Титановая гильотина, стр. 61
– Вот этот, что косил под сторожа... – задумчиво произнес Волков. – Он из бывших ментов... Не то майор, не то подполковник. Еще в середине девяностых он в Волжском райотделе служил.
– Да... я тоже его вспомнил, – оглядываясь вокруг, сказал Карахан. – Миша, постой пока на стреме, а я здесь в темпе осмотрюсь.
– Именно что в «темпе», – сказал Волков озабоченно. – Кто-то из соседей мог слышать стрельбу...
Действуя по какому-то наитию, Карахан заглянул в соседнюю комнату... включил на секунду-другую свет... огляделся... потом прошел на кухню... увидел здесь замытое пятно крови.
«Неаккуратно действуете, господа, – подумал он, приподымая при помощи топора, который он нашел здесь же, возле баллона с газом, крышку подпола. – Видно, земля горит под ногами... не успеваете даже как следует замести за собой следы...»
В подвале, где, по-видимому, раньше складировалась картошка и прочие овощи, соленья и варенья, теперь, накрытые черным тепличным целлофаном, хранились два трупа.
С замиранием души Карахан откинул этот «полог»... Полоска света легла сверху на незнакомые ему мужские лица...
– Так-так... – озадаченно произнес Герман. – Эт-то что еще за парочка?
– Герман, уходим! – шикнул ему сверху Волков. – Брось... Того, кого мы с тобой ищем, здесь нет...
Когда они уже уселись в «Мицубиси», Карахан, озадаченный донельзя результатами этой их последней по времени вылазки, набрал номер резервной трубы Лени Соломатина.
– Можешь сейчас говорить? – спросил он, когда тот ответил.
– Гм... Чуток попозже!
– Ладно! – сказал Карахан. – Когда сможешь, сразу же мне перезвони!..
Глава 28
Наш бронепоезд стоит на запасном пути
Дав под нажимом обстоятельств некие признательные показания, Маркелов предположил, что эти бандиты будут действовать немедленно.
Местность, где он заныкал дискету, перед тем как отправиться в Дом печати – такова была версия, которую он скормил «гестаповцам», – находилась в районе железнодорожного вокзала.
Охранники потребовали от него точнейших координат нычки, пообещав освободить его – а заодно и напарницу – сразу же, как только компромат окажется у них в руках. Но в этом месте Маркелов уперся и стоял насмерть.
«Хоть режьте вы меня на кусочки, хоть пилите на части, но без того, чтобы иметь хоть какие-то гарантии безопасности, я вам нычку, где хранится дискета, – не отдам...»
Фомин спросил у него, какой из десяти наличных пальцев на руках его напарницы Маркелов хотел бы видеть отрезанным? Ломов принес в помещение «доминошной» настоящую паяльную лампу и показал москвичу – но пока не стал опробовать на нем, – как хорошо, качественно она работает. Тёма тоже ненадолго куда-то отлучался, а когда вернулся, в руках у него были здоровенные ножницы, способные перекусить рессорную полосу: они действительно, эти щипчики, выглядели как пыточный инструмент из какого-нибудь фильма про садистов и маньяков.
Маркелов сполз с лавки на пол, потеряв сознание.
Фомин, когда они общими усилиями кое-как привели москвича в чувство, врубился, что это уже не шутки и что Маркелов, если они продолжат дознание в том же темпе, либо тронется умом, либо вообще склеит ласты.
Поэтому он велел напоить-накормить Маркелова, привести его в божеский вид и переодеть в какие-нибудь чистые шмотки – а сам отправился в город, чтобы посоветоваться о дальнейшем с начальством...
По прикидкам Маркелова, прошло как минимум четыре часа, как его прекратили избивать (но не допрашивать, поскольку Фомин, отлучавшийся на пару часов, вернувшись на объект, попытался устроить Маркелову, которого после перекуса и еще «от нервов» клонило в сон, форменный допрос с пристрастием).
Каким бы хреновым в эти часы ни было самочувствие Маркелова, он все же, основываясь на тех вопросах, которые ему задавали «гестаповцы» и прежде всего Фомин, кое-что понял насчет того, как сейчас для них обстоят дела.
