Одна в Нью-Йорке, стр. 34
ЧАЙКА ЛЕТИТ К МОРЮ
На следующее утро Люсинда поднялась узнать, как чувствует себя Тринкет. Дверь открыла миссис Бродовски.
– Тринкет совсем плохо, – тихо проговорила она.
– Но теперь-то вы врача вызвали? – осведомилась Люсинда.
– Нет, – покачала головой миссис Бродовски.
– А будете вызывать?
– Не знаю, – почему-то отвела глаза в сторону женщина.
По дороге в школу Люсинде преградил путь мистер М'Гонегал, полицейский.
– Тебя случайно не надо опять посадить в тюрьму? – улыбнулся он.
– Нет, мистер М'Гонегал, – грустно отвечала Люсинда. -Но лучше у меня сегодня были бы неприятности. Вот что бы вы сделали, мистер М'Гонегал, если бы у вас была самая дорогая подруга, которая ростом чуть выше стула, и она бы целую неделю и даже больше болела, а ее папа и мама так и не вызвали доктора? Что бы вы сделали в этом случае, мистер М'Гонегал?
Полицейский снял шлем и потер ладонью затылок.
– Ну, наверное, если бы у меня был маленький друг и с ним бы такое стряслось, я в первую очередь вызвал бы доктора сам.
– Мистер М'Гонегал, а докторам случайно не надо платить? – вдруг осенило Люсинду.
– Конечно, надо, – ответил полицейский.
– Ну, тогда все понятно. Они же бедные и ужасно честные! Они ни за что не позовут доктора, если не могут ему заплатить.
– И что же ты предлагаешь? – чувствуя, что у Люсинды есть какой-то план действий, спросил мистер М'Гонегал.
– Знаете, у нас просто замечательный врач. Он вылечил всех, кто живет в нашем доме, а это никак не меньше десяти человек. И я никогда не видала, чтобы папа ему платил. Может, он это делает потихоньку? Вот я и думаю: если он только узнает все про Бродовских, то пойдет к ним даже без всяких денег.
– Тебе и правда надо поговорить с ним, Люсинда, – одобрил мистер М'Гонегал, – а пойдет он к твоим друзьям или нет, это уж ему самому решать.
Едва дотерпев до конца уроков, Люсинда поспешила к доктору Хичкоку. Он жил в одном квартале с тетей Элен Дуглас. Когда Люсинда вошла, мистер Хичкок обедал.
– Ну-ка, садись вон в то кресло напротив, – велел он девочке. – Сейчас мы будем есть вместе бараньи котлеты с печеной картошкой.
Пока они ели, доктор внимательно оглядел ее.
– Наверняка ни дня не болела с тех пор, как родители уехали за границу?
– Ни одного, – подтвердила девочка.
– Если бы все родители девяти или десятилетних детей надолго оставляли своих чад в одиночестве, я бы вконец обнищал! – засмеялся доктор.
– Но я ведь пришла совсем по другому поводу, – взялась за дело Люсинда. – Вы такой добрый, доктор Хичкок! Наверное, вы самый добрый на свете. И дядя Эрл тоже всегда так про вас говорит.
Доктор жевал в это время баранью котлету и был просто не в состоянии ничего ответить.
– Вы понимаете, – тем временем продолжала Люсинда, – на третьем этаже дома, где я живу сейчас на втором этаже с мисс Питерс и мисс Нетти, есть маленькая девочка. Это совсем особая девочка, и она сейчас очень сильно болеет. А родители у нее такие бедные… Но они не всегда будут бедными, потому что он, то есть папа Тринкет, когда-нибудь станет очень известным. А пока у них нет никакого своего доктора. Наверное, это потому, что они не могут ему платить. О, мистер, Хичкок, если бы вы хоть раз в жизни увидели Тринкет, вы бы забеспокоились о ней не меньше меня. Вот и все. Не очень-то складно я вам объяснила.
Положив нож и вилку на стол, доктор Хичкок легонько подергал себя за бороду.
– Просто удивляюсь, Люсинда, откуда ты столько узнала об этих людях? Наверное, твоей маме не очень понравится, что ты общаешься с кем попало. Вдруг они больны чем-то заразным?
– Нет, что вы! Это совсем не заразно. И потом, они ведь не «кто попало», а мои самые большие друзья.
– Я мог бы пойти с тобой сию же минуту. Но все не так просто, как тебе кажется. Представь себе, я приду, пропишу твоей Тринкет какое-нибудь лекарство, а ей станет хуже.
– Не станет! Не станет ей хуже! Никому из ваших больных никогда в жизни не становилось хуже!
