Россия в концлагере, стр. 121
– Наверно, не поймали?
– Не поймали. Уж мы спрашивали, кого надо. Ушел…
Я только в этот момент сообразил, что где-то очень глубоко в подсознании была у меня суеверная мысль: если Акульшин уйдет, уйдем и мы. Сейчас из подсознания эта мысль вырвалась наружу каким-то весенним потоком. Стало так весело и так хорошо.
Ленчик продолжал держать меня за пуговицу.
– Так уж вы прихватывайте Юрочку и прилазьте. Эх, по такому случаю, мы уж проголосовали, нас значит будет шестеро. Две литровочки – черт с ним, кутить, так кутить. А? Придете?
– Приду. Только литровочки-то эти я принесу.
– Э, нет уж. Проголосовано единогласно.
– Ну ладно, Ленчик. А закуска-то уж моя.
– И закуска будет. Эх, вот выпьем по-хорошему. Для примирения, значит. Во!
Ленчик оставил в покое мою пуговицу и изобразил жестом – на большой палец!
«НАЦИОНАЛИСТЫ»
Промфинплан был перевыполнен. Я принес в кабинку две литровки и закуску, невиданную и неслыханную. И грешный человек, спертую на моем Вичкинском курорте. Впрочем, не очень даже спертую, потому что мы с Юрой не каждый день пользовались нашим правая курортного пропитания.
Мухин встретил меня молчаливо и торжественно – пожал руку и сказал только: «Ну уж, не обессудьте». Ленчик суетливо хлопотал вокруг стола. Середа подсмеивался в усы, а Пиголица и Юра просто были очень довольны.
Середа внимательным оком осмотрел мои приношения. Там была ветчина, масло, вареные яйца и 6 жареных свиных котлет. О способе их благоприобретения кабинка уже информирована. Поэтому Середа только развел руками и сказал:
– А еще говорят, что в советской России есть нечего. А тут прямо, как при старом режиме.
Когда уже слегка было выпито, Пиголица ни с того, ни с сего вернулся к теме о старом режиме.
Середа слегка пожал плечами: «Ну, я не очень-то об нем говорю. А все лучше было». Пиголица вдруг вскочил:
– Вот я вам сейчас одну штуку покажу, речь Сталина…
– А зачем это? – спросил я.
– Вот вы все про Сталина говорили, что он Россию морит.
– Я и сейчас это говорю.
– Так вот это и есть неверно. Вот я вам сейчас разыщу.
Пиголица стал рыться на полке.
– Да бросьте вы. Речи Сталина я и без вас знаю.
– Э, нет. Постойте, послушайте. Сталин говорит о России, то есть, что нас все, кому не лень, били. О России, значит, заботится. А вот, вы послушайте.
Пиголица достал брошюру с одной из «исторических» речей Сталина и начал торжественно скандировать:
– «Мы отстали от капиталистического строя на сто лет. А за отсталость бьют. За отсталость нас били шведы и поляки. За отсталость нас били турки и били татары. Били немцы и били японцы. Мы отстали на сто лет. Мы должны проделать это расстояние в десять лет или нас сомнут».
Эту речь я, конечно, знал. У меня под руками нет никаких «источников», но не думаю, чтобы я сильно ее переврал, в тоне и смысле во всяком случае. В натуре эта тирада несколько длиннее. Пиголица скандировал торжественно и со смаком: били-били, били-били. Его белобрысая шевелюра стояла торчком, а в выражении лица было предвкушение того, что вот раньше де все били, а теперь извините, бить не будут. Середа мрачно вздохнул:
– Да это что и говорить, влетало.
– Вот, – сказал Пиголица торжествующе. – А вы говорите, что Сталин против России идет.
– Он, Саша, не идет специально против России, он идет за мировую революцию. И за некоторые другие вещи. А в общем, здесь, как и всегда, врет он и больше ничего.
– То есть, как это врет? – возмутился Пиголица.
– Что действительно били, – скорбно сказал Ленчик, – так это что и говорить.
– То есть, как это врет? – повторил Пиголица. – Что, не били нас?
– Били. И шведы били, и татары били. Ну и что дальше?
Я решил использовать свое торжество, так сказать, в рассрочку – пусть Пиголица догадается сам. Но Пиголица опустил брошюрку и смотрел на меня откровенно растерянным взглядом.
– Ну, скажем, Саша, нас били татары. И шведы и прочие. По думайте, каким же образом вот тот же Сталин мог бы править одной шестой частью суши, если бы до него только то и делали мы, что шеи свои подставляли? А? Не выходит?
– Что-то не выходит, Саша, – подхватил Ленчик. – Вот, скажем, татары. Где они теперь? Или шведы. Вот этот самый лагерь, сказывают, раньше на шведской земле стоял. Была тут Швеция. Значит, не только нас били, а и мы кое-кому шею костыляли, только про это Сталин помалкивает.
