Властитель, стр. 4

Все еще оставаясь узником до посадки в пассажирский ракетный модуль, я мог передумать и улететь на любую из планет системы, жаждущих как приза получения урановского бойца. Мне говорили: шум, гам, толкотня, обезличенная суета, оскопленный игрушечный риск, мятная приторность всей лишенной остроты столичной жизни сведет меня с ума. Я соглашался, но твердо держался своего решения: никто не знал, что это не сумасшедший каприз уставшего супермена.

– Сколько вам лет? – внезапно задал вопрос проследовавший и сюда офицер.

– Не помню, – признался я. Это была чистая правда, потому что год назад катастрофа с вулканом Седым начисто стерла не только половину нашей зоны, но и мою память. Последовавшая амнезия устояла даже перед оперативным сканированием: я помнил лишь то, что мне помогли усвоить потом.

– Если я правильно понял, – продолжал черный офицер, – вам было под тридцать, когда вас осудили. Вы десять лет провели на Уране (он поежился), а компьютер утверждает, что ваш биологический возраст около 25 лет. Вы – долгоживущий?

– Не знаю.

Я этим действительно не интересовался, хотя все, что касалось моей моложавости, было предметом нескончаемых дискуссий среди товарищей-каторжан. Как всякое явление, не приносящее немедленных материальных плодов, сей факт перекочевал на хранение куда-то на задворки моего сознания.

– Мне об этом никто никогда не говорил. Я даже не знаю, делали ли мне прививку Фролова-Коршунова.

– Почему вы решили приехать в столицу? – спросил офицер.

– Как искупивший свою вину перед гражданами нашей империи, я имею право быть там, где сам захочу.

– Вы были осуждены за убийство на Радуге, сектор пять, четвертый уровень Лебедя. Почему вы не хотите вернуться домой, где, возможно…

– У меня нет дома, – довольно резко перебил его я. – Мне что, хотят запретить высадиться в Меч-то граде?

– Нет. Это остается на ваше усмотрение, но я бы советовал…

– Плевать я хотел на ваши советы, офицер. Если не трудно, я попросил бы оставить меня в покое.

Он, недовольный, отошел, а я стал думать, что мне делать дальше в этом совершенно незнакомом мне городе.

3

ТАКИХ НЕ НАДО ПУСКАТЬ В СТОЛИЦУ

Дежурный офицер легонько подтолкнул меня к двери. На секунду задержал руку на плече. Слегка пожал. Подневольные наемники, к которым относились и контрактники звездных транспортников, могли понять прошедших Уран. Те из нас, кто выжил, изменились. Мы были изгоями, но нас уважали и отстранение боготворили. И мы всегда были живой легендой. Оказать мне внимание означало, хоть частично, выказать презрение ненавистной метрополии, сказочно процветавшей па каторжном труде всей империи. Все это я узнал и понял только на каторге.

Я уже устал. Прошло всего часа три после моего пробуждения; я успел выдавить в себя тюбик какой-то целебной пасты, запить тоником, потом некий каптенармус привел меня на склад, где, сверяясь со списком, выдал мне одежду и обувь, забрав комбинезон, в котором я уже не нуждался. И вот теперь, направляемый дежурным офицером, я готовился к выходу в посадочный модуль.

За дверью ожидал стюард в белом сияющем мундире. Он вышколенно обтек меня, одновременно ведя по коридору. Стюард по пути быстро и профессионально оглядел мой костюм и одобрительно приспустил веки. На мне были гладкие темно-синие брюки с искрой и невесомый, с золотыми узорами по плечам, очень пушистый голубой китель. При малейшем движении – то усиливаясь, то затухая – меня укутывало едва различимое золотистое облако. Весь я сиял и переливался, словно идиоты в сериалах, которые нам беспрерывно показывали на Уране.

