О смелых и отважных. Повести, стр. 82
Лапотник промолчал. Подполковник встал.
— Ты припомни! Может быть, не он, а сам господин Митряев отвалил тебе этот кусочек от щедрот своих?
— Не-е… Управляющий…
— Да за что? — крикнул адъютант.
Лапотник махнул рукой.
— Ладно… Скажу… Велел он, как уезжать буду, флигелёк во дворе подпалить.
— Кто велел?
— Да ентот… управляющий.
— А где он сам был?
— Где ж ему быть-то!… Убег! Как Митряев ушёл с офицером из дома, так и он — тигаля!
— Один?
И опять замялся Лапотник. И уже по этому хорошо разыгранному замешательству можно было догадаться, что управляющий убежал не один.
— С кем? С кем? — нетерпеливо спросил подполковник.
— С кем ещё?… Да с ентой — с дочкой митряевской… Руки-ноги повязал, в мешок — и пофитилил!
— Куда?
— Не знаю.
— Не ври, борода! Говори, куда? — подполковник снова постучал пальцем по столу.
— Куда? — повторил за ним адъютант, вытаскивая из кобуры пистолет.
Левой рукой он схватил Лапотника за бороду и заставил встать, а правой ткнул ему в лицо дуло пистолета.
— А етто зря, ваше благородие! — прохрипел Лапотник. — Не пужливый!
Быстро, рывком он заломил руку с пистолетом офицеру за спину и, как железным обручем, сдавил его до хруста в костях, перегнул чуть ли не вдвое, отшвырнул в угол кабинета и молча пошёл на подполковника, большой, взъерошенный, с напружиненными руками и растопыренными пальцами.
— Осатанел, борода? Сядь!довольно спокойно приказал Свиридов и вдруг крикнул: — Не стрелять!
Но адъютант не мог остановиться. Лёжа в углу, придерживая ослабевшую правую руку левой, он с перекошенным от боли и ненависти лицом посылал пулю за пулей в широкую, туго обтянутую зипуном спину.
Лапотник покачнулся, схватился за подлокотник кресла, хотел повернуться к стрелявшему, но подвели колени. Он устало осел в кресло, будто решил отдохнуть после трудной работы, по-хозяйски выставил ноги в лаптях и больше не пошевельнулся.
Со стоном выполз из угла адъютант. Подполковник недовольно посмотрел на него.
— Какая нелепость!… Зачем вы стреляли?… Такого медведя уложили!
Офицер виновато молчал и, приохивая, ощупывал себя.
— Земля без мужика — не земля! Пустыня! — сказал Свиридов. — А нам пустыня не нужна!… Хотя… — Он нахмурился и с усмешкой произнёс:
— Нам!… А где мы будем завтра? На какой земле?…
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
Наступил октябрь 1920 года. По ночам уже приходили с севера морозы. Стекленели лужицы. Мальчишки позатыкали дыры в подвале, но теплей не становилось. Спать укладывались плотной кучкой, которая с каждым днём уменьшалась. Беспризорники по трое переселялись на станцию Ага.
Этот распорядок установил сам Хрящ или, как его теперь называли, всенач, то есть всеобщий начальник. Он знал, что всем сразу из Читы не уехать: семеновцы не собирались предоставлять им специального вагона. Приходилось пользоваться обычными местами, издавна закреплёнными за беспризорниками, — тормозными площадками, угольными ящиками, крышами вагонов. Но и эти места нужно было занимать тайком. Всей оравой на поезд не нагрянешь. Заметят и после того случая с портфелем могут избить, как Конопатого. Потому и уезжали по трое. Хрящ с Микой выбирали очередную тройку и назначали старшего. Первыми отбыли начпрод Малявка и два его помощника.
Мальчишки не спрашивали, почему нужно уезжать из Читы и не в какой-то другой город, а именно на станцию Ага. Так приказывал Хрящ, а ему — начфин Мика, а Мике — ещё кто-то таинственный, добрый и сильный. Таинственный потому, что никто, кроме Конопатого, не представлял, что это за человек. Добрый потому, что все понимали: не сам же Мика печатает эти бесконечные десятки, на которые живут беспризорники. А сильный потому, что большевик. Ведь Мика не скрывал, что они будут воевать за большевиков. И, наверно, эта война как раз и начнётся на станции Ага. Переедут они туда, и тогда им скажут, что надо делать.
