и плавно приземлился на выступ. Сапсан и Зимородок опустились на камни поодаль.

Со стороны моря гряда была отвесной, а значит, неприступной. Однако со стороны суши горные склоны спускалась в низины полого. Это означало, что на Береговой гряде поднебесникам жить заказано: взять гнездовья приступом для равнинников не составило бы труда. Сапсан, прищурившись, вгляделся в прилепившееся к подножию скалы селение равнинников. Уродливые, под стать обитателям, тесные жилища. Кривые проходы между ними, слякоть и грязь. Несколько строений размером побольше, в них равнинники собираются вместе, если следует принять важное решение – к примеру, когда собирать урожай, чтобы уплатить водникам дань, и сколько его приберечь, чтобы не сдохнуть с голоду.