– Блажен, кто верует, – невесело усмехнувшись в бороду, пробормотал доктор Хичкок. – Всех я не могу спасти. Запомни это, Люсинда.
– Не буду я этого помнить! – решительно заявила девочка. – Я лучше вспомню, как мы втроем заболели дифтерией! И вы, и мама, и сиделка Мэри О'Брайан так хорошо нас лечили, что мы не умерли, а поправились.
– На все воля Божья, Люсинда.
– А мама сказала, мы должны быть вам благодарны, что выжили. Ну, пожалуйста, доктор Хичкок! Должен же кто-нибудь вылечить Тринкет! И, по-моему, нам с вами нельзя больше медлить.
Доктор снова схватился за бороду, и вид у него при этом был точно такой же, как у мистера М'Гонегала, полицейского, когда тот старательно чесал затылок. Дело в том, что оставалось еще препятствие. Врачебная этика не позволяла докторам, завоевавшим себе репутацию, отправляться к больному без вызова. Но разве можно было объяснить такое Люсинде?
А она не сводила глаз с доктора. Ей вдруг показалось, что она все поняла. Просто чем старше становится человек, тем труднее ему что-то решать. Если это действительно так, тут же подумала девочка, она хотела бы навсегда остаться десятилетней. Расправившись с остатком бараньей котлеты, она тут же потеряла всяческий интерес к печеной картошке, которая так и остыла нетронутой на тарелке.
– А что будет с Тринкет, если вы совсем не придете? Вы об этом подумали, мистер Хичкок? – спросила она.
– Сдаюсь! – развел доктор руками. – Когда мне прийти?
– Прямо сейчас.
Люсинда взяла доктора за руку и потащила на улицу. Боясь, как бы он случайно не передумал, девочка по дороге не закрывала рта. Перекинутые через плечо ролики позвякивали в такт шагам, а Люсинда рассказывала все новые и новые подробности из жизни Бродовски. К тому времени, как они поравнялись с пансионом мисс Люси, доктор был посвящен во все, что было известно самой Люсинде.
– Ну вот, – открывая подъезд, проговорила она, – теперь вам, наверное, кажется, будто вы сами дружите с Бродовски.
Они зашли в квартиру мисс Питерс. Доктор остался в гостиной, а Люсинду отправил предупредить Бродовски. Уже выходя на лестничную площадку, девочка обернулась. Лицо ее просто сияло от радости.
– Спорим, доктор Хичкок, что Тринкет уже завтра станет получше? – спросила она. – Можно даже на деньги поспорить. Я целых две недели свои карманные расходы копила.
Выпалив это, она взлетела на третий этаж и принялась колотить изо всех сил в дверь Бродовски. Она уже все обдумала. Сначала надо подробно расспросить о здоровье Тринкет, а потом неожиданно сообщить про доктора.
– Ну, как там сегодня Тринкет? – весело осведомилась она, когда мистер Бродовски приоткрыл дверь.
Тот ничего не ответил. Лишь скорбно качал головой и разводил руками. Похоже, он вообще сейчас не мог говорить. Поняв, что с Тринкет совсем плохо, Люсинда выпалила:
– Я привела там внизу доктора! Это наш семейный мистер Хичкок! Он самый лучший во всем Нью-Йорке. Только не отказывайтесь, пожалуйста! Меня он вылечивает от каждой болезни! Умоляю, разрешите ему полечить вашу Тринкет!
– Я сдаюсь, – сдавленным голосом произнес мистер Бродовски.
Люсинда ушам своим не поверила. Ведь те же слова она совсем недавно услышала от доктора Хичкока. Но размышлять над этим сейчас просто не было времени, и она опрометью кинулась вниз.
Вместе с доктором они вошли в маленькую нищую комнату. Мистер Хичкок подошел к кроватке Тринкет, миссис Бродовски помогала ему, а мистер Бродовски с Люсиндой остались стоять у двери. Вдруг Люсинда повела себя так, словно рядом стоял дядя Эрл. Она крепко обвила папу Тринкет за талию и прижалась головой к его животу. Мистер Бродовски положил руку ей на голову и легонько провел по ее коротким волосам. Люсинда немедленно вспомнила первый свой разговор с Бродовски. Какими ослепительно золотистыми показались ей тогда в полутьме лестничной клетки волосы Тринкет! И как она была счастлива, когда мистер Бродовски похвалил ее собственные черные волосы! Люсинда посмотрела в глаза папе Тринкет и ободряюще улыбнулась. Мистер Бродовски едва заметно улыбнулся в ответ.