Он пришел к выводу, что центурионовцы, примчавшиеся для его поимки в Дом печати – вместе с прикрывавшими их действия сотрудниками милиции, – не зафиксировали четко тот эпизод, когда Маркелов, проникнув в здание через «черный ход», успел наведаться в кабинет пресс-секретаря Мельникова и оставить у того на рабочем столе компьютерную дискету. А поскольку все журналисты и прочие заинтересованные лица в тот момент находились в одном месте, в помещении для пресс-конференций, то дознаватели, очевидно, пришли к выводу, что Маркелов в той ситуации не мог передать дискету кому бы то ни было.
Второй вывод, к которому он пришел, заключался в том, что и Зеленская, которую он ну никак не ожидал увидеть в этой зловещей компании, тоже не спешит колоться и передавать в их распоряжение свой комплект «Х-файлов». Он не знал, какие именно показания она дала «гестаповцам». Но по всему выходило, что центурионовцы считают именно его, Маркелова, главным в их маленькой журналистской бригаде. По-видимому, Анна, когда ее схватили и подвергли допросам, не зная, что ее напарник тоже угодил в лапы этих людей, валила все на Маркелова, считая, что тот находится уже в безопасном месте и ему эти показания никак не смогут навредить...
На какое-то время они остались вдвоем с Фоминым в помещении, где происходил допрос. Маркелов сидел на лавке, но руки у него теперь уже были связаны не сзади, а спереди. Перед ним на столе стоял двухлитровый баллон с минералкой, наполовину уже опустошенный. Маркелов никак не мог утолить выжигающую его изнутри адскую жажду, и это уже был третий баллон, к которому он периодически прикладывался на протяжении нескольких последних часов.
Фомин, лицо которого по-прежнему скрывала маска – они все, включая Маркелова, который, конечно же, не подавал даже виду, что он знает, кто эти люди в шлем-масках, формально продолжали соблюдать некие правила игры, – то вышагивал за спиной Маркелова, то на какое-то время тоже присаживался на лавку, по другую сторону стола от него.
Вот он уселся опять, посмотрев сквозь прорези маски на своего визави. Левый глаз у Маркелова заплыл, но правым он видел пока нормально. Через прорези на него смотрели красные от бессонницы глаза. Володя подумал, что Фомин, наверное, тоже чертовски устал. Наверное, им тоже сейчас крепко достается. Впрочем, жалеть этих выродков у Маркелова не было никакого желания.
Фомин достал из кармана пачку «ЛМ» и прикурил сразу две сигареты. Одну он сунул в уголок губ, виднеющихся через прорезь маски, другой угостил журналиста.
– Ну че, Маркелов... – сказал он, пыхнув сигаретным дымом. – Вы с Зеленской, значит, на самого Уралова работаете?
– Не... не совсем так...
– Вы эти... стингеры? Или – стрингеры? Как правильно?
– Вольнонаемные журналисты, – сказал Маркелов, поднося скованными в запястьях руками сигарету к разбитым саднящим губам. – Мы вообще-то на Западе обычно работаем...
– Работали бы себе там и дальше, – мрачновато заметил Фомин. – Какого хрена к нам приперлись?!
– Действительно... как-то не в тему вышло.
– Я, кажется, про Уралова у тебя спросил?..
– А... ну да... Андрей заказал нам сюжет про Новомихайловский комбинат. Обычная в общем-то работа.
– В Новомихайловске вы побывали, сюжеты сняли. Какого хрена тогда, спрашивается, назад вернулись?! Вас же выперли из нашего города! Ну и ехали бы себе в свою Москву... с чувством исполненного долга! А вы тишком назад вернулись, да еще спецоборудования с собой прихватили немерено... Внешность поменяли, парички на себя напялили, тачку незасвеченную достали... Почему? Почему вернулись, Маркелов?!
Маркелов затянулся, выпустил через нос двумя струйками дым, затем, криво усмехнувшись разбитыми губами, сказал:
– А потому что патриоты.
– Че? – удивленно переспросил Фомин. – Какие еще на хер «патриоты»?!
– «Горе от ума», – пояснил Маркелов. – Хорошее название дал Грибоедов... как раз про нас всех. Там есть строчка, в этой комедии, ставшая поговоркой: «...А потому что патриотки»...