Полмира (ЛП), стр. 50

Он сделал четыре шага, топая по темному газону, поднимая герцога все выше и выше.

– Ты не можешь… – завизжал герцог, а потом Бренд далеко швырнул его. Герцог перевалился через каменные перила. Казалось, он завис там на миг, на фоне темного неба, изумленный, все еще с мечом в руке. Его визг превратился в булькающий кашель, и он, молотя руками, рухнул с глаз долой.

– Боже, – прохрипела Виалина.

Далеко внизу раздался хруст, когда ее дядя ударился о землю. Потом сильный грохот.

Потом тишина.

Долги и обещания

Колючкины глаза открылись, было темно.

Темнота за Последней Дверью?

Она попыталась двинуться и задохнулась от боли.

Ведь единственное, что хорошо в смерти, это прекращение боли, разве не так?

Она почувствовала бинты на лице, вспомнила удар, когда нож герцога Микедаса пробил ее рот, и угрюмо застонала. Рот у нее пересох, как старые кости.

Она покосилась на полоску света, неловко сдвинула одеяло и медленно, очень медленно опустила ноги. Все тело было в синяках, избито, и все пронзали уколы острой боли. Она застонала, попытавшись переместить вес на левую ногу, боль вспыхнула в бедре, поползла в спину, и вниз через колено.

Колючка спрыгнула и зашаркала, хватаясь за стену. Боги, какая боль в ноге! Но когда она сморщилась от этого, боги, какая боль пронзила ее лицо! А когда хныкнула, боги, как заболела грудь, и горло, и глаза, когда из них потекли слезы. Она добралась до той полоски света, света под дверью, и открыла ее ладонью.

Двинулась вперед, закрывая одной рукой больные глаза, словно смотрела на слепящее солнце, хотя это была всего лишь одинокая свеча. Толстая свеча с воткнутыми в воск длинными заколками, украшенными драгоценными камнями. Она увидела осыпавшуюся штукатурку, упавшую одежду, длинные тени на досках, темные изгибы на смятой кровати…

Она замерла. Темнокожая спина, голая спина, двигаются стройные мышцы. Она услышала тихое ворчание, женский голос и мужской, вместе, и тут Колючка увидела бледную руку, скользнувшую по той спине. Длинная, увечная рука, с иссохшей ладонью и одним обрубком пальца на конце.

– Ух, – прохрипела она, широко раскрыв глаза, и голова женщины дернулась назад. Черные волосы на ее лице, шрам через верхнюю губу, через щель которого виден белый зуб. Сумаэль, и под ней Отец Ярви.

– Ух. – Колючка не могла идти дальше, не могла вернуться назад. Она уставилась в пол, пылая от боли и смущения, пытаясь сглотнуть, но чувствуя себя так, будто в ноющей дыре ее рта уже больше никогда не будет слюны.

– Ты проснулась. – Отец Ярви сполз с постели и влез в свои штаны.

– Проснулась? – Хотела спросить она, но вышло только «Ух».

– Быстро в кровать, пока нога снова не начала кровоточить. – И министр обнял ее рукой – с его помощью она стала двигаться, подпрыгивая, обратно к темному дверному проему.

Колючка не смогла удержаться и глянула через плечо, когда они переходили через порог, и увидела, что Сумаэль вытянулась, обнаженная, словно ничего не могло быть более естественным, и искоса глядела на нее прищуренными глазами.

– Болит? – спросил Отец Ярви, опустив ее на постель.

– Ух, – проворчала она.

Вода полилась в чашку, ложка застучала, когда он что-то там смешал.

– Выпей это.

На вкус было более чем омерзительно, и ее порванный рот, распухший язык и пересохшее горло запылали от напитка, но она заставила себя допить, и по крайней мере смогла говорить после этого.

– Я думала, – прохрипела она, пока он поднимал ее ноги обратно на постель, и проверял бинты на бедре, – вы поклялись…

– Я приносил слишком много разных клятв. И должен нарушить некоторые, чтобы сдержать другие.

– Кто решает, какие вам нужно сдержать?

– Я держу свою первую. – И он сжал пальцы своей здоровой руки в кулак. – Отомстить убийцам своего отца.

Она начинала засыпать.

– Я думала… вы отомстили… давным-давно.