– А вы знаете, Саша, что мы и Париж брали, и Берлин брали?
– Ну, это уж, И. Л., извините. Тут уж вы малость заврались. Насчет татар еще туда-сюда, а о Берлине уж извините.
– Брали, – спокойно подтвердил Юра. – Хочешь, завтра книгу принесу. Советское издание. – Юра рассказал о случае во время ревельского свидания монархов, когда Вильгельм II спросил трубача, какого-то поляка, за что получены его серебренные трубы. «За взятие Берлина, Ваше Величество» «Ну, этого больше не случится». «Не могу знать. Ваше Величество».
– Так и сказал, сукин сын? – обрадовался Пиголица.
– Насчет Берлина, – сказал Середа, – это не то, что Пиголица, а и я сам слыхом не слыхал.
– Учили же когда-то русскую историю?
– Учить не учил, а так, книжки читал; до революции подпольные, а после советские. Не много тут узнаешь.
– Вот, что. – предложил Ленчик. – мы пока по стаканчику выпьем, а там устроил маленькую передышку, а вы нам, товарищ Солоневич, о русской истории малость порасскажете. Так, коротенько. А то в самом деле птичку Пиголицу обучать надо. В техникуме не научат.
– А тебя не надо?
– И меня надо. Я, конечно, читал порядочно. Только, знаете, все больше наше, советское.
– А в самом деле, рассказали бы, – поддержал Середа.
– Ну вот и послушаем! – заорал Ленчик.
– Да тише ты, – зашипел на него Мухин.
– Так вот, значит, на порядке дня – стопочка во славу русского оружия и доклад т. Солоневича. Слово предоставляется стопочке, за славу.
– Ну это как какого оружия, – угрюмо сказал Мухин. – За красное, хоть оно пять раз будет русским, пей сам.
– Э, нет. За красное и я пить не буду, – сказал Ленчик.
Пиголица поставил поднятую было стопку на стол.
– Так это вы, значит, за то, чтобы нас опять били?
– Кого это нас? Нас и так бьют. Лучше и не надо. А если вам шею накостыляют – для всех прямой выигрыш. – Середа выпил свою стопку и поставил ее на стол.
– Тут, птичка моя Пиголица, такое дело, – затараторил Ленчик. – Русский мужик, он известное дело, задним умом крепок, пока по шее не вдарят – не перекрестится. А когда вдарят – перекрестится так, только зубы держи. Скажем, при Петре набили зубы под Нарвой – перекрестился, и крышка шведам. Опять же при Наполеоне. Теперь, конечно, тоже бьют. Никуда не денешься.
– Так что? И ты-то морду бить будешь?
– А ты в красную армию пойдешь?
– И пойду.
Мухин тяжело хлопнул кулаком по столу.
– Сукин ты сын! За кого ты пойдешь? За лагеря? За то, чтобы дети твои в беспризорниках бегали? За ГПУ, сволочь, пойдешь? Я тебе, сукиному сыну, сам первый голову проломаю.
Лицо Мухина перекосилось, он оперся руками о край стола и приподнялся. Запахло скандалом.
– Послушайте, товарищи. Кажется, речь шла о русской истории. Давайте перейдем к порядку дня, – вмешался я.
Но Пиголица не возразил ничего. Мухин был кем-то вроде его приемного отца, и некоторый решпект к нему Пиголица чувствовал. Пиголица выпил свою стопку и что-то пробормотал Юре, вроде: «Ну, уж там насчет головы еще посмотрим»
Середа поднял брови:
– Ох и умный же ты, Сашка. Таких умных немного уже осталось. Вот поживешь еще с годик в лагере…
– Так вы хотите слушать или не хотите? – снова вмешался я.
Перешли к русской истории. Для всех моих слушателей, кроме Юры, это был новый мир. Как ни были бездарны и тенденциозны Иловайские старого времени, у них были хоть факты. У Иловайских советского производства нет вообще ничего, ни фактов, ни самой элементарной добросовестности. По этим Иловайским доленинская Россия представлялась какой-то сплошной помойкой, ее деятели – сплошными идиотами и пьяницами, ее история – сплошной цепью поражений, позора. Об основном стержне ее истории, о тысячелетней борьбе со степью, о разгроме этой степи ничего не слыхал не только Пиголица, но даже и Ленчик. От хазар, половцев, печенегов, татар, от полоняничной дани, которую платила крымскому хану еще Россия Екатерины Второй до постепенного и последовательного разгрома величайших военных могуществ мира – татар, турок, шведов, Наполеона; от удельных князей, правивших по ханским полномочиям, до гигантской империи, которою вчера правили цари, а сегодня правит Сталин – весь этот путь был моим слушателям неизвестен совершенно.