Коридор, по которому меня вел стюард, был плохо освещен. Свет сводчатого потолка казался тусклым. Сверкал белый мундир стюарда. Мы проходили мимо однообразного ряда дверей. Возле одной стюард остановился и заглянул в неприметный глазок. Несколько мгновений смотрел, потом повернулся, взглянул на меня и кивнул. Я кивнул ему в ответ. Стюард взялся за ручку двери, собираясь открыть, но вдруг замешкался, выдерживая паузу, прервавшую наше расставание, подобную той, которую выдерживает собирающийся чихнуть, не совсем еще зная, удастся ли это, – но вот удалось, вспыхнуло нечто вроде совести, и он прошептал, что меня собираются убить сразу, как только я попаду на поверхность Мечтограда. Ему это доподлинно известно, потому… тут он замялся, извинился и, скомканно посоветовав мне быть осторожнее, приоткрыл дверь. Я скользнул внутрь. Толпа разноцветных пассажиров уже почти втянулась внутрь модуля. Стюардессы заученно, но мило улыбаясь, провожали отставших. Одна из них провела меня внутрь и – между рядами кресел – к пустующему месту. Я осторожно сел, стараясь ничего не сломать. Девушка рядом в чем-то обнаженно-лиловом иронично скользнула по мне взглядом. На мочках ее ушей висели страшно дорогие "живые глаза" – кремнеорганические образования с Арктура. Обращенный ко мне «глаз» усиленно замигал. Это означало, что первый полупрезрительный взгляд этой молоденькой львицы можно было Tie принимать во внимание – я ее заинтересовал.

Я сидел молча. Передо мной, едва угадываемые через полупрозрачные спинки кресел, сидели женщина с ребенком. Мальчик лет пяти в пушистом голубеньком трико упорно смотрел на меня и мою соседку. Время от времени, старательно просачиваясь между спинками, пытался достать нас рукой. Сбоку пара мужчин в белых бурнусах и с фиолетовой кожей о чем-то яростно спорили между собой. Шум постепенно стихал. Все десять рядов кресел модуля были заполнены. По стенам и потолку забегали разноцветные тени. Я положил руки на подлокотники, затихающая музыка, дуновение цветочного аромата, предстартовое ожидание… Я забыл уже, что это значит – быть просто пассажиром. Мне все казалось чужим и враждебным.

Внезапно, начиная с передних рядов, стали исчезать спинки кресел. Волна дошла до нашего ряда. Соседка исчезла в молочном коконе. Мое кресло одновременно выбросило снизу два полушария, сомкнувшихся у меня над головой. Изнутри стенки были прозрачными. На уровне лица в воздухе вспыхнула надпись: СТАРТ. Тени на потолке и стенах побежали быстрее. Я ничего не почувствовал, но интуитивно понял, что мы уже летим. Я не думал, что все будет таким сложным. Уже несколько часов, как был разбужен, и недели ли полета в анабиозе, ураган ли амнезии, избороздивший мое сознание черными провалами небытия, а может быть, десятилетний прогресс, оставивший меня за порогом современной реальности, – но я все время отставал от происходящего. Я мгновенно научился контролировать себя и уже не пытался подпрыгивать к потолку, когда собирался встать со стула, а вещи уже не казались сделанными из бумаги. Но это было не самое важное.

Я неподвижно сидел и думал. Может быть, не следовало мне лететь в Мечтоград, может, я переоценил свои силы, давая обещание себе и Николаю? Нет, все правильно, и что будет, то и будет.

Внезапно полосы вдоль стен и на потолке растворились. Модуль вошел в атмосферу. Экран па потолке фиолетово расцвечивался медленно тускнеющими звездами. Стены заволакивала густеющая синеватая дымка. Девушка рядом уже освободилась от своего кокона и сидела в кресле. Я привстал. Кокон сверху тихо лопнул и исчез под сиденьем. Стюардессы медленно продвигались между рядов. Кое-где закурили. Дым от сигарет немедленно закручивался в узкую воронку и исчезал в потолке. Двое фиолетовых мужчин из соседнего ряда встали и пошли к корме. Стюардесса остановилась возле меня. Девушка рядом опередила:

– Коре, пожалуйста.

– Что вы будете пить? – мягко спросила меня стюардесса. – Есть коре, меланж, чай.

– Чай, пожалуйста.

– Если хотите поесть, я могу принести.

– Спасибо, я не хочу. Соседка потягивала свой напиток из выросшей трубчатой горловины. Я не заметил, как она это сделала. Жидкость в моем бокале плескалась на определенном уровне и не желала выливаться. Девушка протянула руку и коснулась пальцем моего бокала. В моей руке оказался такой же сосуд с плавно выросшей трубкой. Из всех чувств, бурлящих во мне, я выбрал благодарность.