Транзитом до Скорпиона, стр. 38

Караван оказался большим, медлительным, красочным и сверкал крегенской пышностью. Он благополучно прошел равнинные пределы кланов. В охране каравана служили не только чулики , но также и наемные кланнеры. Мой зелено-синий наряд легко смешался с пестротой цветов.

Наряду с неутомимыми калсаниями и длинными вереницами степных ослов, в караване брело еще много вьючных мастодонтов. Каждый из этих голиафов мог везти две тонны поклажи — по тонне с каждой стороны. Они неторопливо брели, словно истинные корабли равнин. Я восхищался перекатывающимися мускулами и тяжелой поступью. Я надеялся, что, когда они доберутся до места назначения, их не забьют, как это часто случается, ради бивней и шкур, и они опять смогут неустанно брести по непроторенным путям Великих равнин.

Случайное открытие, что поклажа мастодонтов во многом состояла из бумаги — множества пачек, и все прекрасно упакованы, — возбудило во мне сильное любопытство. Я вспомнил тайну, окружавшую производство и распространение бумаги в Афразое. Монеты же, с тех пор как я стал проживать в Доме Эвард, образовали в последнее время часть моих отношений с жизнью. Саванты не применяли никакой формы денежного обмена, а кланнеры интересовались монетами только как добычей из разграбленных караванов, которую могли использовать для меновой торговли с городом. Пока я был рабом, у меня не нашлось времени обрести мелкие медные монеты, что часто находят путь к рабам. Теперь же, благодаря подобающему вложению в дело нескольких серебряных монет с лицом Ванека на одной стороне и крегенским символом двенадцати на другой, а также баклаги с дьявольским напитком под названием «дона », я смог провести осмотр бумаги.

Она оказалась прекрасной, гладкой по текстуре от каландрирования и прочной из-за тряпочно-волоконной основы. Кровь застучала у меня в висках, когда я определил, что бумага сделана в Афразое. Я выяснил, что она поступала уже упакованной с кораблей, приплывавших в порт Парос, что за полуостровом в трехстах милях отсюда — последний порт перед Зениккой. Я слышал про этот Парос, мелкий морской порт, обслуживающий достаточно удаленную от Зеникки глубинку, чтобы не беспокоить великий город. Парос не был крупным городом, и я недоумевал, почему привозящие бумагу корабли причаливали там, а не в Зеникке. Купцы в ответ подмигивали, поблескивая глазами, и прикладывали пальцы к носу. Они таким способом избегали портовых пошлин, налагаемых на иностранные корабли Домом Эстеркари. Бумагу же облагали особенно разорительными пошлинами. Увы, нет, они понятия не имели, из какой страны приплывают корабли.

Бумагу они покупали по нелепо низким ценам и могли ожидать выколотить в Зеникке тысячепроцентную прибыль.

Когда мы преодолевали последние несколько миль до города, произошло тревожное событие. Я не имею в виду головореза, который попытался заколоть меня ночью, когда увидел потраченные мной серебряные монеты Эвардов. Я откатился, уворачиваясь от клинка, схватил молодчика за горло и слегка придушил, а потом сломал его клинок о его же голову. Затем поднял негодяя повыше и дал довольно сильного пинка под зад, отчего тот полетел, спотыкаясь и голося, в группу привязанных калсаниев , и те проделали над ним то, что делают всегда, когда возбуждены. Я не испытывал желания марать о него сталь.

Я говорю о другом событии, о появлении блистательного ало-золотого орла, описывающего круги высоко над караваном. Великолепная птица, как я был уверен, явилась в знак того, что Звездные владыки продолжают интересоваться мной. Несомненно, они сыграли решающую роль в перенесении меня на Креген во второй раз, и я полагал, что с савантами они не советовались. Саванты выкинули меня из своего Рая, о чем мне часто приходилось с удивлением напоминать себе — настолько сильна была память об их доброте. Звездные владыки, рассуждал я, должны рассматривать меня, как самый подходящий инструмент, если пожелают действовать против савантов.

Караванбаши, поджарый чернокожий с острова Ксунтал, опытный и честный житель равнин, поднял взгляд вместе со мной. Он носил одежду и плащ янтарного цвета, а на боку — фальшон [16]. Звали его Ксолтемб.