Но Платайс назвал эту станцию только для того, чтобы снова не потерять сына. Сам он предполагал встретить красные войска на станции Ага, потому и Мике велел перебраться с мальчишками туда же.
Таков был первоначальный план, но неожиданная гибель Лапотника могла нарушить все. Со смертью Лапотника связь с партизанами прервалась. Платайс не мог узнать день и час наступления. Без этого операция на станции Ага лишалась смысла. Захватить станцию нужно в день решительного штурма читинской «пробки». Тогда семеновцы не смогут ни подбросить подкрепления к Чите, ни откатиться на юг к маньчжурской границе.
Но как теперь узнать эту дату? И Платайс откладывал поездку на станцию Ага. Он ждал и верил, что партизаны и командование фронтом найдут возможность связаться с ним. Им известны все адреса: и особняк Митряева, и церковь с Трясогузкой, и трактир с Цыганом.
И Платайс дождался.
Ночью постучал в окно Трясогузка. Войдя в дом, он загадочно улыбнулся и протянул свечу.
— Кто принёс? — спросил Платайс, срезая донышко.
— Отгадайте?
— Гадать некогда! — строго сказал Платайс.
— Тётя Майя, — обиженно ответил Трясогузка.
— Кто-о?
Платайс торопливо вытащил из свечи бумажку и сразу же увидел самоё главное — дату. Ему приказывали в ночь на 19 октября обеспечить захват станции Ага партизанами. План этой операции оставался прежним. Кроме того, командование фронтом приказывало оказать помощь Майе, которая приехала в Читу как артистка. Владелец цирка, послав приглашение актёрам распавшейся труппы, и не подозревал, что приобретёт сразу и хорошую воздушную гимнастку, и советскую разведчицу.
Не только для связи с Платайсом приехала Майя. Её направили в тыл врага с важным заданием, касавшимся предстоящего освобождения от оккупантов всего Дальнего Востока. Вот почему командование приказывало помочь Майе и всему цирку выбраться из Читы до начала боев.
— Держись, парень! — весело сказал Платайс Трясогузке. — Сознайся: надоело псалмы и молитвы слушать?
— Привык уже.
Платайс подсел к мальчишке.
— Жди сегодня Карпыча. Покажешь ему своё хозяйство. Бинокль возьми у Цыгана.
Трясогузка все ещё сердился и отвечал вяло, односложно.
— Да ты не дуйся! Пойми — некогда в гадалки играть! — Платайс похлопал его по колену. — Что бы я без вас делал? Без таких помощников!…
— Не заигрывайте!
— И не думаю! — Платайс встал. — Слушай приказ!
Встал и Трясогузка.
— Склад с боеприпасами — твоё хозяйство. Ты за него и отвечаешь вместе с Карпычем!
— Сделаем.
— Верю! И сразу же уходи!… Ребят найдёшь на станции Ага.
— Ясно! — повеселел Трясогузка…
На следующее утро, забрав с собой все деньги, Платайс вышел за ворота. Карпыч был уже на месте.
— Доброе утро, господин Митряев!
— Доброе, Карпыч, доброе! — Платайс сел в коляску. — Время, Карпыч, пришло… Сегодня!
— Ну-у! — старик оживился. — Слава тебе, господи!… Надоело, однако, на проклятущей ездить. Взыграет — коня жалко!
— Что конь! Ты сам будь… — Платайс запнулся. — Не имеешь ты права ошибиться! Хочу тебя целым видеть!
— Кто умирать хочет?… А только она не спрашивает, однако, смертушка-то!
— Хочу видеть тебя целым! — повторил Платайс.
— Авось свидимся, однако… Не кручиньтесь, господин Митряев!
— Я её на три часа заведу, — сказал Платайс, и больше они об этом не разговаривали.
Карпыч, как большинство извозчиков, болтал всякие байки, вспоминал последние городские сплетни и слухи. Платайс удивился, когда узнал, что вся Чита говорит про новую цирковую артистку Габриэллу. Она выступила всего один раз — вчера вечером, но её уже запомнили.
— Красива, говорят, шельма, до невозможности, — болтал Карпыч. — И по воздуху, говорят, прямо-таки порхает, как мотылёк весенний… И набожная, однако. Как приехала — сразу в церковь. Помолилась — дело у неё опасное…
— Куда уж опаснее! — отозвался Платайс.
— Может, она — Лапотник без лаптей? — спросил хитрый старик. — Потому, может, и утро доброе сегодня?