– Некоторым из них. Не всем. – Ярви натянул на нее одеяло. – А теперь спи, Колючка.

Ее глаза закрылись.

– Не вставай.

– Ваше сиятельство…

– Бога ради: Виалина. – У императрицы осталось несколько царапин на щеке, но больше не было никаких следов того, как она поцапалась со Смертью.

– Я должна… – Колючка сморщилась, пытаясь сесть, и Виалина положила руку ей на плечо и мягко, но очень твердо вернула ее на постель.

– Не вставай. Считай это императорским приказом. – В кои-то веки Колючка решила не сражаться. – Сильно тебя ранили?

Она хотела сказать нет, но ложь вряд ли получилась бы убедительной. Она пожала плечами, и даже это было болезненным.

– Отец Ярви говорит, что я поправлюсь.

Императрица посмотрела на нее так, словно это ей было больно, ее рука все еще лежала на Колючкином плече.

– У тебя останутся шрамы.

– Обычное дело для бойца.

– Ты спасла мою жизнь.

– Меня бы они убили первой.

– Тогда ты спасла жизни нас обеих.

– Бренд тоже сыграл свою роль, как я слышала.

– И я поблагодарила его. Но не поблагодарила тебя. – Виалина сделала глубокий вдох. – Я расторгла союз с Верховным Королем. Я послала птиц к Праматери Вексен. Я дала ей знать, что несмотря на богов, которым мы молимся, враг Гетланда мой враг, а друг Гетланда мой друг.

Колючка удивленно моргнула.

– Вы слишком щедры.

– Теперь я могу себе это позволить. Мой дядя правил империей внутри империи, но без него она обрушилась, как арка без краеугольного камня. Я приняла твой совет. Бить быстро и без жалости. Предателей выкорчевали из моего совета. Из моей охраны. – Ее лицо стало жестким, и теперь Колючка порадовалась, что Виалина на ее стороне. – Некоторые сбежали из города, но мы их поймаем.

– Вы будете великой императрицей, – прохрипела Колючка.

– Если мой дядя меня чему и научил, так это тому, что императрица настолько велика, насколько велики те, кто ее окружают.

– У вас есть Сумаэль, и вы…

Виалина сжала ее плечо, глядя на нее искренним проницательным взглядом.

– Ты бы осталась?

– Осталась?

– Например, в качестве моего телохранителя? Они есть у королев на Севере, разве нет? Как вы их называете?

– Избранный Щит, – прошептала Колючка.

– Каким был твой отец. Ты доказала, что ты более чем способна.

Избранный Щит. Императрицы Юга. Стоять у плеча женщины, которая правила половиной мира. Колючка нащупала мешочек на шее, почувствовала старые останки внутри, представила себе гордость отца, когда бы он это услышал. Какие песни пели бы об этом в дымных жилищах, в узких домах, в высоком Зале Богов Торлби?

И от этой мысли на Колючку нахлынула такая сильная волна тоски по дому, что она едва не задохнулась.

– Я должна вернуться. Я скучаю по серым утесам. Скучаю по серому морю. Скучаю по прохладе. – Она почувствовала слезы на щеках, и сморгнула их прочь. – Я скучаю по матери. И я поклялась.

– Не все клятвы стоят того, чтобы их держать.

– Клятву держишь не ради клятвы, а ради себя. – Слова ее отца, давно сказанные шепотом перед огнем. – Хотела бы я разделить себя напополам.

Виалина втянула воздух сквозь сжатые зубы.

– От половины телохранителя мне пользы не будет. Но я знала, каким будет твой ответ. Ты не из тех, кого можно удержать, Колючка Бату, даже на золоченой цепи. Возможно когда-нибудь ты вернешься по своей воле. А до того дня у меня есть тебе подарок. Я смогла подобрать лишь один, достойный того, что ты для меня сделала.

Она достала что-то, что освещало бледным светом ее лицо и высекло искры в ее глазах, и отчего у Колючки перехватило дыхание. Эльфийский браслет, который Скифр нашла в безднах Строкома, где ни один человек не осмеливался ступить с самого Разбиения Бога. Подарок, который Южный Ветер нес весь длинный путь по Священной и Запретной. Вещь, слишком грандиозная для императрицы.

– Мне? – Колючка изогнулась на кровати в попытке слезть с нее. – Нет! Нет-нет-нет!