— Будь у меня сейчас лук, — медленно произнес он, — я бы его не поднял. Думаю, я мог бы даже зарубить поднявшего лук на эту птицу.

Несколько вопросов убедили меня, что Ксолтемб ничего не знал об этой птице. Ему внушило трепет лишь ее алое великолепие да ходившие среди бивачных костров рассказы об этом величественном и невозмутимом призраке.

Я заплатил Ксолтембу вознаграждение, которое он заработал, как ему подумалось, за защиту, которую караван распространял на меня и четырех моих зорков . Вознаграждение было вполне умеренным, и путешествовал я с караваном недалеко. Когда мы отдали честь друг другу и расстались, он сказал:

— Буду рад твоему обществу, если ты снова отправишься путешествовать по Великим Равнинам. Мне всегда нужен хороший клинок. Рембери .

— Буду об этом помнить, Ксолтемб, — пообещал я. — Рембери .

Принц Варден, его отец Ванек, его мать и тетка Шуша не скрывали радости, что я вернулся целым и невредимым.

— На Равнинах небезопасно, — пожурила тетя Шуша. — Я каждый год должна совершать паломничество к горячим источникам Бенги Десте. И я не уверена, что не теряю из-за тревог в путешествии все полезное, что там получаю.

— А почему, — спросил я, — ты не отправишься на аэроботе?

— Что? — вскинула она брови. — Рисковать бедной старой шкурой на одной из этих хрупких страшных штуковин?!

Затем они все вдруг приняли необычайно мрачный вид. Варден выступил вперед и положил руку мне на плечо.

— Дрей Прескот, — проговорил он, и я понял.

Я помню тот миг столь отчетливо, словно это случилось сегодня утром. А тогда — тогда я сразу понял, что он собирается сказать, и, кажется, сердце у меня в груди заледенело.

— Дрей Прескот… Делия с Синих гор взяла твой аэробот и покинула нас. Она не сказала, ни куда улетает, ни о том, что вообще улетает. Но она улетела.

Глава 19

ПРИНЦ СТРОМБОРА

На следующий день мне стало немного легче.

Ванек был крайне расстроен, а его жена даже немного всплакнула, пока тетка Шуша не утихомирила ее, а затем выгнала всех вон. Варден остался рядом со мной, его лицо отражало искренние дружеские чувства, какие он испытывал ко мне. Он задрал подбородок.

— Дрей Прескот, можешь ударить меня с какой угодно силой.

— Нет, — сказал я, — винить надо меня. Только меня.

Я не мог сказать ему, как сильно злился на себя и с каким глубоким язвительным презрением мысленно изничтожал себя. Из-за меня Делия была втянута во все эти злоключения, и теперь я подвел ее, когда она почти нашла ответ в поисках пути домой. Если бы я только прислушался к ней! Если бы я только поступил так, как она просила! Но меня ослепила гордыня. Я возомнил, что мой долг — сдержать обещание, данное Вардену, тогда как он, я был уверен, освободил бы меня от него, скажи я хоть слово. Я счел, что мы многим обязаны Эвардам, и должен проявить преданность. А насколько больше я обязан проявлять преданность Делии с Синих гор!

Когда слуга доложил, что аэробот, который мы захватили у Эстеркари, был лишь временно отремонтирован и нуждался в серьезной доработке, я почувствовал многократно возросшую вину. Делия могла дрейфовать над поверхностью Крегена или стать добычей любого из множества свирепых людей, зверей и зверо-людей, разгуливающих по планете. Могла рухнуть с высоты в стремительном падении, и ее великолепное тело останется безжизненно лежать на камнях. Ее могло унести в море, где она умрет с голоду или сойдет с ума от жажды, — я знал это, знал! Мне не нравится вспоминать свое тогдашнее душевное состояние.

Тетка Шуша пыталась успокоить меня при помощи различных хитростей. Она рассказывала мне о былых славных днях Стромборов. Беседуя с ней, я находил своего рода исцеление от мучительной боли. Многие из девушек и некоторые из юношей Стромбора ушли в кланы, и большинство, как я понял, именно в клан Фельшраунг.